— Мы тут за тобой. И с тобой. А ты бы, братец, глаза бы пошире раскрыл.

И я раскрыл — только не глаза. Всего себя, всё божественное естество — нараспашку, чтобы вглядеться в поле боя…

Понять изболевшуюся, заколоченную истину — ее б только слепой не увидел.

Защитники Ананки? Хороши защитники… Вон, Ананка бродит по полю, перепрыгивает из-за одних плеч за другие. Цепляется за падающих Гигантов, умоляет: вставай! Ты не должен, это неверно, это же неправильные строки, все было не так! Во всех вариантах — было не так! Ананка мечется от одной неумолимой фигуре к другой — пытается нашептать, объяснить, умолить…  — Это все неправильно, — шепчет она коварной лучнице с золотыми волосами, — ты — Гера, славнейшая из богинь Олимпа. Жена Владыки и хранительница очагов, это написано во всех твоих строках — так куда же ты, что же ты…  — Нет, — мотает головой лучница, — я не богиня. Я смертная. Стреляю вот хорошо — меня этому брат учил. Люблю мужа-кифареда, песни и море. Ты ошиблась. Ты говоришь не с той. И отравленная смертностью стрела летит — вслед за другими. С ядом ли? Или и яда там не нужно? Мелькает легкой птахой, клюёт шестирукого Гиганта в одно из мясистых предплечий — а вслед за ним приходит копье Стикс, и Гигант падает и умирает, нелепо загребая руками воздух. Лучница коротко кивает Стикс. Накладывает ещё стрелу на тетиву. И за её спиной кричит, умирая, Судьба.  — Всё не так! — слышится в истошном крике. — Всё не… Неправильно, — шепчет Судьба юноше с чернью кудрей и бирюзой глаз. Ты не должен быть здесь, о Ифит. Ты, коварное и почти воплощенное пророчество… ты кифаред, только кифаред — и посвящаешь свои песни волнам, мальчик. И нимфы любуются бездонными лагунами твоих глаз. А может быть, ты не только кифаред, но еще и лучник — я знаю много вариантов! Свергнувший отца, отвернувшийся от трона, желающий только мирной жизни вместе со своей женой… Я знаю много шансов, но этого в моих строках никогда не было.  — Верно, — кивает юноша и сжимает в тонких пальцах тяжелый трезубец, и дарит своему непутевому отцу ободряющий взмах — тремя лезвиями. — Ты просто ошиблась, ибо я — не тот, о ком ты говоришь. Смотри, у меня нет кифары. Смотри, лук тоже не со мной. Смотри на мою жену — разве похоже, что мы с ней сейчас желаем только мирной жизни? Я не знаю тебя, Ананка. Знаю только — свой выбор. И бирюзовые глаза темнеют — на лагуну надвигается шторм. Сжимаются губы и твердеет подбородок, и трезубец с пальцами — единое целое, и летят вместе с морскими брызгами по ветру волосы — не кифареда, не лучника, но Владыки Моря. Море бросается в атаку на сушу с новой силой. Замедляет Гигантов, заставляет нелепо скользить по камням и барахтаться в налетающих волнах. Море поёт грозную, боевую песню — никакой кифаре такую не выпеть. Морской Владыка стоит в своей стихии — нерушимо, незыблемо… А за его спиной кричит, умирая, Судьба.  — Всё неверно! Кричит так, будто это ее ударили в спину непрошенным пророчеством.  — Пророчество, — хрипит она черноглазому воину, орудующему ксифосом. — Ты — пророчество. И еще ты — война. Там, в твоих строках… любовница — богиня любви, и реки крови, и долгая вражда с отцом и с сестрой… Воин фыркает, умело уходя от булавы высокого Миманта. Перепрыгивает через камень, бросая короткий, победоносный взгляд куда-то… на дерущуюся сестрицу.  — Эй, ты все же подучила меня на мечах! — и уже потом отвечает, не переставая отражать и наносить удары: — Оно мне надо? Пророчество, ненависть, крови реки. Спасибо, конечно, только это же дрянь, а не строки. Посмотри лучше, какие я написал. Воин — и не война, муж самой мудрой жены, упер сестру на колеснице… и с отцом не враждую. Самая лучшая сказка. А твои все — в Тартар. В Тартар такие строки. В Тартар такую Ананку. Несбывшееся пророчество дожидается стрелы, принесшей Гиганту смертность (прямо в живот принесшей). Втыкает в живот Миманту вслед за стрелой прямой, сурово блеснувший медью клинок. Не впадает в боевое неистовство, только смеется коротким, радостным смехом упоения: а ну давай еще! А за его спиной — крик бьющейся в агонии Судьбы.  — Неправильно! Неправильно, ненормально, глупо…  — Глупо, — пытается докричаться Ананка до высокой копьеносицы в суровом шлеме, — это глупо, а ты — ты Мудрая. Ты, рожденная из головы родителя… в твоих строках — стены города, носящего твое имя, и герои, которым ты благоволишь, и песни аэдов, в которых славят твою Мудрость… поступи же… Мудро, — хочет сказать Ананка — и понимает, что ее не слушают. Копьеносица шагнула за обломок скалы — ищет взглядом мужа, сошедшегося с еще одним Гигантом в поединке. Хмурится — все-таки, надо было еще мальчишку подучить! Дротик холодит ладонь — ну, подождите, твари…  — Не нужно слов — я видела, что там, в моих строках. Одиночество. Девственность. И слава. Мудрой бы понравилось, но я — не она. Мудрая не пришла бы сюда. Не согласилась бы на отчаянный план. Мудрая не стала бы помогать отцу в том, что мы делаем. Свист копья — и Гигант, который только-только собирался повергнуть Ареса на землю палицей, валится на бок. Тут же встает, преодолевая удары морских волн. Отрывает глыбу от ближайшей скалы. И с ревом запускает в воздух.  — Арес! — кричит копьеносица, бросаясь в сторону. — Бей по тем, в кого попали стрелы! И ее крик тонет в крике умирающей Судьбы за ее плечами.  — Всё неверно! Судьба смешно рысит по полю от одного Гиганта к другому — может, любимчика нового себе выбирает? Пугливо отпрыгивает от плечей Стикс — какая там может быть Судьба, там же Предназначение… С размаху, отчаянно щемится за плечи того, кто орудует факелом, как мечом.  — Маленький Эребид, — ядовито нашептывает оттуда, — я знаю, ты слышишь меня, Маленький Эребид. Твое предназначение сломали — и выплавили из него Судьбу. Он переписал твои строки — ты же не хочешь, чтобы они стали ничем?! Остановись, маленький Эребид — и я… стану такой, как захочешь. Как попросишь.

Но губы мечника немы — не шевелятся, не дают ответа. Сжаты, изломаны — будто осколки железного клинка.

Вы убиваете меня, — вскрикивает Ананка там, за его плечами — и его губы стискиваются ещё плотнее: «Убийца не может не убивать».

И объятый пламенем факел кажется страшнее любого меча. Все станут чудовищами, — кривляется позади мечника Ананка. Ты сам говорил это! Ты хотел идти сюда… спасти меня! Но в скривленных губах — память о разрезанной ладони и двух схлестнувшихся волнах крови: «Я хотел спасти брата, на тебя мне плевать». Я дам тебе крылья, — заходится в крике Судьба. — Ты же скучаешь по небу, да?! Я верну их тебе, я… И железные губы размыкаются. Делая шаг навстречу грузному Гратиону — Танат Железносердный бросает в сторону Судьбы сквозь зубы:  — Бездарно дерёшься. Но Судьба, кипящая от ненависти, не собирается умирать там, за его спиной. Вскидывает голову и визгливо хохочет, обретая сходство с Лиссой-Безумием. «Бездарно? Ах, бездарно?! Погоди, ты меня еще не знаешь…» Ананка-Судьба очень любит бить в спину. Это знаю я. Потому не удивляюсь, когда посреди боя вдруг взвивается теплое домашнее пламя. Приносящее с собой Гестию. Сестра взбудоражена, взволнована. Первым делом находит меня глазами, размахивает руками, кричит:  — Брат! Брат! Потом еще что-то, только вот ее не услышать: крик сестры заглушается радостным ревом Палланта. Козлоногий Паллант к Гестии близко. Потому что он еще и крылатый. Потому что — хищно падает с небес. Все остальные — далеко. Словно фигурки на доске бесконечной, причудливой игры. Вот оно — поле: черное, с серыми, мокрыми, островками скал и возвышенностей, между которыми бурлят волны. Вот — разбросаны Гиганты: Гестия и Порфирион — на соседних клетках… через несколько — Афина схватилась с Эхионом, и ей не успеть. Еще дальше — Арес сплелся воедино с драконоподобным Даматором, и ему не успеть ни за что… Черная фигура — Стикс — в одиночку удерживает двух Гигантов: до того ли ей?! С краю — очень важная фигура Владыки Морского: вот он взмахнул трезубцем, волны в атаку на Палланта послал. Только куда там волнам воевать с небом — рванулись ввысь в бессильной ярости, да и на землю рухнули. Отползли, пристыженные, к своему Владыке, которому тоже не успеть. Какой-то странник сорвался с места и несётся опрометью — куда, смешной?! Выше головы не прыгнешь! Постоял бы, посмотрел: это же такая интересная игра… Гигант Паллант с радостным визгом тянет руки вперед. Пикируя, как орёл на пугливого зверька. Гестия пятится, в горстях слабо, смешно, испуганно, всхлипывает пламя. Сейчас одну из пешек сметут с доски — важный ход! Вот златоволосая фигура лучницы выпускает новую стрелу — успеет ли хотя бы эта?! А самая интересная — далекая фигура мечника. У которого, правда, нет меча, зато есть факел. Непоправимо, невозможно далекая фигура, которой ни за что не успеть. У которой есть только попытки — изломать вокруг себя мир и шагнуть… куда?! И возможность смотреть. И Судьба за его плечами — вконец спятившая, бросающаяся меленькими, радостными смешками: «Хе… хе… кто теперь бездарно дерется? Хе… тебе нельзя вмешиваться, ты же помнишь об этом, Железносердный?!» И все это я, вроде бы, не должен видеть. Потому что бегу. Отшвырнув в сторону двузубец — чтобы было легче. До предела напрягая мышцы ног — до разрыва икр и груди, потому что Флегры лежат вокруг меня мертвыми складками: их не сломать, не сдвинуть, не пройти по дороге, ведомой богам… Только бежать — наперегонки со стрелой, которую выпускает из лука Гера. И надеется, что мы оба успеем и оба не промахнемся. Не успеваем и промахиваемся. Сперва Гера: ее стрела скользит по чешуе Гиганта, почти царапает приплюснутое ухо — и летит себе дальше, солнечным бликом — в воздух. Потом я: остается меньше десяти шагов, когда Паллант камнем падает на добычу — и рвется с ней в небо, оставляя на земле упавший диплакс да пронзительный женский вскрик. Выдох рвет грудь на части, в горле — не по-божественному сухо и солоно: Паллант слишком близок от того, чтобы уйти в небо совсем, скрыться от глаз за облаками Нефелы. Пальцы вновь стискивают двузубец, пришедший на зов. Удар, которого Гигант не замечает — ну да, у него же еще нет смертности, где там вторая стрела Геры?! Запаздывает. Не успевает — потому что с гоготом уносящегося прочь Палланта уже не догнать стреле, не догнать ветру, крыльям птиц, потому что он несется быстрее всего, кроме, разве что… Вместо стрелы Геры приходит иная — яркая, огненная, спущенная с тетивы неизвестно кем. Или, может, с неба свалившаяся — мгновенно упавшей зарницей. Сносит Палланта с крыльев. Процветает ослепительной вспышкой в небесах. Миг — нет, неуловимая часть мига, и вот уже земля содрогается под ногами от звука тяжкого падения. Гарью начинает вонять сильнее, а откуда-то стонет голос Палланта: «Да чем меня…»  — Вот же Тартар, — хрипит какой-то недобитый Афиной Гигант. — Эта плесень еще и летает.  — Да мы сами… того… удивляемся, — отвечает на это Арес, перерезая Гиганту глотку. Говорят, есть такая богиня победы — Ника. Летает по полю боя, распахивает над победителями белые крылья. Только вот Стикс не взяла свою дочурку на бой на Флегры. Вот и пришлось выкручиваться как получится. Потому в небе над садом матушки Геи — не белые крылья. Огненные. Распахнулись во всю ширь — пылают, с нехорошим намеком для Гигантов. Говорят, увидеть крылья Смерти — нехорошая примета. Паллант, например, увидел: когда поднял голову из пепла, в который воткнулся при падении. Тут же получил стрелу в глаз и помер от копья Афины. Такое увидеть — это же не шуточки.  — Как мне звать тебя теперь? — выпалил я, когда он опустился рядом, держа на руках Гестию. — Танат Огнекрылый? Крылья медленно гасли за плечами бога смерти. Оставляя волосы чуть подпаленными, а физиономию — слегка удивленной. За спиной Таната стихал глухой, болезненный вой умирающей Судьбы. А Гестия даже не удивилась. Сиганула с рук мужа и схватила меня за плечи.  — Аид, я за тобой! Тебе сейчас надо… к Япету надо, туда, в дом Эпиметея, там… там Кора, и эта, которая в сосуде, и… Глаза сестренки распахнулись широко и доверчиво. Впустили — внутрь. В недавнее, истекающее соленой болью прошлое. «Прости, — тихо и строго сказали оттуда другие глаза — зеленые глаза, глядящие с нежностью. — Я должна. Они идут останавливать тебя — там… я иду вместе с тобой — здесь. Да. Теперь я поняла нашу клятву. Вместе… во всем. Ты ведь уже понимаешь, что иначе нельзя, да? Прости меня, мой муж… мой царь. Я ухожу». По древней глине под ее пальцами медленно, издевательски медленно ползли трещины. «Я знаю», — шепнул я ей — так, будто она могла слышать. «И ничего не скажешь напоследок?» «До скорого свидания».  — Она… она не придет, — сказала Гестия, отчаянно цепляясь за меня — иди же! Останови, верни, исправь…  — Нет, — тихо сказал я и осторожно передал сестру в руки ее мужа. — Она придет обязательно. Кивнул Танату — не сворачивай крылья, Огнекрылый, они тебе понадобятся. Отвернулся, безразлично ступив вперед. На прямую дорогу. Предугаданный, единственный, верный путь. В неистово бурлящие волны — как на ровную тропу. Мимо кипящей битвы — отметая ее, как неважное. Проходя сквозь нее, как игла сквозь ткань. Как стрела сквозь спокойный воздух. Нацеленная, оперенная стрела — глядящая в лицо Ананке. Она поняла это, потому что — испугалась. Потому что я снова услышал ее — далекий, раздирающий вой, издалека: «Чем будешь бить, Кронид?!» Ты ведь не можешь снять с пояса Серп (под пальцами разочарованно и нетерпеливо вздыхает щербатое лезвие). Тебе слишком дорога твоя армия. Так чем же ты вознамерился сражаться со мной? Неужели — своим двузубцем? Нет, — мотаю я головой и испаряю скипетр власти из своей ладони, и собачьи морды, истаивая, глядят укоризненно. Так чем же, — задыхается Судьба. Возьмешь меч? Пустишь стрелу? Ударишь копьем?! Не знаю, — пожимаю я плечами, бредя по колено в морских волнах. Наверное, я могу тебя ударить всем. Или уже — ударяю. «Ты! — заходится в крике Судьба. — Ты выковал из них оружие, ты!» Не только ты можешь ковать оружие, — киваю я. Ты сковала из меня копье над миром. Кажется, я нечаянно наковал много больше тебя. И теперь у меня есть лук, и меч, и копье, и дротик, и факел, и даже трезубец. Разящие одновременно. Ты видишь это? Понимаешь это. Проходишь через этот бой — но не так, как я. Ты ведь бежишь. Судьба, оголтелая, мечется по полю. Не знает, из-за чьих плеч кричать: все равно ведь поразит копьё… стрела… клинок. Судьба, кажется, встретилась с Неотвратимостью и умирает разом в несколько глоток: вот один Гигант в воздухе нанизывается на полыхающий клинок, взятый в случае надобности («Нет! Не так!»). Вот второго ударяет отравленная смертностью стрела под колено, а копьё заканчивает ударом в печень (Это неправильно!). Вот бьётся третий в конвульсиях — дротик угодил в горло («Да не так же!!!»). И надо всем этим — над предсмертными хрипами Гигантов, и свистом стрел Геры, и нежной музыкой волн… Над всем — страшный треск рвущейся ткани. Истирающихся, уходящих в небытие строк. Чем будешь бить… Судьба отворачивается и пускается вприскочку. Так, будто можно остановить неумолимо надвигающееся лезвие Неотвратимости. Так, будто есть щит от этого меча. …бежит. Бежит. Пока не оказывается за нужными плечами. За плечами подоспевшего к полю битвы Алкионея. И ухмылка неуязвимого Гиганта скрещивается с ухмылкой древнего Серпа.