Если, конечно, вспомнит, как дышать — а то, кажись, грудь у него по-настоящему вздыматься перестала.

Остановились глаза.

Сейчас, — понял я. Не прерывая заунывных причитаний, скосился на Йоллу.

Девчонка, кажется, тоже поняла — сейчас.

Потому что подалась вперёд — будто собиралась лететь или обнимать кого-то.

И спокойно и твердо беззвучно обрисовала губами единственное слово.

«Вместе».

====== Наставник для варга-7 ======

ЙОЛЛА ДОМЕРТ

Гроски там, сзади, вовсю орёт насчёт «Да на кого ж ты меня покидаешь». Или что-то такое, прямо как наши бабки-плакальщицы во время обряда провожания в смерть. Так что дела, видно, совсем плохо.

Только мне оборачиваться нельзя, а то хуже станет.

У меня своё дело, а больше драккайну остановить некому. Вон, уже близко совсем и огнём пыхает — пугает, значит.

Гриз говорила: они чаще всего тебя больше боятся, чем ты их. Даже если кидаются.

Наверное, правильно говорила. Потому как я что-то ничуточки не боюсь.

Бояться мешает горячая волна внутри. Откуда поднялась — кто там знает, только страх в ней совсем потонул, и осталось только: там твой наставник, там твой друг…

У меня не может не получиться. Нет у меня на такое никаких прав.

— Они не умрут, Йолла, — говорю я себе. — Без шансов.

Поднимаюсь на внутренней волне — и становлюсь для них стеной.

И ловлю нужный момент, шепчу «вместе» — и ныряю с головой, позволяю горячей волне утащить себя, выплёскиваюсь и выливаюсь морской бирюзой — во взбаламученное море мыслей. В драккайну, которой тоскливо и страшно, и голодно, и одиноко, и она не знает — кто я и зачем я тут…

Стена, — говорю я ей тогда. Я их стена… и твоя, наверное, теперь тоже. От страха и злобы, и одиночества. Не надо злиться и бояться.

Мы вместе.

А горячая волна всё несёт и несёт, и я понимаю, что становлюсь не стеной уже. Перекидываюсь над голодной пустотой — мостом с высокими перилами.

Ты очень растерянна и боишься пропасть, — говорю я ей, которой тоскливо, больно и голодно. Но ты не пропадёшь, потому что я тебя выведу.

Просто я мост — меж тобой и ими. Меж тобой — и миром. И я тебя выведу, потому что мосты созданы — чтобы спокойно переправить через глубокие омуты…

Она не знает, за кем идти и куда податься, потому что всюду — боль, и раны, раны, раны внутри, чувство потери и безысходности, и недоумения — кто ты и почему здесь, зачем вместе…

Просто я пастырь, — говорю ей я. И ты больше не одна и никогда не будешь одна. Возьми мое тепло, совсем возьми, мне не жалко, а я разделю с тобой голод, боль и страх, потому что так поступают пастыри.

И я всегда вместе. С тобой и со всеми. Смотри — сколько во мне всего есть, во мне есть целый питомник, я расскажу тебе про него. И про них всех — таких замечательных, хороших, готовых помочь и подарить… знаешь, сколько всего подарить?! Ты узнаешь, я же всем с тобой поделюсь. Память тоже бери. И любовь. Я тебе отдам сколько угодно себя, потому что мне так много дали, что это чересчур для меня одной, что я переливаюсь через край и могу наполнить любые сосуды – и всё равно никогда не опустею.

Легко отдавать то, с чем тобой щедро делились другие: тепло Гриз, и забота Мел, и горячая ладонь Кима, и шутки Гроски, и песни Аманды, и Фреза со своей стряпней и блюдами, а еще у меня есть наставник, который моя стена. Вот! Держи, я тебе всё это сейчас тоже подарю.

Волны прокатываются сквозь меня… сквозь нас, потому что мы же неотделимы. Стирают страх и шрамы, и согревают, и возвращают в памяти в далёкие леса, к родным запахам, к миру и краскам. И драккайна, ошеломлённая, барахтается в волнах и не знает, что делать… только хочет, чтобы всё продолжалось, чтобы я говорила ещё, чтобы была ближе, совсем вместе.

Гроски слышу — как из-под воды. Говорит — чтобы не ходила, только как я могу не пойти… Плыву, на волнах и они плывут со мной — весь питомник.

Ковчег.

Колыхается на волнах нежности. И я шепчу всякое — как Мел и Гриз зверям в питомнике шепчут. Говорю драккайне — какая она самая-самая, и что все теперь переменилось, раз мы вместе. А она слушает — с надеждой и недоверием, и надо объяснить, и переспорить, и раскрыть…

И мы вместе прислушиваемся к мелодии волн, которая во мне — будто там Десмонд что-то на дудочке наигрывает.

Прислушиваемся, пока мелодия не становится колыбельной на моих губах.

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Они застыли друг напротив друга.

Чешуйчатая тварь — мощные лапы и остатки крыльев, из клюва вырываются струйки пламени, огонь в глазах, кончик хвоста нервно мечется в грязи.

Девочка в стёганой куртке, с сумкой на боку. Светлые волосы ветром перебираются. Не двигается, только шепчет что-то.

Не поймёшь, с кем говорит — с собой или с тварью.

Сцепленные, намертво переплетённые взгляды. Соединённые сущности.

Мир тоже притаился — не хотел влезать, боялся спугнуть.

Деревья больше не стучали голыми сучьями — потирали их друг о друга вкрадчиво. Боязливо. Тучи на небе расступились, застеснялись, открыли небо цвета морской глубины.

Господин Хоппс, стукнутый моим портфелем, так и лежал себе где-то за брёвнами.

Лживые словечки, причитания, просьбы — застыли у меня в глотке. Умолк грызун.

Нэйш рядом не моргал, и синева в его глазах не поднималась. Так, мельтешила фоном.

Будто небеса отливают в стали — прежде чем лезвие упадет на чью-то голову.

Драккайна шагнула вперёд. То ли преодолела внушение варга, то ли просто очухалась. Потом ещё. Неуверенно поводя клювом из стороны в сторону — будто узнала новый запах или вкус. Наклоняя голову — будто прислушиваясь.

Йолла стояла по-прежнему неподвижно, только в позе у неё напряжения не было. Было — спокойствие. Уверенность.

Открытость.

Пустые ладони повернуты к драккайне: смотри, у меня ничего нет, совсем ничего нет… А на губах…

Эту улыбку я десятки раз видел на лице Гриз Арделл. Когда она шла к очередному подранку. Когда у нее в глазах процветала зелень — и она сама процветала там, в звере, прорастала, как травы.

Только Йолла не прорастала — переливалась, и улыбка была — волной, успокаивающей и целительной.

Приветственной.

Вместе, вместе, вместе…

— Уррр, — сказала драккайна тихонько. Приподняла лапу, наклонила голову, как дурной щенок. Кокетливо завозила короткими крыльями. — Уррр?

— Конечно, — прошептала в ответ девочка, — мы вместе.

И будто порвалась цепь — легко шагнула навстречу зверю сама, протягивая руки ладонями вверх. Воркуя что-то ласковое и успокаивающее, что я от Мел слышал сотню раз.

— Не надо было бы так-то близко подходить, — пробормотал я себе под нос.

Йолла, видно, частично была ещё в сознании зверя, потому что услышала. И отозвалась:

— Да всё путём. И вообще, она же просто душка.

Душка, голова у которой сейчас была на уровне пяти футов, предупредительно выдохнула в мою сторону небольшой огонёчек.

— Ей просто что иначе-то бывает и не рассказали, — Девочка шла плавно, но казалось — взлетит на каждом шагу. — Хорошая моя… Испугалась, думала, что люди — всегда опасность… всегда больно. Думала, мы тоже с ними, а мы совсем даже и нет, и бывает иначе, да, красавица? Погоди, я кое-что ей ещё поясню…

Подержала ладонь перед клювом драккайны. И опять нырнула: пальцы касаются подбородка зверюги, та глаза прижмурила от удовольствия. А Йолла что-то втолковывает, то ли бормоча, то ли напевая под нос.

Мне даже казалось — я колыбельную услышал.

Внутренний грызун так точно услышал что-то подобное. Вздохнул, сочно пропищал: «Всё, Гроски, отбой», — и брякнулся набок, засучил лапками от облегчения.

Тоже хотелось брякнуться. И засучить. Ну, или напиться, что ли.

Драккайна сдалась не сразу — фыркала и тревожно поводила шеей. Пару раз сноровисто вдарила хвостом по земле. Но девочка говорила — мерно, ласково, поглаживая её, прижимаясь щекой к горячей чёрной чешуе, от которой валил пар. О чём-то спорила, что-то шептала, рассказывала, рассказывала… и тоже начала опускаться — когда драккайна отяжелела головой, согнула лапы, свернулась и засопела, прикрывшись чешуйчатыми крыльями.