Которое тебе дали при рождении. Подарили.
Дар Варга.
Воображаемый Нэйш просто люто покладист. Идет со мной рядом, мимо всех загонов. Внимает так, будто я ему что-то новое говорю. Даже шелестит голосом, в такт ветру:
— О, конечно. Как я сам не догадался. Так просто. Не наносить удара. Просто повелевать. Приказывать умереть… А что дальше, Кани?
А дальше, наверное, самое интересное, Рихард.
Тебе ведь вроде как нравится убивать. Власть, безошибочность, все такое, ты мне об этом как-то говорил, я только не помню, когда. И когда ты потянешься за любимым оружием… слушай, а есть вообще возможность, что ты остановишься, а, Рихард? Что хоть на одно животное ты посмотришь не как на жертву?
Я, понимаешь ли, не особенно плотно общалась с Гриз, но признаю — она-то была настоящим варгом. И все повторяла, что они — пастухи для животных, это я помню.
Пастух может быть ласковым, а может щелкать бичом.
Но вот если варг вдруг становится хищником — это все, ребятушки.
Эй, Рихард, а ты сам догадался, почему тебе нельзя убивать, или тебе все-таки Гриз объяснила?!
Не отвечает, скотина. Зато усмехается этой своей усмешечкой и даже в воображении готов кого угодно довести до белого каления.
— Шел бы ты в Водную Бездонь, — говорю я себе под нос. — Мне девятнадцать. И у меня тут… жених где-то шастает. И вообще, я — это я. А ты если взялся за это дело — сам выкручивайся. Слышал папеньку? Он найдет охотников, а ты — не промахивайся. Наслаждайся напоследок — какие проблемы?
Да вообще никаких. Ну, кроме одного разговора в саду. Там еще была милая такая фразочка, мечта всех нынешних студенток.
«Ты нужна мне».
Я не семи пядей во лбу, но если Нэйш сподобился такое произнести — он собирается промахнуться в следующий же раз.
Тик-тик, — укоризненно говорит с ветки какая-то неумеренно легкомысленная птичка.
Будто считает время, которого кое у кого попросту нет.
*
Еще сутки проходят бурно, как мне и положено. Что ж тут сделаешь, натура — огонь, я сторонник не просто действий, а таких действий — чтобы прямо под ногами задымилось.
Потому я: сматываюсь, устраиваю драку в ближайшей таверне, пугаю народ в окрестных деревнях появлением призрака, объезжаю гиппокампов в речке, пару раз сигаю в водные порталы наобум и сожалею только, что нельзя вытащить Десми в какое-нибудь злачное местечко. Чтобы, например, стряхнуть с моего женишка занудливый вид. Или чтобы посмотреть на него в пьяном виде — наверняка зрелище феерическое!
Но от Десми я по-прежнему скрываюсь, а с Нэйшем ситуации предоставляю самой разрешиться. Потому что если я не нахожу себе чего-нибудь сама на свою голову — оно уж меня непременно находит, это да.
В общем, я появляюсь в «Ковчеге» к вечеру, с трещащей головой и болящими от танцев ногами. Блудное детище своего отца ползет, полыхая шевелюрой, в сторону кухни, потому что сначала — ужин, потом — остальное.
В коридорах имения шумновато и тревожно, ученички-варги бегают и перебрасываются какими-то фразами о гиппокампах, мимо пролетает Аманда, гремя склянками и сыпля отборными ругательствами на языке нойя.
Потом натыкаюсь на папаньку, он весь заляпан кровью и грязью, на лице — скорбь вселенская.
— Чего это у вас тут?
— Лордёныш с Весельного Хребта устроил охоту в окрестностях, — кидает Лайл Гроски, а сам зорко обшаривает блудное дитятко взглядом — как там, все органы на месте. — Полезли в болото, а там матерая мантикора.
Мимо проносится Мел, бросает папеньке на ходу: «Пухлик, я забирать зверинец!»
Точно, в имении лорденыша наверняка есть животные, а бешеная мантикора — это как моя мамочка в гневе, ее ничем не остановишь. Только тронь — и все, идет до конца, убивая на своем пути без разбору, вплоть до своих же сородичей.
Разошедшаяся мантикора будет истреблять все вокруг себя до тех пор, пока не умрет.
А в мозг к этой твари не рискуют лезть даже варги — чего доброго, сам напитаешься желанием убивать.
И еще вопрос, как ее можно остановить.
— Нэйш там, — я хочу спросить, а вопроса не получается, выходит сразу завизжать: — Скотина!
Потом я разворачиваюсь и кидаюсь за Мел, не слушая призывов папочки остыть и не ходить. Такая непослушная девочка, ай-яй.
Все очень быстро и просто как-то. Мыслей в голове нет, ни мыслишки. Только ветер свистит в ушах.
Потом в ушах бурлит вода, потому что я посеяла где-то водный амулет и сиганула в портал без него. Мел бурчит, что какого я вообще за ней потащилась. Помогает выбраться из широкого портального омута, а отряхиваться я даже не собираюсь.
Бегу в сторону этого самого имения, ветер опять свистит в ушах, мысли так где-то позади и остались. На полпути на сельской дороге начинают попадаться наши. Потом местные окровавленные охотники. Наши егеря их выводят. В самом имении погром уже закончился, оттуда доносятся причитания. На сером камне издалека видны отметины от шипов мантикоры — они что угодно пробивают.
— Где они? — кричу я, а мне не отвечают. Я мечусь между людей, старающихся убраться отсюда подальше. Все стараются отойти поближе к порталу, никто ничего не знает. — Где она?!
Около имения какие-то бледные женщины, перемазанные в кровь, наверное, прислуга. Рыдают и не могут ответить на вопросы. Какой-то охотник хватает за рукав, орет: «А ты кто вообще такая, чего тебе здесь надо?!»
Я вырываю рукав, бегу дальше, спрашиваю, ору на всех подряд. Мысль наконец появилась, одна, но жуткая: мне ни за что не успеть. Так и ношусь между щепок, какой-то утвари, окрошки стен, оторванных конечностей и людей, которым не хочется тут быть — и стараюсь ухватить какой-нибудь след, но я ж не по этому делу.
Из разнесенных в щепки ворот спешит Мел, ведет, похлопывая по холке, буро-золотистого единорога — тот хромает и дрожит крупной дрожью.
При виде несущейся на них меня единорог начинает трястись, как в припадке.
— Мел! — я сама себя не слышу, но я точно кричу. И еще трясу следопытку за плечи. — Где они? Мне сейчас туда, мне туда нужно, скорее, в какую сторону…
— Не трогай! — шипит Мел и выкручивается. — Егеря ее на запад увели, вон туда, к лесу…
Мне, конечно, не успеть, но я все равно бегу. Всхлипываю, как маленькая девочка, которой в выходные пряника из города не привезли. И клянусь себе, что мне только посмотреть, а не вмешаться. Оружия у меня нет все равно. На мантикору еще не каждый охотник пойдет. И мне только удостовериться… и все равно не успеть.
Но я почему-то успеваю — может, она металась по опушке леса, а может, ее отвлекли егеря, или ей хотелось вернуться в имение и все там как следует разнести еще раз.
Из местных егерей осталось на ногах четверо, на одного я налетаю, дядька хватает меня поперек туловища и сипит:
— Тихо, девка, куды?! Не мешай, тут уже все сейчас кончится.
Они все стоят поодаль: там, куда им приказано было отойти. Нэйш-то знает: сунуться с любым Даром к мантикоре — потерять жизнь. Егеря тут — как оцепление и для отвлечения внимания местной зверушки.
Наш устранитель привычно работает в одиночку.
Они с мантикорой двигаются по кругу: быстрее и быстрее, сцепившись взглядами. У них одинаково голубые глаза и одинаково холодное выражение хищника в них. Углы рта на морде мантикоры кривятся, все в крови, и кажется, что она отвечает на легкую улыбку Рихарда.
Мантикора вся кишит алым и бурым, пятна и полосы перетекают друг в друга — это особые жучки, не помню, как их там, но из-за этого ее шкуру не взять никаким оружием. У них содружество: тепло ее тела и сколько-то крови — за неуязвимость. Особенно много красного на гриве — там эти насекомые гроздьями свисают, взять мантикору с головы нечего и думать. Как и с брюха. Как и вообще.
А Нэйш весь в белом, как на праздник собрался. Может, жениться, а может — на чьи-то там похороны. Лезвие дарта уже взлетело в воздух с ладони, на лице — сосредоточенность, поглощенность… и какая-то самоотдача, от которой мне что-то нехорошо.
