— …не думай, что сможешь сбежать. Сегодня тебе повезло — они живы. Но это был…

Был последний раз, я понял.

Когда он удосужился-таки разжать пальцы — у меня даже не получилось хватануть воздуха: так, раскрывал рот, будто окунь на берегу. Потом передавленное горло сжалилось, подарило груди крохотный вздох — тут же отозвавшийся надсадным кашлем. Я пораздумал было, свалиться на колени или в другую сторону, выбрал последнее, все-таки свалился, хватаясь за горло и наконец с трудом выкашлял:

— Аманда… что ты с ней… жива?

Нэйш присел рядом — ну, ладно, сполз рядом по стволу. Будто о чем-то вспомнив, полез в карман, достал какой-то флакон и осушил его в два глотка.

— Благородно, Лайл… да. Жива. И цела — если это был второй твой вопрос. Она успела вовремя одуматься — в отличие от…

Видимо, все-таки меня. Горло нужно будет прикрыть каким-нибудь шарфичком — веселенькой расцветки, чтобы она не испугалась, когда увидит следы. Ребятам, когда мы их поднимем, наверняка зелья потребуются. Укрепляющие эликсиры, наверняка. И нужно посмотреть, что там с Варрантом. С младшим, потому что старший уже по частям.

— У каждого свои коллекции, Лайл, — шепот Нэйша подхватывал весенний ветерок, уносил в сторону веселящейся под горой ярмарки. — Кто-то собирает картины. Украшения. Я вот варгов. Живых варгов. Самое главное — твоя цель, так ведь? Моя цель — чтобы они оставались живыми. Какой бы ни была их важность, вне зависимости от возраста и сил. Все. Они должны выжить — потому она и оставила меня главой «Ковчега», хотя и не могу сказать, чтобы эта должность мне подходила, ты, наверное, заметил. В этой ситуации платить их жизнями за свою было бы… недопустимо, не находишь, Лайл. Так что не нужно. Просто дай мне выполнить работу, ладно?

Я молча следил за тем, как трепещет на весеннем ветерке фиолетовый цветок — непримятый лапами альфинов. Как-то я видел ее с таким цветком — она задумчиво вращала его в пальцах. «Говорят, настоящие варги не умеют предавать, — сказала она тогда. — Может, это не так — но я не могу допустить, чтобы из-за меня умирали».

— Ага, — сказал я хрипло. — Я весь уже проникся. Только у меня, знаешь ли, тоже есть цель, в своем роде — чтобы выжил ты. Та еще цель, я тебе скажу, но зачем-то же она меня здесь тоже оставляла. Я бы так сказал, у нас с тобой направления не совпадают. Как соберешься меня грохнуть в следующий раз — вспомни об этом.

Не могу сказать, чтобы я так уж сердился. В конце концов — если бы он вдруг опоздал, было бы хуже.

*

Дрова в камине Малой Гостиной весело потрескивают. Постреливают искрами, притворно и необидно шипят, потому что я уж слишком увлекся, толкая их кочергой в пасть к огню. Зато огонь доволен: щерится горячей пастью, облизывается десятками язычков. Хоть этот не хочет крови, к слову. Вроде как, мне положено бояться огня, с моим-то Даром, но у меня к нему сердечная склонность с детства. Папаша говорил — всё со мной не то и не так — ну, и я его как-то не оспаривал.

Голос у меня сипловат, а на шее — милый зелёный шарфик с фениксами, который Аманда как-то между делом сама срукодельничала. Аманде я сказал, что меня прохватило до костей горным весенним ветерком — вот и греюсь у камина. Очень кстати получается, к слову, потому что под кожей табунами носятся ледяные мурашки, до сих пор.

— Так что там… ученики? — горло опухло сильнее, чем думал, врать Аманде про простуду придётся не день и не два.

Рихард Нэйш пристроился в кресле, в углу, пристроив рядом свечу. Что-то малюет в блокноте и отвечает между делом, не отвлекаясь от рисования.

— Тибарт в порядке. Считает это маленькое приключение признаком избранности. Думаю, прямо сейчас он рассказывает, как впервые применил Дар на крови. А юные варги женского пола пораженно внимают. Из всего можно извлечь некоторую пользу, а? Эвальд на кухне, радуется освобождению от занятий — я дал этим троим неделю на восстановление. Кажется, он собирается навестить семью. Дайна с Мел в питомнике, помогает с лечением раненого грифона. Думаю, она восприняла это как новый урок, жестокий урок, но…

Но здесь уже все привыкли к тому, что их учит не Премилосердная Целительница. — Думаю, девочка — единственная, кто понял, что произошло на самом деле. Чем могло кончиться. Но она будет молчать, — Нэйш неспешно добавляет пару штрихов к своему рисунку, там и сям. — Она не уверена, она не решилась спросить у меня… может, она спросит у тебя, Лайл. Что ты ответишь? И продолжает рисовать, улыбаясь тому, что возникает там, на бумаге. Странное дело, обычно-то наш исключительный разводит свои художества с предельно сосредоточенным выражением лица — а как иначе, когда рисуешь сплошь слабые точки. Хотя так и так жутковато выглядит. Я отворачиваюсь и смотрю в огонь. — А что ты ответишь, если я спрошу насчёт Беннета? — Младшего, конечно? Старшего приняла вода — Десмонд обустраивал всё с погребением… В сущности, что ты хочешь спросить, Лайл? С ним Аманда, она обмолвилась, что рано или поздно он очнется. А что с ним делать потом — это… — Если бы он умер, — говорю я огню, — ну, скажем, в тот момент, когда ты только появился. Или раньше, пока ты шел от водного портала. Или позже. Скажем, потерял слишком много крови. Или сознание уплыло. Или какой-нибудь бешеный альфин зацепил бы лапой… Он ведь уже был варгом, да? Проявившимся. А варги чувствуют смерть друг друга. И мы пока что не проверяли — как это чувствуешь ты, с твоей появившейся чувствительностью к варгам. Что было бы, если бы он умер? — Он — или три ученика? — прилетает мне в спину. — У них шансов было почти столько же. Сознание могло уйти. Или вдруг альфин… Можно до бесконечности гадать — что было бы. Что бы ты сказал матери Тибарта и родителям Эва — если бы остался жив. Что Аманда сказала бы им и твоей дочери — если бы не остался. Что случилось бы, если бы ты не выдержал, и альфины всё же нашли путь к Ярмарке. Или если бы Аманда с самого начала вспомнила о своем эликсире для сердца. Нойя любят гадать на вероятности, — ты не решил записаться в их ряды и перейти к кочевой жизни? Я жму плечами. Исключительный прав. Случилось то, что случилось — все живы. Что, вообще-то, есть однозначный повод для ликования. Ну, а то, что из головы так и не вытряхивается — по какой мы прогулялись тонкой грани… может, я много с Амандой общаюсь. Вообще, побудешь четыре месяца заместителем Нэйша — заневолю возжелаешь кочевой жизни, свободы и песен у костра. Костер в камине есть, а песня прилетает тут же. Аманда входит тихо напевая, к груди прижимает поднос с имбирным чаем и булочками. Теми самыми — с изюмом. — Очнулся, — тихо говорит в угол и ставит поднос поближе ко мне и к камину. Нэйш захлопывает блокнот и ухмыляется. — Ну, тогда я не буду вам мешать. Думаю, он тоже предвкушает этот разговор. Мне как-то не по себе при мысли о том, что ж там Нэйш собирается сказать парню. Или что предложить. Или чем угрожать. Да и вообще, в теле какая-то предательская слабость — это откликается наш милый разговор с начальством под ивой. Аманда гладит по плечу и подсовывает булочку, я беру и бессмысленно кручу в пальцах. Исключительный выходит из комнаты, и я терзаю в пальцах несчастную сдобу, глядя в дверной проём. — Тебе не кажется иногда, что Гриз грандиозно ошиблась с выбором? — спрашиваю потом у Аманды сипло. — Когда оставила его вместо себя? Если учитывать, что он не всегда владеет Даром, не особенно любит животных, да и… как там назвать регулярный отлёт кукушки из его внутренних часиков? Аманда берет в ладони свою чашку и улыбается сквозь парок загадочно и мягко. — Иногда кажется. А иногда я думаю, что это был лучший выбор. Как бы то ни было — у него сердце варга. И он сделает все, что от него требуется. Иногда, может быть, и больше. Я наконец отпиваю чай, и поправляю шарфик, и делаю себе в уме зарубку: когда Рихард Нэйш вдруг решит сделать больше того, что требуется — не стоять у него поперёк дороги.

====== Сон не для варга-1 ======

ЛАЙЛ ГРОСКИ

 — Не получилось, — просто сказал он, когда я над ним наклонился. Улыбнулся насмешливой улыбкой туда, где мелькнула за кустами неясная тень. — Быстрее, чем мне каза… казалось.  — Боженьки, да заткнись, — простонал я, скидывая куртку. Белая ткань на его груди пропитывалась кровью — там, где ткань и грудь вспороли когти. Я пытался поднять ему голову, и найти в карманах, своих и его, «Пунцовую розу», зелье, творящее кровь, и натыкался на какие-то другие, ненужные, чуждые пузырьки, я пытался закрыть рану, зажать хотя бы курткой, руками не выходило — а он смотрел на мои старания бесстрастными глазами и улыбался, черт бы его побрал, улыбался.  — Невовремя, — взглянул на свою ладонь, сплошь в крови, прикрыл глаза, собираясь с мыслями, выдавил: — Не… только зверь.  — Молчи, — шипел я и старался не думать, что кровь, которая сейчас пропитывает траву, может привлечь сюда хищников, нет, хуже, может взбесить хищников, которых привлечет, заставить их обезуметь от жажды крови. — Держись, найдем целителя, всё исправим, главное дыши, не засыпай, дыши, слышишь? Ответа не было — в горле у него булькнуло и заклокотало, взгляд метнулся сначала в сторону кустов, потом туда, где была лесная тропа.  — Черта с два я уйду, — отозвался я на этот недвусмысленный посыл. — Если уж ты не хочешь, чтобы я героически сдох рядом с тобой — тебе придется постараться и тоже выжить. Зелье… Зелье было уже без надобности — жизнь вытекала из него слишком быстро, не исцелить, не восполнить, пальцы вцепились в траву и побелели, осталось совсем немного, значит — осталось последнее.  — Слушай меня, слушай. Древние варги могли, значит, можешь и ты, с твоими силами. Сейчас ты должен шагнуть, — как там это было в дневниках у Гриз Арделл. — Не просто слиться с разумом — уйти разумом в другое тело. А потом мы уже что-нибудь придумаем. Давай — сначала Дар, потом… давай же! Но его глаза всё не синели. Зато вдруг шевельнулись улыбающиеся губы. Сквозь кровавую пену прорвались слова на другом языке:  — Кэй-но… ата… адрот. Слова на древнем языке Кайетты. Последнего из варгов древности — Патрица Арнау, упрямого старика, который не пожелал селиться в тело животного. Ухожу человеком. Потом он рванулся в последний раз, и его глаза так и остались открытыми. Синевы в них не появилось. Помощь притопала через четверть часа — тут вообще-то недалеко, родной питомник, а не далекие леса. Я за это время больше ничего не сделал — так, закрыл ему глаза, а после пристроился под дубом-старичком, на пригорке. Дуб то норовил уронить за шиворот сухой лист, то пытался приложить желудем по макушке. Осенний ветерок чувствительно прохватывал под рубашкой. Разумнее, может, было вообще уйти, если вдруг кровь себя покажет, но мне удобнее было просто сидеть и ждать. Первой на поляну вынеслась Мел в боевой готовности и со словами:  — Пухлик, какого… вся живность разбежалась, вы тут всю округу кровью… твою ж растак, вы что — серьезно?! Потом прибыли Кани и Тербенно — сперва взвизгнула дочка, потом на ее голос прибежал мой предполагаемый зятек. Подавился воздухом. И по старой привычке законника принялся сыпать вопросами:  — Давно? Кто мог такое сделать? Ты видел, как это произошло?  — Успел к развязке, — сказал я и обнаружил, что голос у меня до отвращения ясный — хоть ты застольные песенки исполняй. — Недавно. Как понимаю, это самая тварь, которая убивает наших животных. Помните, мы думали — браконьеры? Троица кивнула.  — Ну, так это не браконьеры, — сказал я неторопливо.  — У него же был амулет, — почти жалобно прошептала наконец Кани. Будто во что бы то ни стало решила убедить всех, что этого никак не могло случиться. — Этот… защищающий. Даже от пламени. Мел хмыкнула. Прошла по поляне, избегая наступать на кровь. Подняла из травы серебристо блеснувшую брошь-бабочку.  — Эта штука сорвала его первым ударом. Это точно не браконьеры. Судя по запаху — я вообще не знаю, что это за зверь.  — Не только зверь, — подсказал я, катая в пальцах два особенно кругленьких желудя.  — И у него здесь охотничьи угодья, — пробормотала Мел, потянулась к кустам, коснулась сломанной ветки. — Проблемка. Вот черт, до чего ж не вовремя его угораздило. Тербенно вздрогнул и открыл рот — то ли призвать Мел Драккант к деликатности, то ли выдать, что «невовремя» — это как-то и не то слово… Хотя нет, как раз таки то слово. Он, в общем-то, сам так и сказал.  — А он теперь… — продолжила Кани, запинаясь и цепляясь за женишка. — То есть, с ним теперь…  — На корм рыбам, — буркнула Мел, которую интересовали исключительно кусты. — Сопливые речи, строчка в Книге Утекшей Воды и грандиозный бульк в конце. Тербенно, кажется, вошел в разум — обнял Кани за плечи, заставил повернуться так, чтобы она не смотрела на тело, на мою куртку, из-под которой сочилась в траву кровь, на бледное лицо с приоткрытым ртом — будто что-то сказать собрался, это я забыл, что нужно бы челюсть подвязать…  — Его возьмет вода, — пробормотал зятек как можно мягче, — здесь уже ничего не исправишь.  — Не вода, — сказал я и вдруг ощутимо понял, как мне не хочется думать о том, что будет дальше. — Варгов предают земле. * * * С погребением я как-то замотался, и оно выскользнуло из памяти. Из-за проклятых снов ходил, будто в тумане. Кажется, что-то устраивал, а что — вопрос. Вроде бы, Мел пришла с новостями, что еще два единорога и пара яприлей… Они с зятьком что-то решали насчет того, что нужно изловить ту тварь как можно скорее — я кивал и соглашался… или не соглашался. Вроде бы, заявлялись какие-то родители — спрашивали, можно ли забрать ученичков, если учителя теперь уже вроде как и нет. Не помню как следует, что я им там отвечал. Очень может быть, тут во мне говорил старый добрый виски, с которым я как следует задружился в последнее время. Толпы народа, которые хлынули в «Ковчег», прослышав про новость, разгоняла Кани — иначе похороны были бы до неприличия многолюдными. Вроде как, и с местом могилы тоже носилась Кани, подбирала, чтобы живописно, хотя Мел, вроде, заметила, что Рихарду Нэйшу было бы глубоко наплевать — где лежать. Положили недалеко от ограды, возле молодых яблонь. Я смотрел, как опускают — и мне было как-то по-идиотски скучно, и хотелось пойти, смежить глаза, лечь, досмотреть сны.