— …я вижу прямо перед собой, — к тому же еще, вижу с непрошибаемым желанием спорить в глазах и непоколебимым упрямством на лице. — Итак, ты отказываешься.

— Не то чтобы я не любил безумные авантюры, но когда дело доходит до мероприятия с настолько предсказуемым исходом, — легкий жест, легкая усмешка. Кажется, он расслабился.

Зря, Рихард, очень зря.  — Исход как раз непредсказуемый — ну, не об этом речь. Хорошо. Я согласна забыть о своем распоряжении. Если услышу от тебя три слова. Только три слова, — Нэйш вскидывает брови, и она знает — о каких словах он думает, их вечный припев… Нет, не эти, Рихард, совсем не эти. Другие. — «Я не справлюсь». Молнии взгляда, оказывается, бывают ледяными. Но прошивают как настоящие — только оставляют внутри чувство морозящей пустоты. Это только взгляд, Гриз, спокойно. Отомстит он тебе иначе. Рихарду Нэйшу проще проглотить собственный дарт, чем выговорить эти слова. Так что после краткого молчания (подбор стратегий) он вскидывает брови и выдаёт:  — Это была попытка взять меня на слабо?  — Это было требование озвучить очевидное. Озвучь — и тебя ждёт Гроски в погоне за гибридами. Или скажи что-нибудь другое — и закончи своё обучение, потому что лучшей ученицы ты всё равно не найдёшь. Всего три слова, Асти, — она без труда скатывает голос в обворожительное нэйшевское шелестение, — это же так просто, разве нет? Кажется, Нэйш почти что восхищён тем, что им пытаются манипулировать.  — Знаешь, аталия… кажется, я на тебя дурно влияю. Ага, да, тлетворное влияние Рихарда Нэйша — и как это она до встречи с ним ухитрялась рулить питомником? Не иначе как это пресловутая «первочистота», о которой талдычат жрецы Кормчей — вон даже тиснули про неё брошюрку в каком-то своей типографии. Кани и Йолла ухохатывались над текстом и негодованием Гриз с неделю. Гроски предлагал наскоро сляпать культ и брать деньги с паломников.  — Осталось мне начать на тебя дурно влиять — и порочный круг замкнётся. Нэйш, у меня вообще-то еще тысяча дел — ты выжмешь из себя эти три слова, или тебе нужно дать недельку подумать? Учти, у Йоллы вряд ли много этих неделек, так что меня устроил бы быстрый ответ. Какое-то время кажется, что Нэйш готов ей швырнуть в лицо пресловутые три слова — просто чтобы понаблюдать потом за тем, что она предпримет. Но слов всё-таки два.  — Я попытаюсь. Гриз коротко склоняет голову, принимая эти слова. Но расслаблять плечи — рано. Потому что сейчас он начнет торговаться. Потому что только один раз Рихард Нэйш взял на себя ответственность просто так. В остальных случаях приходилось платить.  — С одним условием.  — Всего с одним?  — На самом деле с двумя, но это — основное. Ты не будешь вмешиваться. Думаю, ты сама уже убедилась, что наши методы довольно различны. Но если я принимаю наставничество… Гриз кивает. Один раз. Ложь, понятная им двоим: Нэйш знает, что она всё равно вмешается, если девочке будет грозить реальная опасность. Потому что не сможет стоять в стороне.  — Второе условие?  — О, это… пустяк. Хотел увидеть, как ты сообщишь новость Мел. Или ты поручишь это мне? Так будет даже… забавнее.

Гриз ощущает острую необходимость в присутствии Лайла Гроски. Вечного гласа разума в безумном мире. Не стесненного нормами приличий. Словом, того, кто может вынуть из кармана бутерброд и, неторопливо разворачивая его, заявить: «Боженьки, это тянет на восемь штормовых баллов твоей долбанутости».

— Ким может и не успеть выбить у нее нож, — выдыхает Гриз. — И знаешь, Нэйш… твои способы получать удовольствие меня пугают.

— Все? Мне казалось, некоторые из этих способов были тебе вполне… симпатичны. Мы, впрочем, можем побеседовать о них детальнее…

А, чёрт, попалась в ловушку всё-таки. Нужно будет исключить из своего словаря слово «удовольствие» в разговорах с заместителем. И еще некоторые слова, которые Нэйш склонен додумывать в удивительно одностороннем смысле.

— …больше меня пугает только направленность твоих мыслей.

— О ней мы тоже можем побеседовать подробнее.

Невинность на лице Нэйша смотрится просто на удивление порочно. Обещая длинную беседу с примерами и наглядными доказательствами.

Гриз почти кожей чувствует, как планы просидеть полночи над картотекой питомника начинают трескаться и осыпаться.

— Рихард. Хватит бесед. Займись обучением Йоллы.

— Мне сказать девочке?

Соблазнитель пропадает — а устранитель и коллекционер тоже заблудились где-то, и на несколько секунд Гриз видит — его. Асти Шеворта, столько лет скрывавшегося за прутьями клетки. Повзрослевшего за тридцать лет… ненамного.

— Не надо. Я сама. И…о том, что учить её будешь ты, я тоже скажу сама.

— Будешь успокаивать? Или пожелаешь удачи?

— Как придётся.

Когда Рихард Нэйш покидает её кабинет — она утыкается взглядом в ровные, убористые строки Десмонда Тербенно.

Сидит долго — целых три минуты, чересчур много для бездействия в питомнике.

До боли переплетя пальцы.

Пытаясь успокоить себя.

Желая удачи не только Йолле.

ЙОЛЛА ДОМЕРЖ

— Ага, говорю я, — понятно.

Слово из губ вылетает клубочком пара. Как-то нелепо и будто мне совсем наплевать — чего там, мало ли случается, подумаешь, я тут варг-убийца.

Только я будто бы заранее знала. Потому как не могло ж так быть, что мне — ну, какая я вот есть — и что-то там задарма и без всяких условий. Мне — это когда вроде как с полного разбегу хрясь палкой по голове, а потом еще и деньги за это давай.

Бабуль, как живая еще была, — твердила: ты не смей просить у небес того, о чем понятий не имеешь. А то дадут тебе — и не обрадуешься. Скажи лучше спасибо за то, что тебе уже дали.

А я вот забыла и три года, получается, просила это… эту штуку, которая вот во мне. Ну, мне и подкинули.

Мне только сильно жалко Мориона — что он оказался рядом, когда я… А только и хотел-то, что защитить.

Гриз сидит рядом, на сыром и малость обледеневшем бревне. Теплая рука — на моём плече. Молчит со мной за компанию. Только в её молчании столько всего — куда там некоторым, у которых рот не закрывается. Там очень много всего про то, что никто меня не винит. Что она знает — я не хотела. Что мы ещё вместе.

Гриз на заглядение понимает — когда надо молчать, а когда говорить. И что сказать. Не как у меня: в мыслях-то ничего так, гладко, а только рот откроешь — оттуда лезет что-то деревенское, вроде как думал дыню сорвать, а вместо нее — гнилой кабачок.

Я лет с восьми, как меня с мамкой взяли в питомник, хотела быть как Гриз. Больше всего на свете.

Теперь уж не получится.

И еще мне интересно — что скажет Мел. Ну, когда узнает, что это была я. И что я… как она там сказала? Самая мерзкая тварь, да. Какая может быть.

— Мел не знает, да?

Ага ж, не знает. Если ей сказать — не разозлится, наверное. Только расстроится. Гриз вот переживает, я по руке на плече чувствую. По молчанию. По несказанным словам — которые рвутся и рвутся у нее клубами изо рта.

Терпеть ненавижу, когда из-за меня расстраиваются. Сколько они со мной вожгались — так и тут подвела.

Что называется — шло же всё хорошо, так нет, надо было всё порушить да поломать. Грызи вон вообще сильно волноваться не следовает — у нее питомник, и ученики, ну и Нэйш еще до кучи.

Так. Срочно подобрать сопли. Надо всё исправить — чтобы… стало как было, только кого я обманываю, не может теперь уже быть так. Бабуль говорила: мало того, что дадут тебе то, что ненужное — так и нужное отберут, ну и вот, наверное, отбирают, потому что ведь нужное — оно ведь…

— А… как теперь-то? Мне ж нельзя в питомнике. Не только возле зверей, стало быть, а… вообще? Или можно? Ну, там если по торговым делам или хозяйственным, с Гроски?

— Можно и нужно, — отрубает Гриз. — Йолла, ты в питомнике необходима до зарезу, так что даже не думай о глупостях вроде ухода.

— Я это, слышь… я не думаю, — нет, то есть думаю, конечно. Думала. Когда она мне сразу сказала — вспомнилось это, как варги изгоняли «дурных пастырей» из общин. А потом поняла — то ж варги, а то ж Гриз.