А потом до меня доходит самое худшее: чай пить таки придется.
Мантикоры бы жрали все эти светские церемонии, как же я их ненавижу. Еще минут через пять мы заседаем в освещенной свечами гостиной — вдоль и поперек уставленной книгами, баночками и бутылочками. По другую сторону круглого стола устроился Калеб со своей зверушкой: ложный василиск сыто пригрелся на груди, Птенец придерживает его рукой. Рядом с Калебом сидит его до отвращения миловидная женушка, которую он нам представил: «Эльса, отрада моей жизни». Эльса теребит белый локон и не сводит глаз с муженька, прямо-таки каждое слово ловит. Настолько образцовый подголосок мужа, что даже любезность Нэйша пропала даром: он-то на целых две минуты стал милым и даже руку ей поцеловал, а она похлопала глазами с удивлением и предложила печенья. Мясник после этого сходу вернулся в прежнюю шкурку и смотрит на Калеба-Птенца взглядом опытного разделывателя. А тот и не замечает: разливается вовсю. — Знаете, я мечтал с вами познакомиться. Еще год назад, когда пошли слухи о том, что Истинный Варг наконец-то найден. Я, понимаете, человек науки, я всю жизнь полагал, что возрождение древних варгов — глупости, сплетни, что они сами остались лишь в мифах… И вот этот миф сидит со мной за одним столом. Вы — миф, Рихард. Живая легенда, ходящая во плоти. Совершенно… совершенно такой, каким я вас представлял себе по рассказам, вот и Эльсе описывал, правда, Эльса, милая? А скажите, каково это — когда в твоих руках, метафорически выражаясь, бьются судьбы мира, когда каждом шагом ты творишь историю, когда знаешь, что каждый прожитый тобой день через столетие или даже меньше будет изучаться историками, когда на вас уповают, когда… Сейчас заржу. Нет, правда, дожили — у Синеглазки появились почитатели. То-то я гляжу — этот тип на всю голову отбитый. Не знаю, сколько раз нужно поймать удар по черепу, чтобы рядить Рихарда Нэйша во всеобщего спасителя, но точно могу сказать — через сто лет кому-то знатно поплохеет при попытке написать биографию этого мессии. Интересно, сколько страниц там будет о работе в публичном доме, к слову? Синеглазка откидывается на стуле и вертит в пальцах песочное печенье. — Это иногда бывает утомительно. Приходится отвлекаться от… великих деяний на браконьеров. Или торговцев. Или на хищников, которые бросаются без предупреждения и у которых в сознании читается четкое желание убивать… Эльса как раз начинает разливать чай по чашкам в цветочек — тревожно звякает заварником и мотает головой. — Нет-нет, вы не понимаете. Калеб работает совсем над другим, он мне рассказывал, правда, милый? Он человек науки, он изучает… что-то там, как можно сделать зверей лучше. Бедолажка тупа как пробка, я так её и буду звать. Местное зверье не сожрало ее явно из боязни заразиться. — Правда? — тянет Мясник. — Ну, надо же. Понимаете, наш товарищ встретился с одним из питомцев Калеба. И теперь при смерти. Пробка вскрикивает, Калеб треплет женушку по пухлой ручке успокаивающе. — Это вышло случайно, совсем случайно. И я дам противоядие. Конечно, дам противоядие. Скажите, а тот экземпляр остался жив? — Не-а, на него упало семь пудов другого экземпляра, — говорю я. — Жаль, такой был любопытный образец, — вздыхает Птенец. — И я с ним почти приблизился… Ну, что же вы не пьете? Все остынет! Поглаживает ложного василиска у себя на плече, а другой рукой достает из кармана маленький пузырек, хрупкий с виду. В пузырьке — что-то темно-коричневое. Наверное, то, за чем мы сюда пришли — противоядие. Только вот стоит Птенцу разжать или сжать пальцы… — Рихард… я могу вас так называть, да? Вы знаете, как появились на свет веретенщики? О, есть много легенд о том, как их вывели и почему от их яда не нашли противоядие… а я нашел в архивах Академии подлинную историю. Еще когда там учился… я рано туда поступил, вы знаете? Уже в тринадцать лет, и все были восхищены моими знаниями. — Он такой умный, — с нежностью вставляет Пробка и подвигает к муженьку печенье. — Разве я могла не пойти за ним куда угодно, до конца? Я от сумасшествия этого чаепития сейчас заору. Не хватает только, чтобы веретенщик открыл пасть и стал самостоятельно излагать — как же там вывели его далеких предков. — О, ложные василиски, да… на самом деле — плод Последней войны, Вейлора против Айлора… почти пять столетий назад, а? Хартия Непримиримости, вечный разрыв между двумя государствами, а? Силы подходили к концу у всех воинов, а война все длилась, и ей не было видно конца. И тогда в Айлоре решили найти новое оружие. Других воинов, да. Один из военачальников решил выслужиться перед своим королем — и вошел в сговор с магами из Академии. Подкупил их золотом и обещаниями земель — и несколько магов согласились и пошли против своей клятвы никогда не выступать на стороне любых правителей. А Академия тогда… о! И ученые были не чета нынешним — они не боялись пробовать, не убивали жизнь на написание бессмысленных томов, полных ненужными терминами и повторением одного и того же. Они не боялись дерзать — они смогли создать новое животное… новое оружие, да. Быстро плодящийся, приспособленный, изумительный по хитрости вид, безобидно выглядящий… и смертоносный. Ложные василиски тогда выглядели как сейчас — прекрасны, правда? — погладил тварь, безмятежно возлежащую на своей руке. — Не было маскировочного окраса, и они были больше… и смертоноснее — так, что после укуса почти сразу же впадали в тяжелый сон, а смерть следовала через сутки, если не принять противоядие. Противоядие, конечно, было — как же иначе, об этом позаботились в первую очередь! Ведь они сами работали с этими удивительными созданиями. И вот первую дюжину экземпляров подбросили в лагерь противника — представьте только, что началось! Могу себе представить. У нынешних веретенщиков запас яда пополняется за минуту — иными словами, в час эта милая ящерка способна уложить шестьдесят человек. Благо, за века повадки поменялись, и они не кусают всех подряд — только тех, кого считают нарушителем территории. Их предки явно не были так разборчивы — вон, Птенец вздыхает и рассказывает о сотнях и сотнях смертей в первые же сутки.
— В летописи, конечно, цифры преувеличены… но все равно — столько смертей! Лекари с ног сбивались в поисках противоядия или хотя бы какого-то лекарства… не сразу поняли, что творится, считали даже — что какая-то страшная болезнь… А средство нашла девушка, одна из местных жительниц, которых привлекли, чтобы ходить за пострадавшими. Она, видите ли, влюбилась в одного из воинов и решила поцеловать его. И словно в песне или сказке: «И поцелуй ее произвел чудесное действие, и болящий исцелился в единый миг» — да, древние веретенщики были смертоноснее, но и исцеление приходило легче и быстрее. Многих удалось спасти — их через водные порталы доставляли домой, к невестам и женам… погибли те, кого никто не любил, поэтично, правда?
Пробка вздыхает и явно недопонимает — как это: чтобы никто не любил. И прямо вся светится от нежности к чокнутому муженьку. Тьфу, голубица.
— А концовка… концовка даже символична. Воины Вейлора смогли уничтожить десять веретенщиков из двенадцати, а двух… двух они изловили и подбросили — одного тому самому военачальнику. Перед этим к нему подослали наемника из Гильдии Чистых Рук, который уничтожил противоядие. Военачальник еще успел снарядить гонцов к тем самым академикам, но гонцы нашли их уже в состоянии тяжкого сна после укусов второго уцелевшего веретенщика. Лаборатория была сожжена, а о том, что от укуса может исцелить поцелуй они ведь не знали — удивительно недальновидно, правда. И вот противоядие и рецепт его пропали навеки, и долгое время считалось, что единственное настоящее противоядие от яда веретенщика — это чтобы тебя очень сильно любили.
И улыбается своей ненаглядной женушке, и начинает уверять, что она совершенно неотразимо заваривает согревающий чай — с травами и специями, почему это мы еще не сделали ни глотка?
Да потому что все эти проклятые травы забивают мой Дар — я слышу в чае гвоздику, и смородиновые листья, и корицу, и имбирь, и чабрец, и если там какой-то яд со слабым запахом — я его различу разве что после того, как сделаю глоток. Так что спасибочки, не хочется. Синеглазка — этот известный самоубийца: берет чашку и отпивает, не спуская глаз с хозяина. Говорит в сторону хозяйки: «Замечательный чай» – таким непринужденным тоном, что веретенщик на плече у Птенца икает и ползет прятаться за пазуху.
