— Хочешь, спою тебе, солнышко? Есть песня о соколке, которого поймали в клетку. А чтобы он не улетел, вместо прутьев клетки были ножи. Но соколка манило небо, и он рванулся, потеряв перья, кровь и жизнь. И небо тоже — навеки. Ты не дойдешь, Рихард. Сердце не выдержит. Ты умрешь во время попытки. Просто станешь пятым и сделаешь еще хуже. Не будет ни их, ни тебя. Это плохой торг.

Время бурлит, будто вода в омуте, уносит наши минуты, свивая их в бурные ручьи. Я хочу уйти за минутами. Услышать шорох трав, почувствовать ветер на губах, услышать песни деревьев, увидеть птиц, взлетающих в небо.

Я не хочу слышать то, что он скажет мне сейчас — последнее, что скажет мне сейчас.

Он опять приникает к сфере между нами — сосредоточенный, как хищник перед тем, как перекусить горло. Шепчет:

— У каждого свои коллекции, правда, Аманда? Кто-то собирает животных — я вот варгов. Видела когда-нибудь коллекционеров, которые на все пойдут ради своих экземпляров, а? Гриз Арделл знала за мной эту маленькую особенность — как ты думаешь, почему она оставила меня во главе «Ковчега»? Полагаешь, выбрала того, кто заставит этих детей умирать за себя? Ошибка, Аманда. Она выбрала того, кто умрет за них. Вместо них. Когда потребуется. А теперь отойди в сторону и помоги мне выполнить мою работу.

Чувствую кнут на коже — ее кнут и ее удар, хоть никогда его и не ощущала. Она бы не шептала — она кричала бы. Другими словами, но ведь слова лживы, правдивы глаза и сердца.

«Аманда! — слышу я ее голос. — Какого черта, я не позволю, чтобы вместо меня умирали. Не смейте, ясно вам?! Аманда, вы все рехнулись, варги чувствуют смерть друг друга, вы собрались убить вместо меня троих варгов, какое сердце сможет это вынести?!»

Мы стоим друг напротив друга, и слеза — одинокая гостья, гуляет по моей щеке. Магии нет между нами. Только память, одна на двоих.

— Четыре месяца прошло, а ты совсем забыл ее, — шепчу я. — Она оставила тебя не чтобы ты умер. Чтобы жил.

Губы у него дергаются — улыбнуться, но улыбки нет, потому что истина редко вызывает улыбки, особенно у путников.

Ему скоро в путь, и я могу только — помочь хоть чем-то.

— Помни — не через боль и не через страх. Возьми, вот… — ладонь смыкается с ладонью, когда передаю ему «Песнь сердца». — Выпьешь после, если вдруг…

— Если почувствую себя хуже, я понял.

— …если вдруг успеешь.

— Звучит ободряюще, спасибо.

Он не прощается, потому что спешит, и его последние слова прыгают, бьются пойманными в сети рыбами — в коридоре, хотя хозяин их уже завернул за угол.

Я смотрю ему вслед — и, дочь дочерей Перекрестницы — знаю, как важно прощальное напутствие.

— Приведи их живыми, Рихард, — шепчу я, и слова не горьки, а сладки на моих губах. — Верни их живыми, варг.

Нойя верят, что напутствия сбываются, если кропить их слезами.

ЛАЙЛ ГРОСКИ

По пути я занимался привычным в общем-то делом. Лгал и изворачивался. Мы прошли водный портал, я завернул ученичков наверх, к холмам — не переставая врать напропалую и напускать тумана. Да, ребятки, вас тут ждет небольшая проверка. Нет, куда там, всё будет взаправду. Да, я скажу, что надо делать, но выполнять — быстро и не думая, от этого всё и зависит. Ну, кто там знает, справитесь или нет. Я же говорил — Нэйш знает. Это вообще его идея, он считает, что вы уже готовы…

Ученички цвели ярче весенних цветов и щебетали громче птиц, а я всё искоса на них поглядывал, хотя зарекся в самом начале — смотреть поменьше.

Тибарт. Был вторым, кого мы нашли. Семнадцать лет. Мел про него говорит: «Второго Нэйша привалило». Черноглазый, черноволосый весельчак и разбиватель девичьих сердец, полагает себя крутейшим варгом в питомнике. Тут он ошибается, потому что Дайна его, если что, уделает.

Дайне пятнадцать, она из последних. Деревенская девочка-сирота, серая мышка, тихая, вдумчивая, безответная, живет учебой. Рихард обмолвился, что Дар очень мощный и развивается очень быстро. Девочку жальче всего

Эв. Эвальдом даже в мыслях назвать не могу — вот кто придумал дать такому увальню имя Хромого Министра? Девятнадцать, сын пекаря, широченные плечи, ладони-лопаты, задевает и сшибает всё вокруг себя, на уроках хлопает ушами, как дожил до этого времени — непонятно. Но не мог же я взять трех лучших, на кого тогда питомник оставлять?

Крыса внутри присела на жирные окорочка, прижала передние лапки к груди. Пискнула умоляюще: слушай, а вдруг вы придете раньше? Вдруг не придется, вдруг Аманда успеет выдернуть зятька, тот поднимет на уши кавалерию, вдруг…

Ага, сейчас, — хмыкнул внутренний голос (они с моим грызуном вечно расходились во мнениях). Солнце перевалило через полдень давно, на Ярмарке — самый разгар последнего дня, альфины успели отоспаться после ночи, но еще не вышли на охоту из пещер. Самое, словом, время — тут уж хоть бы успеть.

— Самое главное — в любом случае делайте вид, что так и нужно, — наставлял я ученичков, поднимаясь вверх по тропочке. Ученички были готовы решительно на все, и оттого было как-то особенно паскудно.

Еще было паскудно оттого, что Ярмарка скрылась за изгибами холмов, я тут вроде как иду помирать с ученичками, а проклятые Варранты могли попросту схорониться в кустах и там делать свои черные дела, как бы двусмысленно это ни звучало.

Хотя, думается, они будут где-то возле тропы к ближнему водопою — тропы, по которой обычно разом прогуливаются альфины вечерком, которая недалеко от пещер и которая…

«Успел на свою голову», — ёмко и с чувством высказался внутренний голос.

Тропа выглядела довольно-таки мирно, если, конечно, не считать того, что была звериной. Протоптанной когтистыми лапами альфинов, а потому — широкой и с клочьями разномастной шерсти на ближайших деревцах. По обе стороны от тропы расстилалась вполне себе милая лужайка с невозмутимыми весенними цветочками, каждый из которых прямо так и гласил: «Труляля, я тут вырос, чтобы олицетворить собой безмятежность».

Трещала сорока в ветвях дуплистой ивы у тропы.

Ива почти скрывала две фигуры — сначала Варранты стояли к нам спиной, потом повернулись.

Я ошибся, они не прятались. Вылезли прямо на тропу — что этот юнец с тремя волосинками над губой, что его папаша, изможденный и согнутый, в рыжую бороду седины напорошили. Может, и был шанс взять этих при помощи законников или военных…

Только вот — сколько времени нужно, чтобы взмахнуть ножом?

Нож Беннет держал острием вниз, вдоль вены правой руки. На этот раз он не ладонь кромсать собрался — собрался резать так, чтобы крови вышло побольше, чтобы те, кто сейчас отсыпается в пещерах чуть дальше — услышали побыстрее. В лице у парнишки не было ни кровинки, глаза остекленели — этот уже всё решил и всё передумал, наплевать ему на любые уговоры, только услышать «Фас!» от папашки — и можно спокойно себе умирать. Отомстив сполна.

Папаша бегал глазами и хватал воздух ртом, перебегал взглядом с меня на ученичков у меня за спиной.

— Ты от Лейда? — выдавил хрипло.

Я поднял руки: пусть заодно видит и Печать. Мотнул головой и постарался состроить самую дружелюбно-прохиндейскую физиономию, на которую был способен.

— Малой тебя видел на Ярмарке. Ты шатался с пацаном-нюхачом. Много нанюхал?

Мел бы, наверное, обрадовалась такой характеристике.

— Да вот пришлось обратиться, чтобы найти вас, господин Варрант, — заговорил я, разводя руками. — Слушайте, ну и задачку вы мне задали тем, что съехали с места. Неделю доискаться не могу, а дело-то верное, думаю, тяжбу мы в вашу сторону легко обустроим.

Позади меня раздалась пара-тройка изумленных хрюков — а потом ученички настороженно притихли.

— Я, знаете ли, стряпчий, — прибавил я небрежно. — Сирилл Кру. Не из этих, знаете ли, дурацких поборников закона, а такой, который работает на своих клиентов. Так вот, я вам говорю — ваше дельце верное, господин Варрант, и я готов за него взяться — ну, а уж расплатитесь вы со мной, когда Лейды пойдут по миру с сумами, хе-хе. Думаю, на них и исподнего-то не останется, если обтяпать тяжбу как следует.