На Нэйша это, понятное дело, не действует: он заявляется внизу, ухмыляется и уверяет всех, что с Пухликом всё нормально.
— Боженьки, — говорит на это Балбеска. — Знаешь, у тебя такой вид, будто ты самолично вернул папеньку в жизнь своим лобзанием. Слушай, там точно было противоядие?
Потом уходит терзать папеньку снова — у нее это называется уход за больным. Конфетка тоже идет — поглядеть, что осталось от Пухлика. За ними сваливает Зануда, так что я остаюсь в общей гостиной в самой препаскудной компании.
Кошки не в счет.
А Балбеска ошибается. Просто маловато знает Синеглазку — от его обычной дозы самодовольства блевать хочется, а для такого случая он бы выдал тройную, от которой кишки заворачивает только от взгляда на его физиономию. И точно не сел бы малевать в блокнотике, а начал бы мозги заворачивать всем встречным-поперечным — мол, гляньте, каков он я.
А мне так просто паскудно, хоть и Пухлик вполне себе жив. Наглаживаю кошку и сквозь зубы спрашиваю:
— Что он тебе сказал перед тем, как отрубиться?
Не так часто удается шарахнуть Нэйша, куда следует. Он даже от блокнотика отрывается. Делает вид, что задумывается, потом жмет плечами и очень натурально тянет:
— Какую-то чушь. Все эти фразы «еще ничего не закончено» звучат довольно жалко, а? Будто скопированы из книг, которые так любят впечатлительные девушки.
Ну да, ну да. Только вот Птенец не был впечатлительной девушкой.
Я слышала, что он там шептал Нэйшу. У меня ведь всё-таки Дар Следопыта.
— Они все умрут, — шептал он. — Все до одного, все, кто рядом с тобой. Все твои ковчежники. Все ученики, все… Истинный варг одинок… а ты станешь… мы нашли манускрипт… мы знаем, не беспокойся… они все умрут — каждый, каждая… кто рядом с тобой… закрой глаза — и увидишь, как они падают. Ты ведь видишь, да? Видишь их тела?
— А ты ему что ответил? — спрашиваю я.
Нэйш задумывается, а я делаю вид, что не знаю ответ.
Этот шепот я тоже слышала.
— Пока что я вижу одно тело, — шелестит шепот в памяти. — Твое тело. И знаешь, чьи еще тела я вижу? Тех, кто послал тебя. Тех, кто рядом с тобой… закрой глаза, ты видишь, как они падают? Каждый, каждая. Все до единого. Ты видишь… ты будешь видеть, как они умирают. В своем сне. В последнем сне…
Синеглазка переворачивает листок блокнота и переводит на него взгляд.
— Просто пожелал ему приятных сновидений.
Не знаю, что там видел Гроски в своих снах (помимо могилки Синеглазки) – но мне как-то кажется, что с ним – еще не худший случай.
В конце концов, не от всех снов можно найти противоядие.
====== Кровь варга-1 ======
АСКАНИЯ ТЕРБЕННО
Лотти — девчонка вполне себе такая ничего. Похожа на Мел, только поживее, полюбопытнее и не так задвинута на животных. Когда папаша и мой разлюбезный учитель доставляют ее в питомник — прямиком с невольничьего рынка в Тавентануме — она только первый день трясется, и настороженно оглядывается по сторонам, и по ночам рыдает. А потом Аманда ее отмывает, немножко откармливает и начинает дарить запредельные дозы воркования и ласки, так что на второй день девчонка сигает прямиком из окошка лекарской.
— Да ну ее, — говорит мне, когда я ее отыскиваю. — Ну, эту, нойя. Она у вас всегда такая сладкая? И всегда на всех смотрит, будто патоку варить из тебя собралась?
— Нет, ну ты что, — отвечаю я. — Это она еще вполсилы. Я Кани.
— Выглядишь как нормальный человек, — говорит Лотти, чем очень даже меня обижает.
— Это я злобно маскирую свою подлую суть, — признаюсь как на духу.
— Хе, да я уж поняла, что вы тут все чокнутые. Но ты хоть не будешь называть меня сладенькой.
Тут до нас доносятся отчаянные призывы Аманды, которая утратила золотенькую пациентку. Мы переглядываемся и решаем бежать.
Дальше я откармливаю Лотти чем придется — печеньем, вчерашними пирожками и леденцами, только смотрю, чтобы много не жевала сразу, после невольничьего-то рынка. Провожу ее по питомнику. Замок показываю. Слушаю и объясняю. Мне не в новинку возиться с новичками — у Мел это как-то не особенно получается, а папочка и Десми все чаще в разъездах. Для меня же работа находится не всегда — и, наверное, это хорошо, учитывая, сколько ведер слез я проливаю после каждой такой работы.
У Лотти сожжена деревня, о семье она сама говорит: «Все умерли», о рынке рабов иногда в ругательствах вспоминает.
— Ошейник, сволочь, всю шею поцарапал. И на солнцепеке торчать достало, я уж думала — хоть бы сдохнуть. Скука смертная. И мухи еще до кучи.
А так в основном расспрашивает, и это очень, очень хорошо. Зато вопросов у нее — десять тысяч и еще штук триста, не меньше.
— А я что, тоже с этими… учиться буду? Варжеству всякому? Ну да, этот, как его, Гроски, он говорил. Только я не поверила, очень уж у него рожа хитрая.
— Ого, какая домина у вас здоровая. Денег, небось, грифоны не клюют?
— А вы как нойя к себе привязали? Колдовством каким? У нас-то в деревне говорили, что нойя из лейра своего в замок не пойдет, если ее не обморочить как следовает. Кто, говоришь, обморочил? Этот, ну, Гроски? Э-э, силен мужик, а я думала, он вроде как слуга тут.
— …как, твой папаша?! Мда. Видать, ты лицом в мать, повезло тебе.
— А кто эта, которая вон там на вольерных орет?
— Руки-ноги ученикам-то часто звери откусывают?
— А, сталбыть, мне кровь зверей пить не придется? Что — совсем?! А у нас в деревне говорили, что у варгов оргии до жути дикие.
— А вот этот кто? Ну, зануда такой, с виду военный? А-а-а, жених, ясно. Эк тебя угораздило.
— Это что вот это за зверюга?!
— А учит варгов кто? Тот, который… ну, Нэйш?
Это она спрашивает на третий день нашего знакомства. И тут уж я ловлю симптомы — и мнимую рассеянность, и мнимую же небрежность тона, и глаза у Лотти куда-то совсем далеко смотрят. Ясное дело — ученицы в Рихарда втюриваются одна за другой, я таких симптомов за год по горло навидалась.
— Тот, который, — говорю весело. — Так что готовься к веселому обучению.
Ученички рассказывают, что напутственная речь моего всеобожаемого учителя заключается в перечислении того, что может случиться с неопытным или невнимательным варгом. В художественном, вдохновенном перечислении. Окончание речи включает то, что Нэйш собирается делать с учениками на занятиях. После этого обычно даже самые влюбленные перестают кушать глазами Рихарда и становятся маньяками учебы.
— А-а, ну да, они на него как-то странно посматривают, — Лотти грызет несравненную имбирную печеньку Аманды. И болтает ногами — мы сидим на бревне, на берегу ручья. — Вроде как, знаешь, у нас так на кузнеца смотрели в деревне. Красивый был, скотина, только у него жена была — в плечах футов пять и ревнивая жутко. В любой момент выскочить могла. Вот и на этого так поглядывают… у него там нет кошмарной женушки, э?
— Вроде как нет. Только вот от этого, знаешь ли, никому не легче.
Я знаю, почему они на него так посматривают, на Рихарда. В конце концов, это же было слишком недавно. Хотя нет, было месяц назад, а кажется, что пару дней. Но мне так и не хочется говорить об этом, так что я закрываю глаза, чтобы не видеть перед собой — алые пасти, алые капли… падающие на траву, отчаянные, полные бессмысленной боли глаза.
А Лотти и ненарочно, но продолжает скользить по неприятным темкам. — А я вот помню, что ты сказала, что ты у него учишься? Ну, вот вчера ты вроде как на учебу какую-то у него сбежала. Только ты же не варг, у тебя Печать Огня на ладони, да и вообще… — Угу, — говорю я хмуро и вытаскиваю из бокового кармана куртки лезвие на цепочке. — Да и вообще. Как ты вообще думаешь, кто я в питомнике, а? Лотти мычит и хмыкает и догрызает печеньку. Потом решительно говорит: — Да не знаю я. Ты со мной вот третий день носишься, особо не отлучаешься… по новичкам, да? — По новичкам, — соглашаюсь я. — А еще я устранитель, понимаешь ли. Страшный-ужасный убийца зверушек. Так что если хочешь с воплем убежать и прыгнуть обратно к Аманде в окошко — это пожалуйста. Лотти тянется к другому моему карману и хладнокровно достает еще одну печеньку. — А эта штуковина… — Это дарт. Знаешь, что такое атархэ? — Оружие, какое у знатных господ бывает. Под них делается, стоит уймищу, зато приказы хозяина вроде как слышит. Мастера его великие делают, такой раз в десять лет рождается. — Ну, рождаются они чаще, но… ага, почти верно. Это — атархэ Рихарда. Своего у меня пока что нет, оно ж стоит черт-те сколько, но Нэйш обещает подарить этак через годик, когда получше научусь пользоваться всем остальным… и этой штукой тоже. Или правильно сказать — угрожает подарить? С моим всеобожаемым учителем не разберешься. Когда он рассказывает мне о слабых точках и о том, как направлять удар — мне вообще кажется, что он скучает по старой профессии. Особенно когда он сетует на то, что не на ком потренироваться по-настоящему. Потому что я ему сразу сказала: убивать для тренировки — пошел ты в вир болотный. — Ну, по нему видно, что он весь такой из себя убивающий, — говорит Лотти и мечтательно отчего-то вздыхает. — Я его до жути напугалась, как увидела. Сначала. Ха, старый гад Оквуд от одной его улыбочки перетрухал до глубины душонки, я его понимаю! Слушай, я вчера говорила тут с одной ученицей, ну, Дайной… Так ее при упоминании Ри просто дергает — это тут со всеми так? Я чуть с бревна не сваливаюсь, когда понимаю, как она назвала Нэйша. Прекрасно, нет, ну честно. Теперь только так и буду звать. Лучше — еще и в лицо. — А ты с Мел поговори, — предлагаю я в надежде отшутиться, — посмотри, как ее подкидывает. — Стану я лезть к этой чокнутой, хотя ж вы тут все чокнутые, ну и да, она когда не орет, вполне себе ничего. Слушай, а говорят, что у вас еще покровитель есть, да? И будто бы сам Хромой Министр, который водных чертей заставил себе служить и с того света вернулся? — Есть такое дело, — отвечаю весело. — У-у, тогда понимаю, почему к вам сюда никто не суется. А то я гляжу — охраны нету у вас совсем. Защиты никакой. Если вдруг налетчики какие… ну, как к нам на деревню… только кто ж с Хромцом вязаться будет, он же и с того света достанет! — Этот может. Только, понимаешь, к нам не суются не совсем из-за этого. Просто защита у нас вроде как есть. Только вот… — У вас тут страшное что-то, небось, было, да? Народ так поглядывает? Э-э, Кани, давай, рассказывай. Да ладно, ты ж устранитель, ты ж небось и так навидалась. Это с Ри связано? Чего так народ трясется? А Мел ваша чего такая дерганая? А… Я молчу и борюсь с тошнотой. Это у меня вроде как инстинкта какого-то в последний месяц: как вспомню ту историю — тянет блевать. Меня, великого и ужасного устранителя невинных зверушек. Началось еще с того дня, как я вернулась тогда — и спасибо, Десми меня не успел в объятия схватить, рвало так, будто я три дня собственной стряпней наедалась. Но кто там знает, может, нужно попытаться рассказать. Может, на уроках я наконец смогу смотреть на своего вроде как наставника — точнее, на одну деталь наставника, перетянутую белым бинтом. Может, Лотти скажет что-нибудь вроде: «Ага, так я и думала, что было такое» — и полегчает. В любом случае ей ведь расскажут. Так что придется вспоминать. — Началось это месяц назад, — говорю я и глотаю, глотаю мерзлый, стылый ком, который лезет в глотку. — Вроде как пришло сообщение, что возле одного селения единороги волнуются… как раз в Единорожьих лесах, где их тьма. Будто раненого сородича чуют. Ну, а у нас было тогда затишье, вот мы и выдвинулись вчетвером. Мел, Гроски — ну, мой папаша. Я — если придется добивать… И Нэйш — чего его понесло, вообще никто не понял, хотя когда его вообще кто понимал?! Ну, и вот, мы пришли на место, Мел объявила, что чует кровь единорогов, ну, и мы пошли. Не сразу я понимаю, что молчу, а Лотти на меня таращится и подгоняет: ну? — И там были единорог? — Были. Единороги. — Раненые? — Нет. Умирающие. — И… несколько, да? Два? Три? Четыре? — Вроде как больше.
