– Я… Я… – боже, да я понятия не имею! Визг на грани ультразвука мешал соображать, огромные часы мерно тикали, раз за разом ударяя по барабанной перепонке грёбаной секундной стрелкой. А секретарше и в голову не приходило, что красавчик мог подвести меня, замарашку и мышку, не только в качестве поддержки сирых и убогих.

– Тик-так! Тик-так! Тик-так!!! – настукивали часы в самые уши.

Я как можно быстрее пересекла комнату и потянулась вынуть из них батарейку. Высоко. Не достать. Тикалка раздражала всех сотрудников, неизменно напоминая о бесконечности трудового дня, но все терпели неизбежное зло. Почему до сих пор никто не выбросил их на помойку?!

– Тик-так! Тик-так!

– Соня!

– Тик-так!

– Когда ты нас познакомишь? Сегодня я не могу: мэйк неподходящий. А завтра…

– Тик-так!

– Настя, заткнись!

Настя замолчала на вдохе, впервые столкнувшись с тем, что на неё, умницу и красавицу, кто-то посмел гаркнуть.

– А что та… – попыталась начать она, но я резко хлопнула ладонями перед её лицом, переключая внимание.

– Я…

Хлопок!

– Да я же…

Хлопок!

– Ничего такого…

– Тс-с-с-с-с! – я приложила палец к её губам, проникновенно заглянула в глаза дамочке и с наслаждением совершенно чужим голосом протянула: – Слышишь? Это тишина. Я хочу, чтобы она звучала каждый раз, когда ты находишься рядом. Поняла?

– Д-да…

Хлопок!

Догадливая блондиночка кивнула молча. А я, небрежно оттолкнув Настю так, что она закачалась на высоченных шпильках, прошла вперёд.

И что это только что произошло?

День тянулся бесконечно, фотографии на экране расплывались перед взором, превращаясь в бессмысленные яркие пятна, системник гудел невыносимо громко, клавиатура убегала из-под пальцев. Пальцы… Они казались слишком длинными, совершенно чужими, а кожа слишком бледной. Как будто меня вдруг сунули в новое тело. Я зажмурилась, пытаясь понять, где нахожусь. Недосып. Конечно, это недосып, только и всего.

Кофе! Боже! Почему я никогда не любила кофе? Растворимый, воняющий кислятиной, самый дешёвый, потому что покупка дорогого на весь офис всё равно не имела смысла. Я добавила ещё пару порций напитка: чтоб ложка стояла! С наслаждением сделала глоток, не обращая внимание на обжигающий горло жар, строго зыркнула на Настю, сразу же с предельным вниманием принявшуюся изучать степлер.

Да что же это такое? Что случилось? Я так не поступаю! Не грублю людям, не повышаю голос, не отпихиваю никого с дороги, не пью обжигающий горький кофе. Это не я!

– «Значит, это я».

Пальцы разжались сами собой. Очаровательная жёлтая кружка с рельефным косоглазым зайцем сбоку медленно-медленно, кружась, полетела на пол, заливая коричневой жижей старенькие джинсы, испачканные кроссовки и блестящие кожаные оксфорды шефа.

– «Неряха», – презрительно выплюнул внутренний голос.

– Шкуркова! – тоненько завизжал Георгий Витальевич, размахивая короткими толстыми ручками. – Ты что творишь?! Мало тебе вчерашнего штрафа, так ты снова нарываешься?

Я испуганно принялась собирать осколки кружки: ну как ещё поранится кто? Расколотый надвое заяц наблюдал за унизительным действом. Правый глаз смотрел соболезнующе, левый – презрительно.

– Простите. Я… Я себя не очень чувствую…

– По клубам шастать меньше надо! – толстяк брезгливо стряхнул с обуви капли кофе, ничуть не заботясь, что они могут попасть мне на лицо, выудил белоснежный платок и протёр им носки ботинок.

– Я не по клубам… Позавчера вёрстка, а там ошибки в статье…

– Меня совершенно не волнует, чем ты занимаешься в свободное время! Но в рабочее ты не имеешь права игнорировать задания! Где воскресный номер?

Витальевич швырнул мне под нос замызганный платок, недвусмысленно намекая, что стирать его придётся виновнице инцидента. Тёмные горячие капли стекали по осколкам кружки в моей пригоршне, медленно, тягуче капая на ладонь, напоминая что-то, что мне полагалось забыть… или вспомнить? В голове стучало, гудело, разрывая её надвое.

– Тик-так! – напомнили о себе часы, словно я должна была срочно что-то сделать, откуда-то вынырнуть, проснуться…

– У вас… на почте, – протянула я, отмахиваясь от заползающего в зрачки тумана.

– Я не обязан проверять почту каждые пять минут! Ты не могла позвонить и сказать, что отправила?

– Я звонила. Трубку… Вы не отвечали, – язык едва ворочался, как чужой.

– Тик-так!

– Соня! – Настя выбрала неудачный момент, чтобы подать голос. Соня… Это же я. Кажется. Почему же имя так раздражает, словно мне пытаются навязать чужую жизнь? Секретарша не умолкала: – Тебя спрашивают! Соня! Телефон!

– И где камера? – не отставал шеф, жужжа над ухом приставучим шершнем. – Мне доложили, что ты брала. Где камера? Где фото? Почему статьи до сих пор нет?

– «Тряпка», – рыкнул внутренний голос, а я как будто проснулась.

Что я вообще здесь делаю? Это место мне не нравится, оно мне совершенно не знакомо, эти люди неприятны, они шумят, визжат и жужжат.

– Тик-так! Тик-так!

Заткнитесь!

Осколки кружки полетели на пол, я зажала уши, а часы лопнули ровно посередине, звонко разбрасывая по офису ошмётки пружин и винтиков.

Руки сработали быстрее рассудка: одна схватила шефа за загривок, а вторая впечаталась чуть ниже его груди. Я не умела драться. Совершенно точно не умела. Но чёткий уверенный удар выбил из лёгких толстяка весь воздух. Георгий Витальевич склонился в поясном поклоне, шумно, со скрипом пытаясь вдохнуть. Я добавила коленом снизу-вверх, наслаждаясь стуком нижней челюсти об верхнюю.

– Кажется, я увольняюсь, – был ли этот голос чужим? Или теперь это мой голос?

Секретарша изо всех сил пыталась не завизжать и лишь молча тыкала в телефон. Готова поклясться, что Настя испуганно отпрянула, когда я отняла у неё трубку.

– Что?!

Звонивший весело засмеялся в ответ:

– Хей, подруга, я смотрю тебя здорово накрыло?

– Дэн? – сердце радостно подпрыгнуло и ухнуло вниз, как если бы я очень давно знала этого странного рыжего.

– Пляши: мне как раз стало скучно, так что я вернулся за тобой пораньше. Выглянешь в окошечко?

Я сместилась ближе к окну, не выпуская рабочую трубку из рук.

Под мелким противным дождиком, улыбаясь во все тридцать два, стоял возмутительно рыжий Дэн.

– И что ты предлагаешь? – холодно поинтересовалась я.

Он небрежно похлопал по сиденью мотоцикла, на который опирался, и приподнял запасной шлем. Ясно, что он предлагал: самую большую глупость в моей жизни.

Я отпустила трубку, позволив ей упасть на пол, и вышла из ненавистного офиса.

«Кажется, всё не так уж плохо», – хмыкнул внутренний голос, ни капельки не похожий на мой собственный.

Ужас накрыл уже после. Когда мотоцикл нёсся на бешеной скорости, маневрируя между тяжеловесными авто, визгливо тормозя на мокром асфальте, когда я вцепилась в задеревеневшую от ветра косуху Дэна, когда руки соскальзывали с его пояса на поворотах…

Вот тогда стало по-настоящему страшно.

Как меня вообще угораздило сесть на этот драндулет?!

– Останови-останови-останови! – слёзы наворачивались не то от скорости, не то от паники.

– Эй! Тихо, тихо!

Рыжий затормозил почти сразу, проигнорировав и двойную сплошную, и запрет на поворот. Обнял мои вздёрнутые кверху плечи, прижал к себе, успокаивая.

– Сп… Спасибо, – с трудом выдавила я, пытаясь подняться.

– Стой! Куда?! Тебя же качает! – Дэн силой усадил меня обратно, помог снять шлем и убрал от лица мешающие светлые кудряшки. – Ты как одуванчик, – он легко подул на волосы и погладил по ледяной щеке. – Что случилось? Ты же спокойно поехала…

– Я была в с-сост-т-тоянии аффекта, – пролязгала зубами я. – Надо было думать, когда женщину с неустойчивой психикой на мотоцикл сажал.

– А кто сказал, что у меня у самого психика устойчивая? – искренне удивился Дэн. – Я, может, вообще всего на свете боюсь. Вон ночью домой возвращаюсь, так от страха орать приходится. Хочешь, покажу как? А-а-а-а-а-а!