Боженьки — это действительно было захватывающе. Я так прямо рот и разинула, только малость задвинулась за шкафчик, чтобы не прилетело и мне. Аманда взмахивала руками — будто проклятие наложить собиралась, и лицо у нее пылало, и жгучие глаза метали молнии.

— Хэндэр то месс, звезды бы закрыли глаза, чтобы не видеть этой глупости. Высокомерный недоучка, ты! Даже не понимаешь! Чем владеешь!! Чем владел… Чем ты считал это? Проклятием? Неизлечимой болезнью — я поздравлю тебя, Рихард Нэйш, ты здоров. Что же не радуешься?!

Нэйш как раз на фоне этого выглядел малость растерянным. Могу поспорить, на него не так часто орали, как на маленького мальчика. Или у него в жизни было не так много ситуаций, когда и слово-то некуда вставить — потому что на тебя льется поток отборной речи языка нойя.

Правда, когда Аманда выпалила особо убойную тираду и прервалась, чтобы глотнуть воздуха — он все же ухитрился взять слово.

— Насколько я понял, ты не знаешь, что делать, — заметил со скучающим видом.

В ответ на это Аманда пометалась и поорала еще немного. А потом ухмыльнулась ядовитой ведьминской улыбкой, и голос у нее растекся патокой.

— Хочешь, укажу тебе на того, кто знает, что делать, золотенький? Ты, Рихард. Это ведь ты оттолкнул свой Дар — кто лучше тебя знает, почему? Потому что ты боишься вновь пережить чужую боль? Потому что тебе было проще закончить все — одним ударом? Убил ты его? Сжег? Усыпил? Знаешь только ты, золотенький. Потому что, — а вот это уже шепотом, яростным и непримиримым, — потому что это не он — твоя болезнь. Ты — его болезнь, Рихард. Ищи средство исцеления от себя самого.

— Все это очень красочно, Аманда, но ученики не готовы, и я должен…

— И кому только задолжать успел? — усмехнулась ядовито. — Иди теперь, золотенький. Иди, жди. Может, твой Дар вернется, чтобы ты успел заплатить свои долги.

Я даже на цыпочки приподнялась — чтобы услышать, какую гадость он скажет ей напоследок. Но он, видно, забыл об этой их милой традиции. Молча прошел к дверям и почти что столкнулся со мной на пороге.

— Думаю, тебе лучше отдать мне дарт, Кани, — сообщил он при этом мне невозмутимейшим образом. — Кажется, нам больше не нужен еще один устранитель.

И вышел.

— Яд в воздух, в воду и в сон, — прошипела Аманда вслед. — Мог бы хоть дверью хлопнуть, скотина.

Села за стол и завела песню под нос — задумчивую и заунывную. Так что делать чай чуть ли не впервые пришлось мне.

— Подождем Лайла, — только и сказала Аманда, принимая от меня чашку. — Ему нужно знать.

Когда папанька появился — олицетворенная осторожность, весь из себя вопрошает — ну, как оно там? — она только махнула рукой устало в сторону кресла. Пробормотала:

— Я думала, он хоть разозлится немного. Старая, глупая нойя, ай, духи предков смеются с небес…

— Что опять с исключительным? — тут же спросил папаша. — Из-за той истории с единорогами, э?

— Из-за той, мой пряничный, из-за той… — Аманда кивала задумчиво и отщипывала печенье — по чуть-чуть. — Я все думала — увижу, хоть немного… проявится хоть как-то. Ничего. Слышал ты, как варги сгорают?

Мы с папаней разом потрясли головой. Аманда поднялась и запалила ароматный костерок из трав — в выдолбленном полене, которое стояло на противоположной от камина стороне. Бросала высушенные травы по одной и выпевала неспешно:

— Когда варг принимает слишком много боли… когда забирает в себя слишком много смерти… он не может выносить больше собственный Дар — и Дар покидает его. Такими они живут — вечно выжженные изнутри, и таков был мой страх — однажды увидеть такой ее…

«Увидели», — думаю я, потому что все мы видели Гриз Арделл после окончания войны Двух Стихий. Как она смотрела — будто в никуда. Не знаю, могла она тогда чувствовать животных или нет, по мне — так она вообще ничего чувствовать не могла. Сплошной пепел без конца и края.

— Но Дар может и засыпать — таиться на время, а после вспыхивать необычайно ярко… И от Дара можно отречься. И я не знаю, я, глупая дочь Перекрестницы, не вижу… Спящий он? Отрекся ли сам? Или все-таки сгорел? Кричала вот, пыталась разозлить… он же — «варг сердца». Ничего не видно, ничего. Может, его Дар вернется со временем. Снова проснется, он же однажды уже просыпался… А может — это было слишком, а может — это не из-за Дара, а из-за него… что мне сказать тебе, пряничный?

— Что-нибудь утешительное, — попросил папаня, который за время ее речи успел смолотить четыре булочки с половиной. Надо думать, от тревоги.

В общем-то, его можно было понять. Тут тебе чокнутый убийца единорогов — если, конечно, один убийца, а не отряд, в чем я сильно сомневаюсь. Дальше — Дорожное Братство, которое требует денег и угрожает гадить исподтишка. И до кучи еще у нашего неотразимого пропала способность залезать к животным в головы — то ли забыл, как это делается, то ли подустал.

Хорошо от всего этого было, если подумать, разве что мне. У меня намечался обрыв обучения на веки вечные.

Лайл Гроски, конечно, просто так не сдался. Дня не прошло, как он поволок Нэйша на какой-то там очередной вызов. И прихватил с собой Тибарта и Дайну — двух ученичков, для страховки.

Ученички были в полнейшем восторге, когда вернулись. Тибарт прямо-таки неразбавленным светом самодовольства сиял, когда рассказывал, как он лихо сладил «с той самкой виверры». «И вообще, я рад, что наш наставник наконец дал нам проявить себя».

— Совсем плохо? — потом спросила я у папаньки.

Тот только рукой махнул.

— Стоял столбом, пока не вмешались ученики. Попробую еще раз.

Пробы продолжались два дня — вполне себе насыщенных дня, потому что папочка постоянно был в разъездах, таская за собой Нэйша. Нэйш при этом методично проваливался на каждом выезде, заставляя учеников отдуваться за себя. Все остальное время он пропадал у себя в комнате. Десми остался за папочку и все унылее сообщал, что тип из Дорожного Братства не желает больше тянуть время, а желает много денег и сразу. Так что мы с Амандой и Мел крутились как дрессированные койны — и с учениками, и с вольерными, и с новыми животными, и с проклятым больным яприлем, который совсем слег…

Так у меня и подумать-то не было времени обо всей этой истории, пока я не узрела как-то шествующего от ворот Нэйша, за ним понурого папочку и присмиревших ученичков.

— В конце концов, Лайл, — на ходу вещал Нэйш, улыбаясь ослепительной улыбкой маньяка, — если тебя это так волнует — есть и другой путь.

— И он, насколько я помню, не для тебя, — шипел папаня, подпрыгивая рядом с ним. — Насколько я помню — Гриз прямо говорила, что последствия могут быть — мама не горюй.

— Никто не может сказать наверняка. Я ведь не пробовал…

— И не нужно. Хочешь — спроси меня, — папанька ткнул себя в грудь. — Я пробовал. Помнишь — тогда, с альфинами? Ага, знаю, я-то не варг. Но вот Дайна — она тоже попробовала, что это такое. Дайна, скажи-ка, что ты почувствовала, когда использовала Дар на крови?

Лучшая ученица питомника прерывисто вздохнула. На лице у нее выразилось жуть какое сожаление, что они вообще вспомнили о ее присутствии. Потом она робко пробормотала:

— Там… были будто бы волны. Которые тебя пытаются поглотить. И в них нити, и ты должен удержать… и еще это… это безумие.

— Волны, — задумчиво прошелестел Нэйш. — У Гриз было пламя — наверное, у каждого по-своему…

— Про безумие ты, конечно, не услышал, — свирепо высказался папаня. — А зря — раз уж ты у нас и без того насквозь кукукнутый. Знаешь ли, как раз на тебе это может отразиться особенно сильно. Что, или мне тебе лекцию почитать — чем заканчивали варги-отступники?

— Не стоит, Лайл, — обронил Нэйш. — Я знаю. Поверь, если бы можно было обойтись той ролью, которую я выполняю сейчас — я с радостью это сделал бы. Но никогда нельзя предсказать, что потребуется в следующий момент, правда?

Тут он кивнул мне в знак приветствия и поплыл себе в главный корпус — неприлично сияющий.

— Видок у него — будто кого прикончил, — заметила я, глядя вслед шефу.