Понималось как-то издалека, будто мне уже не было дела.
Еще я как-то пропустила, когда появился Нэйш. И откуда. И как он вообще там появился. Просто замерла, будто Ледяная Дева кольнула меня своей иглой — которой она вышивает по окнам морозные узоры. Стояла, смотрела, пока он что-то там делал вместе с матерью мальчика — та наконец включила ноги, сошла с крыльца и кинулась к сыну. Мать что-то рассказывала, давясь рыданиями — не знаю, слушал Нэйш или нет. Какое-то время точно не мог слушать, у него синели глаза, он применял Дар варга. После еще о чем-то с матерью разговаривал. Она сперва спорила, потом соглашалась, кивала — ну да, когда это было, чтобы женщины отказывали Рихарду? Прошло, наверное, не так много времени, а он поднял мальчика на руки, оглянулся — ничего не забыл? — и напомнил: «Аскания, мы спешим». И все это время мальчик по имени Кайл так и звал. Даже когда глаза у него уже стали обычными. Даже когда мы шли через водный портал. «Лютик… Пушинка… вы здесь? Вы здесь, да?» Ну, а я как всегда думала о разных дуростях. Например — какое у Аманды будет лицо.
*
Мел умеет вопить просто на заглядение. Такие легкие — дракон обзавидуется. Хорошо, что мы ушли из лекарской. В западном крыле, правда, пустовато и ремонт не закончился. И гулкое эхо гуляет. Так что я вроде как удалилась тактично в сад, но все равно слышу, что там в крыле происходит. — Займись мальчиком, — вот это самое, что он ей сказал. То есть, может быть, он еще что-то ей сказал, но орать она начала как раз после этого. — Ко всем чертям, Синеглазка! Я работаю с животными, ясно? На кой-мне сдался этот мелкий, сопливый… — А ты представь себе, что это щенок кербера, — Рихарда почти не слышно, но я уверена, что тут следует смешочек. — Или, например, детеныш виверры. Тут Мел оскорбляется за детенышей виверры и начинает очень громко доказывать, что по сравнению с человеческими отпрысками эти самые детеныши — верх совершенства. — …и вообще — тебе его учить! — напоследок гулко отпрыгивает от стен крыла. — Вот и становись светочем его жизни. Представляется, как Рихард отвечает на это. Взглядом так, чуть приподняв брови с видом полной невинности — словом, чтобы окончательно ясно стало, насколько его нельзя подпускать к бедным-несчастным мальчикам, перенесшим сокрушительную потерю в жизни. Хотя его вообще мало к кому можно подпускать, это да. — Ну, или пусть она! Она же их убила. Вот и пусть отрабатывает, ясно?! — Отличная идея, Мелони. Разумеется, Аскания — чудный кандидат на то, чтобы пробудить доверие мальчика к нашему небольшому заведению. После того маленького недоразумения с… Лютиком и Пушинкой. — Хочешь сказать — я здесь лучший кандидат?! — Хочу сказать — займись мальчиком, Мелони. Можешь считать это приказом. Что там дальше обрушивает на Рихарда Мел — я уже не слышу. Эхо прыгает слишком уж сильно, а я тащусь себе дальше в сад, предназначенный для прогулок и тренировок варгов. Ученичков Рихарда пока нет, можно посидеть на скамейке, подумать о дурацком. Об этой истории с мальчиком — потому что она дурацкая, конечно. Простая и глупая. Как сам мальчик Кайл, который нашел в лесу двух щенков кербера. Выкормил тайком, приручил и сам привязался. И вот они уже не особо боятся людей и приходят в селение — повидать хозяина, а попутно прихватить чего-нибудь вкусненького, вроде собаки. И пугают его обидчиков. И пытаются его защитить. От меня вот тоже. Если поерошить волосы, чтобы они упали на глаза — кажется, что все вокруг окрашено пламенем. Вот, например, горящая Мел. Летит в открытую часть питомника, к любимым зверушкам. И шипит мне по пути что-то очень ругательное, вроде, даже обозначает, куда я могу провалиться. Очень такой изобретательный адрес, нужно запомнить. А вот Нэйш, который садится на скамейку рядом. И совершенно не догадывается, что я его сейчас отправлю по изобретательному адресу, который только что узнала. — Я была права, ясно? Эти керберы уже начинали нападать на людей, они не слушали его команд, там была пара дней до первого трупа, а потом они бы распробовали вкус крови — и все, и откуда я вообще могла знать, что они его защищали, я же даже не слышала, что он там кричал… — ого, какой у меня визгливый голос. Еще немного — и Нэйшу понадобятся уши летучей мыши, чтобы это разбирать. Или не понадобятся. — Хорошая работа, Кани, — говорит начальство с энтузиазмом. — Быстро, чисто. Отличное мастерство исполнения. И с трех ударов… Как ты догадалась об уязвимой точке в основании шей? Вот-вот меня по головке потреплет. И вручит кусочек сахару. Умница, хорошая девочка, Кани. Так держать. Понятное дело, до меня тут же и доходит, насколько у меня дурные оправдания. И начинаю напоказ себя бичевать. Такая уж противоречивая у меня натура. — Слушай, я понимаю, что нужно было дождаться тебя, или просто спугнуть их вспышкой пламени, а потом бы уже вмешался ты, или… — Нет-нет, не нужно. Никогда не оправдывайся, особенно если ты права. А ты права: я бы в такой ситуации ударил наверняка. Если приходится выбирать между жизнью человека и животного … Не оправдывайся и не слушай тех, кто начнет спрашивать, почему ты не поступила иначе. Кто начнет говорить о редкости видов, о защите территории, о том, что такое поведение в природе животного, потому оно не виновато… О тысяче других выходов. Он придвигается поближе, осторожно убирает с моего лица волосы. Стирает пальцем какую-то непонятно как появившуюся на моей щеке каплю. — В конце концов, ты оказалась на моем месте, Кани. Кстати, как оно тебе? С визгом вцепиться в прилизанные светлые волосы начальства будет совсем невежливо.
— Я ни черта не на твоем месте, Нэйш. Объяснить, почему? Ну, например, ты получаешь от этого удовольствие. Еще и сейчас каждый раз смакуешь, а? И еще, поправь меня, ты вроде как не убивал питомцев на глазах у их хозяев. А, да, детей-хозяев. Черт… варгов-детей-хозяев, здорово, да? Ну, и так по мелочам — я, например, ни черта не знаю про все эти уязвимые точки, сегодня это все вышло случайно, а так-то я не умею убивать.
Нэйш вручает мне улыбку — вместо кусочка сахара. Чуть приподнимает брови, как будто хочет спросить: «И это всё?»
— Да, правда. Гриз не склонна была биться и рыдать, когда видела результаты моей работы. Хотя она была варгом. С развитым Даром и прилагающимся к нему сочувствием к животным, так что мне до сих пор интересно — что она могла ощущать в моменты, когда я… — он снимает с пояса дарт — любимое оружие. Узкое лезвие, вьется цепочка по ладони, Нэйш смахивает с лезвия пылинки с лютой прямо-таки нежностью. — И если ты считаешь, что не умеешь — я могу тебя научить.
— Чт…
— Научить, как нужно. Группе необходим устранитель, Кани. Последние три охотника, которых мы взяли на должность… проще говоря, они не справились.
Какие это три охотника? Что-то я никаких охотников не видела. Или это те, о которых папашка что-то такое кричал. О том, что пирожок с ливером справится с гарпиями-людоедами лучше. Если, конечно, это как следует протухший пирожок с ливером.
Но что-то я отвлеклась, пока я сижу на скамейке и в голос ржу. И болтаю ногами. Вся такая… рыжая, девятнадцать лет, в голове — ветер и немножко относительно мужественной физиономии моего жениха. А мне тут вроде как предлагают стать устранителем группы. Не мысль — золото с брильянтами.
Нэйш смеется со мной, но взгляд у него — холодный и пристальный.
Охотится потому что.
И тут до меня доходит.
— Стоп, то есть ты сейчас серьезно?! Мне, да? Да, точно, я ж самая для этого подходящая персона! Слушай, а мне нужно будет… ну, не знаю, отрабатывать особый взгляд? Или заводить коллекцию бабочек? С какого ты вообще решил, что я… — Потому что ты хорошо владеешь огненным Даром. Мгновенно принимаешь решения. Быстро определяешь уязвимые точки — инстинктивно, это самое важное. Думаю, небольшого обучения… Ага-ага, вот прямо пройду ускоренный курс «как грохнуть любую зверушку за пять минут», мне торжественно вручат оружие-артефакт — наподобие этого дарта. И пойду я мочить направо-налево — ух, прячьтесь от меня все, от единорога до мантикоры. Аскания Великая и Ужасная грядет. Вас от нее еще не тошнит? Меня вот — уже да. — Я тебе говорила, что ты чокнутый? — Нет, — Нэйш неспешно ведет пальцем по лезвию, а мурашки почему-то бегут по моей коже. — Ты мне пока этого не говорила. — Считай, сказала. Слушай, вот мне интересно — о чем ты вообще думал, когда шел со мной об этом разговаривать? Что я заору от радости: «Ух ты ж, мне предложили должность моей мечты! Рихард, родненький, учи меня скорее, я аж трясусь от желания поскорее начать! Давай грохнем еще кого-нибудь, ну, кроме Лютика и Пушинки, а то руки прям чешутся. Мне будет, что рассказывать моим детям, которые у нас с Десми когда-нибудь будут!». У Нэйша восхитительная способность — с него все как с гуся вода. Я тут ору, размахиваю руками и всячески извращаюсь в фантазиях — о чем он мог думать. Он слушает меня, чуть склонив голову и поглаживая лезвие дарта так, будто кровь с него стирает. — Думал, — говорит потом так, будто слышал только начало моей внушительной речи, — думал о том, что знать свое призвание — это такая редкость. Думал о том, как ты нужна группе, Кани. О том, что нужна мне. Девяносто девять женщин из ста, услышав это «нужна мне», да еще произнесенное таким тоном — грохнулись бы со скамейки и забились бы в экстазе. Ну, я-то знаю, что в устах Нэйша это вроде как «Мне сейчас нужен нож, кого-нибудь зарезать. Где он там подевался?» — А с тобой-то что? У тебя ж в деле устранения такой опыт, тебе это к тому же и нравится, так что ты вполне себе можешь продолжать в этом смысле… — Правда? Продолжать? Да, наверное, я мог бы продолжать, в конце концов, мне действительно это по вкусу. Ощущение безошибочности в тот момент, когда наносишь удар… — голос у него соскальзывает в шепот. — Превосходство. Власть. Чувство того, что на кончике твоего оружия — жизнь, которую ты мог бы и не отнимать. И собственная правота. Грань, на которой смерть становится искусством… В чем дело, я кажусь тебе чудовищем, потому что говорю об этом открыто? Распространённое мнение, ты можешь спросить Мел. Я вообще, наверное, кого угодно могу спросить. Здесь о Нэйше примерно у всех одинаковое мнение. У Гриз, наверное, было другое — она же оставила его зачем-то вместо себя. — И ты, значит, думаешь, что я такая же? — Нет, — он проводит пальцем по моей щеке, будто примериваясь — рисовать или нет и шепчет: — Ты другая. Ты не будешь наслаждаться этим — ты будешь чувствовать отвращение. Горечь. Сожаление. Раскаяние. Не знаю, что из этого — для меня это как-то несвойственно. И усмехается, и мне не нравится, как он на меня смотрит. Будто решил наколоть на иголку и засунуть под стекло, в рамочку. Редкий экземпляр. — Но в конце концов — кто тебе сказал, что призвание должно быть приятным? Призвание, как же. Всю жизнь думала, что у меня особое призвание — бесить окружающих. Чтобы им жизнь серой не казалась. — Я не жду ответа сразу — просто обещай, что подумаешь. Ты создана для этого, поверь мне. Когда я увидел сегодня, как ты… — Что значит — увидел?! — тут уж я подхватываюсь со скамейки. — То есть, ты не шатался черт-те где, а стоял поблизости — и не ударил сам? Какого…
