Нэйш вскидывает брови. Вечные полукруги у губ врезаются чуть сильнее.
— Я почувствовал пробуждение варга…и, Кани, не мог же я убить керберов на глазах у мальчика. Под вопросом бы оказалось его обучение. Если бы его будущий учитель на его глазах устранил бы его питомцев, я не думаю… в чем дело, Кани? — Нэйш, ты мастер переговоров, — говорю я легко и как будто даже и радостно. — И вот что я тебе скажу… Тут я все-таки посылаю его на тот самый изобретательный адрес, который выяснила у Мел.
====== Боль варга – 2 ======
Вечер у нас проходит под негласным девизом: «Я ненавижу Рихарда Нэйша».
Во-первых, Аманда как-то узнает, что он поручил опеку над мальчиком Мел. Какими способами Нэйш избежал отравления — этого слухи до меня не донесли, но варги-ученики что-то шепчут по углам о появлении разъяренной целительницы «как из-под земли» на очередном занятии. Чаще всего в рассказах повторяются упоминания ядов. И бюста Аманды (это — в мечтательном смысле). Во-вторых, сама Мел не в восторге от этой самой опеки. Мальчик, конечно, пока не встает и все разговаривает со своими керберами, но Мел-то что. За компанию она еще и меня ненавидит. Шипит при встрече и предупреждает, чтобы я к ее обожаемым зверушкам из питомника и не совалась. В-третьих, это, конечно, я — которой Нэйш вроде как предложил занять его почетное место на пьедестале самых презираемых людей в группе. Не скажу, что мне очень надо было рыдать по такому поводу у Аманды в лекарской, но оно как-то само собой получилось. Ну, правда, я рыдала только по этому поводу, там еще был этот самый прилипчивый зов: «Лютик! Пушинка!» И вообще, вот убьете кого-нибудь в первый раз — и вам станет понятнее. Ну, а Аманда понатащила каких-то чаев и настоек, снабдила это все сладкими плюшками, которые на меня всегда действовали просто убойно — и я ей как-то незаметно все поведала. После чего была поглажена по головке с милой улыбочкой. — Наш дорогой Рихард слишком склонен добиваться того, чего хочет, — проворковала Аманда и всучила мне еще плюшку. — Ну, ничего… И тут уже случилось в-четвертых и в-пятых, потому что Аманда поговорила с папиком и Десми, которые как раз заявились со своего рейда с новыми трофеями в виде выводка мелких пушистых и редких яприлей. Громыхнуло знатно. — …моя дочь, Рихард! — доносится до меня через уймищу стен, а я внимаю в мягком удивлении, ибо была уверена, что папик так орать не способен в принципе. — К чертям объяснения! Такого… несмотря ни на что… от тебя не ждал! Зря, очень зря. Как это можно чего-то не ждать от Нэйша. Я вздыхаю, вылезаю из постели, в которой вознамерилась просидеть где-то пару лет. Прокрадываюсь по холодным коридорам туда, где мой папенька решил выплеснуть на начальство свои отцовские чувства лет за последние лет десять, наверное. Осмотрительно выбрал для скандала пустующую комнату. Но вот не прикрывать дверь — это, я вам скажу, головотяпство. — Ей девятнадцать! Девятнадцать, понимаешь?! Она замуж собирается, а ты собираешься отобрать у нее все! Молодость, счастье, семью — все! Эк, патетично-то как. Хотя руками папик машет не пафосно. Наверняка еще красный и надувшийся, жаль, лица не видно: в пустой комнате темно. — Мне кажется, ты слегка преувеличиваешь, Лайл. — Да ну?! Наверное, это потому, что я насмотрелся на то, какой ты не по годам жизнерадостный. И как у тебя все чудесно на личном фронте. — Не могу сказать, чтобы я жаловался… — Какие жалобы, ты у нас воплощенное счастье. Нэйш, не могу сказать, что навидался таких как ты — ты у нас уникум — но тех, кто убивает, я видел. Знаю, что это делает с людьми. Если ты еще раз заведешь об этом речь в отношении Кани… — Так предложи мне другого, Лайл. Найми людей, найди кого-нибудь. Мы не можем не отвечать на вызовы, а нападений на людей в последнее время все больше. Людоеды среди виверр и гарпий появляются слишком часто, и я не знаю, сколько я… Брякает какая-то глина. Наверняка Лайл Гроски приперся на переговоры с кружкой. Или с пирожком — на ночь глядя. — Стало хуже? — Я уже говорил тебе, что не… всегда чувствую разницу. Пока что я пропускаю это через себя. Иногда приходится не пользоваться дартом — артефактное оружие иногда слишком хорошо ощущает настрой хозяина. А когда каждый раз знаешь, что будет… Хуже другое. Я начинаю промахиваться, Лайл. Из-за того ли, что мне приходится делить это с ними, или из-за чего-то еще… не могу объяснить.
Ой, Боженьки. У Рихарда Нэйша проблемы на убивательском фронте? Интересно, а он пытался от этого лечиться? Ну там, сходил бы к Аманде, попил бы зелий, или к морю бы съездил, отдохнул бы на песочке. Хм, до седины в бороде он не дожил, так что на это списывать рано…, но надо будет притащить к нему какую-нибудь деваху и выдать во всеуслышание: «Слушай, может, бабу бы тебе? А то ходят слухи, что с того момента, как нас покинула Гриз, ты что-то меньше сражаешь женщин направо-налево своей неотразимостью. Кто там знает, может, это влияет?»
Папик сопит и что-то там, видно, думает. А я переминаюсь с ноги на ногу и размышляю — мне-то Нэйш почему не сказал? Нес что-то такое о предназначении и удовольствиях.
Или, может, я как всегда пропустила мимо ушей.
— Что будет, когда ты промахнешься? — наконец спрашивает папик.
— Я не знаю. Правда не знаю, Лайл. Может быть, я просто соберусь и повторю удар. Но если моя теория верна — я невольно потянусь за моим настоящим оружием. А тогда…
— Так сделай так, чтобы не промахиваться! — отзывается папаня со скрежетом зубовным. — Значит, тебе придется лучше овладеть Даром. Или контролировать себя. В общем, разберешься — что там тебе надо, в ее сторону смотреть не смей, иначе… мы покинем «Ковчег». Нэйш, черти водные, я найду тебе охотников, найду кого угодно, просто оставь ее в покое. Я понимаю насчет твоей должности и того, что «Ковчегу» сейчас нелегко…, но не мою дочь, Рихард… пожалуйста, не мою дочь.
Как бы мне тут в холодном коридоре не прослезиться от горячего наплыва дочерних чувств. Ну, или потому что у меня ноги замерзли прямо люто.
— Я постараюсь не промахиваться.
На этом моменте я решаю, что слушать дальше — только впечатления портить. Собираюсь было вернуться в комнату, но вовремя замечаю, что под дверью с полной решимостью физиономией торчит мой ненаглядный женишок. Зубы сцеплены, кулаки стиснуты в намерении меня защищать.
Остаток ночи я осмотрительно скрываюсь от серьезных разговоров на чердаке.
На следующее утро сматываться от Десми получается куда лучше — в конце-концов, я-то изучила все окрестности как следует. Не то что я не хочу его видеть, он у меня совершенно чудесный остолоп со своими якобы проницательными взглядами и мужественной челюстью бывшего законника. Но если он разразится чем-нибудь вроде: «Все, собирай вещи, мы уезжаем далеко в горы Севера», — я его чего доброго прибью. А если он начнет мне запрещать видеться с Нэйшем — я чего доброго выйду замуж за того же Нэйша, из чувства противоречия. Словом, только мой любезный начинает меня жизни учить — в меня прямо демоны какие-то вселяются.
Так что Десмонд Тербенно рыщет себе по округе, а я успешно спасаюсь от него у Аманды, среди студентов, на кухне, в уборных, на пристани возле конюшен гиппокампов, а потом уже просто в питомнике, потому что Десми — он упертый, он найдет.
Под конец я вообще оказываюсь в ясельной части питомника, у загона мелких яприлей, которых папаня с Десми спасли от очередного перекупщика. Но тут появляются Мел и мальчик по имени Кайл, и приходится нырять в кусты. Не пугать же мальчика воплем: «Привет, помнишь меня, это я порешила твоих керберов!»
Мел — олицетворение хмурости. Черные брови сошлись, шрам на виске боевито белеет, идет — зыркает исподлобья и цыкает на мальчика, чтобы поторопился. Кайл, нагруженный бутылочками и мисками следует за этим черным призраком в священном трепете и с выпученными глазами. Он не пытается звать Лютика или Пушинку.
Он и на помощь-то позвать боится.
— Этих будем приручать к миске, а тех из соски поить, — кидает Мел, открывая ясли. Яприлята испуганно шарахаются в разные стороны, цокают копытцами, визжат. — Не стой. Миску сюда. Держи этого. Ласково держать умеешь? Значит, держи.
