Одиннадцать.

Не успел только сказать — скольких он положил сам в том бою. Впрочем, есть у меня насчет этого малость догадок. Тающим же нельзя сомневаться. У бывших устранителей с этим делом обстоит полегче. Серебристая цепочка скользит, перевивает пальцы. Уже не в крови. Когда они вернулись — с этой самой цепочки падали густые капли на пол, расплывались натуральными такими потеками… Одиннадцать.  — Насколько уязвимы?  — Примерно как люди. Во всяком случае, мне каждый раз хватало для нее одного удара. «Спрашивай. Спрашивай, Лайл», — повторяют блики на серебристом лезвии. Я гляжу на них как зачарованный — не могу оторваться. А сам задаю и задаю вопросы, которые требуют ответов. Хотя на самом деле вопрос только один.  — У них была какая-то общая стратегия? Когда они полезли по одному, я имею в виду.  — Я не заметил. Образы несколько отличались, возможно, потому что они «читали» меня и Тающего одновременно… Они пытались играть в разные эмоции: от гнева до печали, но какой-то общий план… едва ли.  — Тела? Теперь я взял нужный тон — деловой, прожженного бюрократа. Вытряхну все до последней крупицы информации. Лишь бы вопросы не кончились. Лишь бы не дошло до самого важного.  — Не изменились. Во всяком случае, когда Тающий принял решение возвращаться на базу — все еще не изменились. Позы достаточно естественные, сужение зрачков, расслабление мышц… Черти водные, он еще там во что-то успел вглядываться — до того как… Тут я понимаю, что вопросов больше не осталось. Значит, нужно срочно найти еще один — выкопать подготовленный из памяти. Только вот в памяти обретаются сплошь погрызенные крысой обрывки, и среди них главный — это то, как они появились: шатающийся Тающий, бледный и в крови — и наш исключительный, у которого на лице застыла безумная ухмылочка, больше похожая на трупное окостенение.  — Дальше Тающий принял решение вернуться в питомник — не особенно рациональное с учетом случившегося, но я не стал спорить. Дальше… Лайл, у нас есть проблема, не так ли? Кажется, я не помню, что было дальше. Молчание. Внутренний грызун тихо крадется, прижимаясь к стенам. Подбирается к самому важному вопросу. Единственному.  — Судя по тому, что ты явился только сейчас, один и без какого-нибудь усыпляющего — никто не пострадал… так, Лайл? Но если судить по тем взглядам, которые бросают на меня Десмонд и ученики — это все же была не потеря создания. Могу предположить что-нибудь эффектное и связанное с Даром. Я прав? Да уж. Эффектно было — мама не горюй. Кое-кому так и уши заложило. Когда весь питомник начинает голосить как припадочный и не затыкается битый час — я даже не знаю, какое слово можно подобрать, кроме «эффектно». Ну, например, «жутко». Или, например, «до дрожи». Или, например — «лучше сдерите с меня заживо кожу, чем дайте мне услышать такое во второй раз».  — Черт его знает, что там было, — говорю я с наигранной беспечностью. — Похоже было на то, что все наши милые зверушки решили разом спеть а-капелла и закатили грандиозную репетицию. Причем, все до одной посчитали, что нужно брать громкостью. Было слегка похоже на мою бывшую тещу, — если размножить ее до двух сотен особей. Во всяком случае, по мелодичности и надоедливости — что-то похожее. Кажись, зверушкам не хватало хорошего дирижёра, потому что эффект превзошел даже одну бродячую оперу, на которой я как-то побывал, и хорал пьяных законников — не спрашивай, где и когда я такое слышал… Нэйш сделал молчаливый жест — не спрошу, мол. Чертовы густеющие сумерки не давали увидеть его лицо — только губы с врезавшимися полукругами вокруг них.  — …так что, честно говоря, вряд ли в питомнике нашлись поклонники этого действа — я бы так сказал, со слухом у нашего зверья проблемы, а вот глотки хорошие, продержались долго. Правда, они на своей спевке слегка перегнули палку, так что теперь Мел не гарантирует им даже сольные выступления в ближайшие деньки. Что лично для меня — только камень с души: по мне так охрипший яприль лучше орущего во всю мощь яприля. Мое мнение — легко отделались. Ученики, правда…  — Ученики…?  — Ну, несколько нежных почитателей музыки сунулись в сознание к животным останавливать концерт. Может, они хотели подсказать пару-тройку современных мелодий, кто их там знает. В общем, попытка кончилась ничем: их просто вышвыршуло. Пинок был такой силы, что кое-кто до сих пор пьет зелья и приговаривает, что в жизни не кинется больше учить этих неблагодарных тварей искусству. Ну, вольерные и егеря, понятное дело, завтра являтся ко мне за расчетом все до единого — сейчас-то они куда-то забились и носу не кажут… Но это ж не в первый раз. Легко отделались, я же говорю. Легко отделались, да. Всего-то — замерший на стуле исключительный, капли крови падают с пальцев, стользят по цепочке дарта, пустое лицо статуи, глаза затопила синева. Всего-то — зашедшийся в едином адском вопле питомник вокруг него, перепуганные вольерные и шарахающиеся от своего наставника ученики. Всего-то — бутылка виски, которую выглотал член Ордена Тающих — и прямой, предупреждающий взгляд Этеля Сотторна, в котором яснее ясного значило: «Началось». Когда варг-недоучка стал во главе питомника — мы все непростительно рисковали. Не только потому, что исключительный не до конца освоился с собственными немаленькими силами. Потому что с головой у Рихарда Нэйша было плохо уже тогда, когда мы с ним познакомились — пятнадцать лет назад на Рифах. За годы ситуация не особенно улучшилась, разве что на обычную сдвинутость Нэйша наслоился его вроде как великий Дар. И ни одна мантикора не знала — может ли эта жуткая помесь существовать, как говорят в Академии, «в рамках заданных условий». Условия, к слову, были те еще: необходимость рулить питомником и наставлять молодежь для того, кто по жизни предпочитал не особенно брать на себя ответственность. Славный Тающий Этельмар Сотторн полагал, что эта смесь (варг-устранитель-Истинный-убийца) рано или поздно рванет почище горной взрывчатки. Припоминаю, что я с ним даже не особенно спорил. Просто предпочитал заниматься своими делами и все твердил себе, что всерьез-то еще не началось. Исключительный нарывается? Спрашивается, а когда он себя вел иначе. У него сердце прихватило? Ну так ведь он разобрался со своим Даром в очередной раз. Он грохнул два десятка людей Морта Снотворца? Туда им и дорога. Использовал Дар на крови? Ну, Гриз же тоже… Очень может быть — я просто не знал, что с этим делать и как останавливать. Или вдруг чересчур увлекся повторением бесконечного: «Мне нужно сделать так, чтобы он жив остался, а что у него в голове гаечки развинчиваются — так разве же это мое дело?» Или я думал, что исключительный справится сам — он же должен, черт возьми понимать, что именно с ним происходит, он же казался всегда таким… «о, глядите, мне наплевать на все на свете, я тут бабочек препарирую, отвали, пока я не запрепарировал тебя до смерти». Только вот я дал с этим делом маху. Потому что истошный, рвущий душу вопль питомника этим утром — это срыв. Потеря контроля над Даром. Такое бывает у беременных женщин, только вот что-то Нэйша не тянет на солененькое. Еще такое бывает у выдохшихся законников, которые повидали слишком много детишек с разбитыми головами. У нас в отделе был один, с Огненным Даром. Пару деньков он ходил с потерянным этаким лицом, а потом вдруг полыхнуло так, что даже опытные «холодильщики» не успели выставить заслоны. Себя — в пепел, двух товарищей — в лечебку, кабинет отстраивать пришлось. Только вот у меня тут не законник со средним Огненным Даром. У меня тут вроде как птица самую малость покрупнее.  — Понятно, — сказала птица безмятежнейшим тоном, по которому было совершенно ясно: я таки донес до него, что у нас крупные неприятности. Это ведь в этот раз кончилось охрипшими глотками зверей. В другой раз отпущенный на волю Дар может чьи-нибудь глотки перекусить. Или призвать драконов с Западных Пепелищ.  — Легко отделались, — повторил я. — На этот раз. Мне, знаешь ли, не хотелось бы, чтобы был следующий.  — Думаю, это в общих интересах. Хочешь предложить что-нибудь конкретное, Лайл? О предложениях Тающего не спрашиваю — мне известны их методы. Он, кстати, предлагал помощь в решении этой проблемы — я имею в виду, меня?  — Предпочел решать бутылку моего виски. И с утра не объявлялся. Так что, наверное, дает нам возможность разобраться самим.  — Разобраться с чем, Лайл? И как? Посоветуешь мне отказаться от вызовов? Взять отпуск? Не выходить из питомника или из комнаты? Мы ведь, кажется, это уже проходили. Да, и тогда исключительный все-таки разобрался сам. Такое ощущение, что сейчас ему это не грозит.  — Или, может… более радикальные методы? Вроде оков, блокирующих Дар. Или прочной двери с решетками на окнах. Лайл, мне действительно интересно — если я вдруг решу окончательно избавиться от контроля… как ты собираешься меня останавливать? Легкий такой, незаинтересованный тон. Ну да, любопытно же — каким это образом я обеспечу защиту питомника. Самое интересное — у меня нет на это ответа. Кроме предупредительного взгляда человека из Ордена Тающих. Этельмар Сотторн смотрел так, будто я все-таки знаю ответ. И знаю единственный способ.  — Ставлю на что угодно, Мел предложила бы дать тебе по башке, — сказал я, встал со стула и потер ноющую поясницу — сидеть невмоготу, насиделся… — Она, кажись, вообще всегда это предлагает. Аманда — накачать какими-нибудь эликсирами. Знаешь что? Я не собираюсь запирать тебя в лечебницу, или загромождать дверь твоей комнаты кучей шкафов, или приковывать тебя за ногу к этому столу, или что ты там себе успел напредставлять. Уж я-то знаю, что тебя ни черта ничем не удержишь. Пока что с этим справлялся только один человек. Ты. Лезвие дарта хищно дрогнуло — будто обнажился и спрятался в сумерки клык. Подумалось вдруг: был еще один человек. Только вот не надо сейчас об этом самом человеке. Не после того, как она столько раз падала на его глазах, хватаясь за вот это серебристое лезвие.  — Слушай, я же понимаю, что-то, что сегодня… что эти твари были малость лишними в конце тяжелой недельки, так что кто тебя упрекнет в желании чуточку спустить пар. Я попытался рассмотреть хоть что-то — и не увидел. Даже дарт будто впитал в себя сумерки и затаился. Разговаривать с молчаливым коконом темноты было не особенно удобно.  — Только вот, раз у нас тут вроде как новая форма жизни — никто нам не гарантирует, что не будет повторения. Или чего-нибудь другого. У нас тут вся жизнь в некотором роде сплошь приключения, после которых в голос орать охота — я рад, что ты наконец-то это заметил. И если вдруг станет тяжко — ты не мог бы как-нибудь обойтись без своего Дара, а?! Я вдруг понял, что мне страшно. Потому что я давал себе зарок, пока шел сюда — не начинать эту песню: «Ты же не железный, ты не потянешь это все в одиночку, тебе срочно нужно порыдать на чьих-нибудь коленях». Из-за бесполезности всего, что я могу сказать. Но слова как-то катились и катились, перепрыгивали через визжащего грызуна внутри и упрямо уходили в темноту.  — Рихард, да ради всего святого, ты же «варг сердца», ты сам понимаешь, что такое — спусковой крючок для твоего Дара. Слушай, никому из нас не легко, просто нужно подобрать какое-то средство от этого — не знаю, напейся в следующий раз, или охмури какую-нибудь красотку, отлупи каких-нибудь придурков в трактире, или хотя бы поговори с кем-нибудь, выйди в поле и заори наконец, вот я же сейчас ору, в конце-то концов! — черти водные, действительно ору. Потому что уже понимаю, что мне туда не прокричаться, за стену, это же как пытаться выплясывать перед клеткой, из которой тебя изучает хищник — тяжелым, недоброжелательным взглядом. — Слушай, может, я не самый лучший собеседник, но… Без толку. В безмолвие и в темноту, как в стену. Я не самый худший собеседник: когда требуется слегка развлечься и создать «эффект присутствия» («Всем нужна компания, Лайл»). Только вот он же мне не верит и говорить со мной о том, что хоть мало-мальски важно, не будет. Вернее, не сможет.  — Спасибо за предложение. Впечатляющая забота. Ну, он хотя бы слушал.  — В общем, нашел бы ты хоть какой-нибудь выход, — сказал я устало. — Время, сам понимаешь, поджимает. А вариантов не слишком много — или ты справишься сам…  — Или? Вопрос из пустоты — в пустоту. Потому что я уже ухожу — уползаю к себе в нору, поджав хвост. Старая усталая крыса, которая только что расшифровала прощальный взгляд Тающего. «Началось, — говорил этот самый прощальный взгляд. — Началось. Ну и кто же, скажи мне, удержит сошедшего с катушек варга с такими боевыми навыками? Кому бить, а, бывший законник Гроски? Мне?» Возле коридора в меня влетела возмущенная Кани.  — Следов не оставили, сволочи! — рявкнула она, потрясая кулаками. — Можешь себе представить — тупица-магнат ничего лучше не придумал, как вызвать морильщиков. Ну, а эти зачистили все в своем стиле: вся роща — начисто, только пеньки торчат, следов нигде никаких, мы с Десми там все в округе обползали, только ничего не нашли. А у тебя как? Получше? Аманда была вся прямо в тревоге, что ты сунулся к Ри после того как он… ну, после вот всей этой утренней дряни. Ты, случайно, не решил с ним спятить за компанию?  — Очень может быть, — рассеянно отозвался я. — Мне просто нужно было узнать, понимаешь ли. Нужно было узнать…  — А? Чего? Какие-то еще вопросы, кроме подробностей превращения кучи этой нечисти в кучу Гриз?  — Когда… Мне нужно было знать — сколько у нас времени. И я бы так сказал, немного. Мне нужно было узнать — что обозначал тот самый взгляд Тающего. Во взгляде не было вопроса. Тающий смотрел на ответ. Потому что останавливать перешедшего границу варга будет не он. Будет — тот, кто ближе. И кто умеет бить в спину. Я.