Нужно до того, что я на тебе прямо сейчас жениться готов, сестренка. Если вдруг у тебя есть какое-нибудь чудовище.
— Состязание, — тихо сказала Гера. — Зрители на трибунах. Бойцы. И вдруг…
«Вдруг появляется беда. Многоглавая — хотелось бы — могучая беда, которая идет править. Идет… побеждать. Беда, с которой не справиться никому из победителей. Которую не одолеть — даже если вдруг состязающиеся заключат союз. И тогда…»
— Тогда появится царь. Который одолеет общую беду. Спасёт всех. Который станет победителем, не участвуя в соревновании и…
«…и против которого никто не осмелится поднять голос. Которого полюбят глупцы. Против которого промолчат те, кто умнее. Царь для всех».
Только вот оказывается — чудовище не так-то просто откуда-то взять.
— Не взять, — сказала она тихо. — Но можно ведь вырастить… Ты знаешь гору Арим? Драконы устраивают свои гнезда на ее склонах. Закапывают в камень, хоронят в почву — и гора рожает их из камня, из почвы… говорят — если на склон Арима посадить трость — она прорастет.
— Драконье яйцо? — переспросил я. — Понадобится что-нибудь покрепче. Кровь подземных чудовищ или…
— Кровь того, кто один раз был уже побежден и внушает страх всем, — кивнула сестра.— Только вот у кого могла сохраниться кровь Крона, повелителя Времени? Даже и не знаю.
И задумчиво кивнула, снимая с шеи искусно выделанный маленький сосуд.
— Что ты так смотришь, брат? Богине домашних очагов приходится быть запасливой.
Странное это чувство — когда скрепляешь собственный союз не своей кровью, а кровью отца, сброшенного тобой в Тартар.
И еще вопрос, какой из союзов будет нерушимее.
*
— Не повезло, брат! — улыбается Эпиметей. — А я-то думал, ты и участвовать не будешь.
Прометей в ответ хмурится, смотрит строго голубыми, полными жалости ко всему глазами. Прижимает тряпицу к боку, в который угодило копье.
Голос Провидящего тих, но ясен.
— Скажи мне, кто не участвует. Скажи, кто не участвует… в этом.
И кивком указывает на арену, где Зевс как раз одолевает нового противника — великана с Запада.
Арена велика — можно удаль и на колесницах показать, и в беге развернуться. Только вот никто не хочет похвалиться прытью. Вызывают противников соревноваться на копьях, драться на мечах, на кулаках, бороться, метать диски…
Заменяют войну: все против всех.
Титаны против богов. Боги против великанов. Великаны против лапифов. Лапифы против людей Золотого века. Люди Золотого века против титанов…
Все — против.
Все — за одно.
За трон Олимпа, будь он неладен.
Состязание бурлит не один год, побежденных глотает забвение, победителей славят в песнях, и круг сужается — к сегодняшнему бою остались закаленные, удачливые бойцы, хорошо знающие друг друга.
Сторукий Эгион и Эпаф — герой Золотого Века — сплелись в борьбе, схватились не на шутку, тела блестят от пота и масла — за Олимп!
Кронид Посейдон и титан Бий сражаются на копьях — яростно, так, что дрожит арена.
Царь Лапифов Гиперант и вождь людей Золотого века Атлет — пробуют друг друга на мечах.
Кронид Зевс и титан Иксион — бросают вызов друг другу в кулачном поединке.
Осталось не так много, и все сильнее дрожь предвкушения — кто?!
Эпиметей вызывает Посейдона — гонки на колесницах — и побежден, но не огорчен, потому что показал себя как следует. Машет Плеядам, рассевшимся на трибунах, машет брату — Атланту. Шепчет Прометею: «Как думаешь, она заметила?»
Прометей щурится на удобную трибуну, где возлегла с кистью винограда красавица Афродита — окруженная юными нимфочками и юными же почитателями. Пожимает плечами — честный до конца. Прометея волнует не Афродита, не бои, не Состязание.
Предчувствие пропитало воздух — только слепец бы не увидел, глухой не услышал бы.
Предчувствие вкралось на арену, где все чаще повторяются одни и те же имена.
Влезло на трибуны, где сидят жены, сестры, дочери тех, кто решил попытать себя в битве за трон. Мечется среди слуг и рабов, которые торопливо готовят освежающие напитки, разносят чаши, двигают опахала, предлагают фрукты, подготавливают пиры — пиры обязательно будут вечером, после дня состязаний, чтобы соперники могли примириться друг с другом за чашами медового вина.
У певцов, которые восхваляют славные поединки, — хриплые голоса и дребезжащие струны кифар: на струны налипло предчувствие, оно же залезло в глотку.
Предчувствие допрыгнуло даже до судейской трибуны: Нерей слишком нервно завивает седую бороду, вещий Япет мрачен, Хирон не смотрит на поединки, Стикс задумчива и даже не поглядывает на сына — Кратоса, хотя он тоже участвует… Фемида Правосудная печальна и разговаривает лишь с Афиной — дочерью Метиды, которой позволили сидеть с судьями в качестве чести: все же придумала Состязание…
Состязание, которое никому не нужно — ни судьям, ни зрителям, ни самим состязающимся.
Все устали — когда все против всех.
Истрепались, измотались за годы в поединках. Наелись по горло благородством противников и честностью судей. Некоторые шепчут — лучше бы уж война…
Прометей усмехается горько и думает, что война не лучше.
И что предчувствие не зря разлито в воздухе.
Все кончится в эти дни.
Быть битве между Кронидами!
Кто обронил это с утра — непонятно. Говорили — какая-то безумная тварь из подземного мира. Кривляющаяся, мерзкая девчонка. А все поверили, подхватили, шумят, ждут — иступленно…
Вечером на пиру чаши бросают, не допив. Песни до конца не дослушивают. Скорее, скорее, скорее — быть бою!
Между Кронидом Зевсом и Кронидом Посейдоном.
Ни один, ни другой не знали поражений. Оба повергают оставшихся противников с легкостью: Кратос побежден Зевсом в кулачном бою, Эгион — в бою на копьях. Посейдон одолел Дрианта, Астрея, кого-то подземного — тот отказался называть имя…
Братья идут друг другу навстречу, побеждая по пути — словно обниматься собираются.
Вот только они собираются не обниматься.
— Ну что, подеремся?!
Зевс смеется, показывая белоснежные зубы. Машет зардевшейся Деметре. Машет Гере — та в ответ только хмыкает. А Гестия тоже начинает махать.
Посейдон не смеется — стоит, набычившись, досадливо сопит — шуточки, тоже…
Остальные побеждены. Зрители пресытились зрелищем. Зрители ждут главного — кто?!
Божественное оружие — трезубец против двузубца. Блестящие черные локоны — против косматой гривы. Гибкость — против грубой силы…
Брат против брата.
Все — против всех.
Зевс встряхивает волосами, игриво улыбается — словно нимфочку решил соблазнить. Прокручивает в пальцах трезубец — легче перышка. Посейдон топчется, морщит лоб, лохматит иссиня-черную гриву, делает двузубцем короткие, нервные, острые выпады.
На трибунах затаили дыхание. Замерли чаши. Бараньи ляжки у титанских ртов тоже замерли.
Вот он — бой дня! Бой года. Нет, полусотни лет. Полсотни лет пустого трона с того времени, как Аид Мудрый сказал, что не хочет править. И из эха его голоса родился неизбывный вопрос: «КТО?!»
Уран — и тот онемел в вышине: старик вытянул шею — посмотреть на внуков. Обронил с себя покрывало — и оно упало на арену тишиной. Растеклось, заглушая звуки — и шорок песчинок показался оглушительным.
И колесница Гелиоса поехала медленнее в вышине.
Стикс взмахивает платком, затканным сценами битв и состязаний: можно…
Предчувствие падает на арену вслед за тишиной.
Брат — на брата. Брат — против брата.
Кронид — против Кронида в бою за Олимп.
Кто?!
— А-а-а-а-а! Чудовище!
Небо содрогнулось от ужасного кощунства. А может, от вопля. Вопль прокромсал тишину — хриплый, но пронзительный — долетел до старика-Урана, щелкнул по носу, вернулся к богине обмана и заметался вокруг нее:
— Чудовище! А-а-а-а! Спасите! Помогите!
Ата ворвалась на арену, пошатнулась раз, пошатнулась два, уселась на песок на подломившихся ногах. Пролепетала слабо:
