Дикий яприль — тварь страшная, на раз пробивающая клыками каменные кладки, сшибающая тушей деревья и визжащая так, что у людей сердца разрываются. Наши, которые в питомнике, − смирные, берут с рук хлеб и норовят об тебя почесаться плечом в темно-зеленом мехе. Любят заводить любовные песни из переливчатого хрюканья по ночам, устраивать турниры. И безбоязненно идут навстречу даже к браконьерам, из-за чего приходится все время в питомнике обновлять патрули.

А мелкие яприли — такие пушистики в темно-зеленом, с золотистыми глазками и уморительным рыльцем. Поэтому на них и идет мода как на домашних зверушек. До тех пор, пока они не станут вырастать, и их не запихнут в тесную клетку, где они через годик взбесятся.

— Ах вы, мои красавцы, мои маленькие, какие у нас глазки, какие ушки… будем пить молочко? Ну, конечно же, будем, чтобы вырасти большими, а злые охотники чтобы даже боялись на нас посмотреть, вот так мордочкой в миску, да…

Я-то уже привыкла, что Мел так с животными разговаривает, а у паренька — глаза в пол-лица.

— Ну, что ты брызгаешься? Нет-нет, не надо обливаться, мы тебе еще молочка нальем, такая славная девочка… налей молока, чего стоишь. А кто у нас будет ням-ням из соски? Конечно, Звездочка, больше таких значков на боку ни у кого нет…

Яприлята как-то сразу приободряются и вполне себе ням-ням из соски и просто так. У меня в кустах шея затекла, но я не ухожу и наблюдаю, потому что интересно.

Когда они выходят из загона — мальчик Кайл с ног до головы забрызган молоком, но на Мел он смотрит как на божество.

— А я к ним потом… можно еще приду?

— Нужно «еще приду». Через два часа второй прикорм. Истощенные как… — ветерок доносит рычание.

— А почему?

— Ну, а ты думаешь — почему? Мать убили охотники из-за мяса, клыков и шкуры, мелких отдали перекупщику. Перекупщики до одного — скоты. Продают их из клеток, в которых мышей держать нельзя. Не кормят. Ты еще не видел, как я мелких мыла вчера.

— А сейчас мы куда?

— Двинем к игольчатникам в родилку, там ночью щенилась Мята. Она после потери друга нервная. Будем уговаривать показать щенков.

Кайл тащится за Мел как загипнотизированный. Я тоже, но скрытно, прячась за загоны и перегородки. Не знаю, с чего, меня как-то не особенно умиляют любые зверушки. От маленьких яприлей до единорогов.

Получается подсмотреть в щелку двери родилки — это искусство подсматривания у меня от мамочки.

Сначала доносится только рычание игольчатой волчицы и успокаивающий голос Мел, которая объясняет, что ничего они щенкам не сделают, и все-все будет хорошо. Потом довольно долго Мел чешет волчицу за ухом, отвечая в вопросы мальчика в своей манере: обухом в лоб.

— Друг у нее вчера умер. Ранили с какой-то дрянью, даже Конфетка ничего сделать не могла. Которая Аманда. Слишком поздно взялись, пришлось усыплять, чтоб не мучился. Т-твари.

— А куда они уходят? Ну, после того как их… как они…

— Да уж, не в Водную Бездонь и не в Чертоги Перекрестницы, как людишки.

— Я слышал от одной гадалки нойя, что если вдруг… то они потом превращаются в духов и хранят своего хозяина. Или защищают свое логово, если их оттуда выгнали.

Мел бормочет что-то довольно нелестное насчет гадалок нойя. Потом еще пару минут воркует над волчицей.

— В общем, у меня была подруга, — бурчит потом под нос. — Варг. Не как этот, ну, Синеглазка. Настоящий варг, понимала животных. Так она говорила — они иногда возвращаются. Понимаешь, когда варг там… ну, слит разумом… он вроде как знает тогда, что чувствует зверь, как он думает. Так Гриз говорила, что они все отличаются. Невозможно спутать двух виверр или там двух грифонов. Ясное дело, что невозможно. Только она говорила, что бывало такое… что она встречала тех, кого не должна была уже. У варгов есть такое вроде как поверье, что если зверь ушел не как нужно… убили там какие сволочи или еще чего… тогда ему вроде как дают родиться заново. В тот же день. Ну что, дашь посмотреть, дашь? Вот, посмотри, какой лобастый, прямо вылитый твой друг. Правильно, его нужно вылизать… Эй, держи пока.

Мел возится со щенками, волчица настороженно ворчит, а мальчик по имени Кайл стал столбом и сжимает одного — пухлого слепыша. Слепыш попискивает и тыкается мордочкой во все стороны.

Паренек смотрит на него как на чудо.

— Эта ваша… Конфетка, в смысле, Аманда. Она сказала, что я варг.

— Угу.

— А я смогу? Ну, тоже встречать тех, кто ушел?

Мел что-то напевает щенкам и про паренька вроде как даже забыла. Потом говорит грубовато:

— Смотря каким варгом станешь.

Все. Мальчик прижимает к груди волчонка и готовится узнать Великие Тайны Бытия.

— Только не думай, что это приятненько — ходишь себе и повелеваешь зверушками направо-налево, — долетает из яслей. — У настоящего варга вечно сердце разрывается. Отдаешь часть себя, чувствуешь их страх, голод, отчаяние. Иногда забираешь боль. И понимаешь всех — даже тех, которые вроде как за гранью уже, то есть людоеды. Представляешь такое дело? Гриз мне иногда говорила: стоишь напротив… ну, возьмем волка, он сколько-то детей растерзал. А ты слышишь, что эти дети у него волчат передушили. И чувствуешь, что у него там внутри: тоска, месть, жить не хочется. Так сам боишься этого нахвататься… Потому-то варгам и убивать нельзя. Так привыкли спасать, что могут невольно взять на себя чужую смерть.

Они еще там сколько-то водятся со щенками. Мальчик по имени Кайл даже имена им дает — и мужественно никого не называет ни Лютиком, ни Пушинкой. Хотя ему, наверное, хочется.

Потом Мел выходит из яслей (я опять хоронюсь в кустах) и сухо командует:

— Вон туда. Глянь, дали ли корму грифонятам.

Паренек несется к загону для грифонят, а Мел безошибочно поворачивается к кустам.

— Громче тебя пыхтит только Пухлик. Родственное?

Может, я должна обидеться за папаню, не знаю. Я не обижаюсь и не вылезаю из кустов, хотя странновато прятаться от мага с Даром Следопыта.

— Парень будет в порядке, — хмуро говорит Мел. — А ты будешь не в порядке, если не по делу сюда сунешься. Ясно?

— Яснее только глазыньки Десми, — говорю я из кустов. И двигаюсь подальше от мрачной Мел Защитницы Живого. На полпути позади слышу голос своего любезного, бормочу: «Накликала!» — ползу быстрее.

Драгоценный жених мне сейчас ой, как не нужен. Что мне нужно? Ну, наверное, погулять по дорожкам питомника между вольеров рычащих, урчащих, храпящих, чистящих перья и машущих хвостами.

Побеседовать с Рихардом Нэйшем, которого очень удачно рядом нет. Но мне отсутствие собеседника не особенно мешает, сказала — буду беседовать, значит, буду.

Опять же, я в хорошем настроении вроде как. Хихикаю, потому что все ведь так просто.

Все так до боли, до крови просто.

Просто варгам нельзя убивать. Вообще. Запрет, древнее, чем ложечки моей прабабки, которые маман трепетно хранит в шкафчике. Почему? А кто там знает, может, есть много причин. Например — варг может случайно помереть вместе с тем, кого он убил, от чрезмерного своего сочувствия.

Ты-то, правда, у нас особенный, правда, Рихард? Сочувствием не испорчен, а убивал задолго до того, как стал варгом — так что ж такого-то, почему не продолжить?

А вот не получается, Рихард, не получается. Потому что варг может невольно коснуться разума животного в этот самый момент. И в полной мере ощутить — боль, и страх, и отчаяние… как ты там сказал папане — пропустить через себя? Охотился-охотился, а жертва — раз, и чувствует. Еще и болью делится. Что ты начнешь делать в таком случае, а?

Промахиваться, Рихард, промахиваться. Из-за того, что приходится каждый раз делить это со зверушками? Или просто оружие капризничает, потому что пользуешься ведь не тем. Совсем не тем, понимаешь ли.

А когда ты наконец промахнешься, когда твой дарт все-таки подведет — что ты сделаешь тогда, а, Рихард?

Соберешься и повторишь удар? Ни черта ты не соберешься.

Ты протянешь руку, Рихард. Ты возьмешь свое настоящее оружие, Рихард.