Как великую ценность прижимая к себе старенький фотоаппарат (потеряю – вычтут из зарплаты!), я приготовилась к низкому старту, с лихвой компенсируя врождённую ненависть к спорту приливом адреналина. Только бы не попытался схватить! Только бы не попытался!

– Девушка! Да я же вас не обижу!

Не обидит он, ага! А я сразу поверила, смутилась, и добровольно отдала тощий кошелёк. Однако маньяк решил, видимо, отложить начало преступной деятельности до встречи с более сговорчивой и симпатичной жертвой и отстал, так и не сумев завести диалог.

Сретенка, хоть и считалась районом отдалённым, находилась в каких-то двадцати минутах быстрой («маньяк» мотивировал) ходьбы от редакции «Пересмешницы». Собственно, в нашем крохотном городишке любой самый неблагополучный район находился в двадцати минутах от благополучного. Что пешком, что на танке, как говорится. Автобуса я всё равно прождала бы не меньше, поэтому на своих двоих преодолела и набухающий лужами асфальт, и грязную обочину, плавно, но неизбежно превращающуюся в ежеосеннюю помойку. Голодные коты укоризненно смотрели из-под низеньких балконов, и я не удержалась, зашла в магазин за пачкой сосисок, которые брезгливые хвостатые проигнорировали, зато наградили меня парой неглубоких, но жутко чешущихся бескровных царапин.

– И не стыдно вам? – я укоризненно пнула отвергнутую сосиску обратно к диким кошачьим.

– Мау! – басом ответил самый крупный, видимо, намекая на не слишком натуральный состав угощения и взывающий к здравому смыслу: сама бы такое есть стала? Я бы, кстати, стала. То есть, не теперь, конечно. Но вообще я себе такие же сосиски домой брала. Поэтому оставшуюся половину пачки я мстительно сунула в карман, выуживая по одной, чтобы не смущать редких прохожих, наслаждаясь густым копчёным, хоть и не слишком реалистичным запахом, и оное доказывая. Нормальные сосиски!

Обозначенное аварийное здание на опасное не походило совершенно. Скорее на уютное и немного не от мира сего: не из нашей реальности был дворик, в котором для полноты картины не хватало пары тыкв с вырезанными страшными рожицами; не вписывалось крылечко с уличными заманчиво покачивающимися качелями (их цепи не то заботливо придерживали, не то насильственно обездвиживали мокрые досточки); не вписывались чумазые колонны, расписанные неизвестным, но очень старательным художником; да и сам домик, что уж, как бельмо на глазу выделялся среди одинаковых многоэтажек. Почему оба этажа деревянного, но весьма добротного здания считались аварийными, я не слишком понимала. Видимо, дом остался со времён, когда Сретенка числилась едва ли не загородом и вызвать сюда такси было так же нереально, как попросить забрать себя с середины Чёрного моря, ориентируя на «вон ту скалу» и «вот этот клуб водорослей». Когда же район начали застраивать, каждый клочок земли оказался куда более ценен. Выкупили бы, наверное, у прежних владельцев быстро, невзирая на явную историческую ценность и нестандартную архитектуру, но, если таковых у сооружения не числилось, требовалось снести домик иным относительно законным образом. Например, можно сказать, что он стал притоном для сатанистов, бомжей, наркоманов – нужное подчеркнуть.

Преисполнившись праведного гнева и решив во что бы то ни стало защитить волшебный дом, я уверенно прошлёпала к дверям. Куда менее решительно стукнула. Кому повредит немного вежливости? Ну… И страшновато ещё, что уж. Сплетница из телефона вполне могла просто подшутить над соседкой и отправить к ней орду страждущих сенсации журналистов. Я вот, как на пенсию выйду, однозначно начну так делать. А ещё профессионально ругать молодёжь и современную музыку. Последнее уже получалось весьма и весьма недурственно. На стук никто не ответил.

Опавшие сырые листья скользили под ногами, передавали эстафету скрипучим ступеням. В завершение качели колыхнулись сами собой, явно наскрипывая проржавевшими звеньями некое проклятие. В лучших традициях фильмов ужасов, в которых умным девочкам ни в коем случае не стоило лезть в заброшенные дома. Но это умные девочки, а я, хоть и жалась трусливо под одеялом от каждого шороха в собственной квартире, всё равно не упускала возможности спуститься в подвал под тревожную музыку и поинтересоваться у непроглядной ночи: «здесь кто-нибудь есть?».

– Здесь кто-нибудь есть? – не преминула пошутить я. Тишина. Я почти набралась духу толкнуть дверь, как вдруг… Ну конечно! Она распахнулась без посторонней помощи! Да что же это за ужастик?!

Ветер. Наверное. По крайней мере, умная девочка из фильма ужаса успокоила бы себя именно так.

Я вооружилась объективом, который при должной сноровке мог послужить не только информационным рычагом, но и весьма увесистым орудием самозащиты. Памятуя о стоимости аппарата, к альтернативному его использованию прибегать не хотелось.

Дом пустовал, но сыростью не пах. Померещившийся запах корицы я списала на ранние признаки шизофрении и собственную пугливость, поэтому, стараясь доказать, что ни капельки не боюсь (бессовестное враньё!), обошла возмутительно чистый первый этаж, заглядывая под невесть почему до сих пор не растащенные столики и кресла. Повёрнутый спинкой диван поманил бархатистым боком: придвинутый к камину, он словно нарочно стоял так, чтобы вызывать желание устроиться калачиком с книгой и больше никогда не высовывать нос на улицу. Я дала слабину: присела на мягкий подлокотник всего на минуточку…

И едва не завизжала, сдержавшись лишь потому, что в горле пересохло.

Показалось. На диване не спал человек – на нём вповалку были нагружены разномастные куртки и пальто. А в камине ехидно перемигивались дотлевающие угольки.

Сатанисты или нет, но кто-то этот дом посещал. Нет – я осторожно подняла свисающий до самого пола рукав колючего пальто – кто-то находился в здании прямо сейчас.

Словно в ответ на малодушное желание задать стрекоча, снизу донеслась музыка. Весьма узнаваемая, надо признать, музыка, и более, чем необходимо, подходящая к образу проклятого старого дома, куда меня угораздило сунуться. Но эту группу я любила и не верила, что распрощаюсь с жизнью под старую недобрую мелодию.

Вооружившись вторым по значимости журналистским инструментом (первый – наглость), я двинулась на звук, приглядываясь к происходящему сквозь объектив.

Наркоманы-проститутки-сатанисты-или-кто-они-там обосновались в подвале. Где же ещё, в самом деле?! Обосновались хорошо, позаботившись о необходимых нюансах: жуткий алтарь накрыли мягоньким пледом в звёздочку, на столике рядом с подозрительными колбочками, баночками и камешками закипал электрический чайник, а пучки сушёных трав, частью уже накрошенные в стеклянный заварник, соседствовали с последним надкушенным бутербродом с колбасой.

– Серьёзно?! – высокая фигура в чёрном, как полагается, скрывающем лицо балахоне постучала кулаком по лбу.

– А что? – удивилась другая фигура, низкорослая, плечом пиная третьего участника действа, больше похожего на шкаф под простынёй. – Ты же сам сказал, подобрать что-нибудь атмосферное!

– Органную музыку. Шопена. Бетховена. Что-нибудь из классики! – устало уточнил первый.

Фигура пониже возмущённо отшатнулась, выуживая из кармана мобильник и демонстративно делая погромче (весьма на руку мне: можно подобраться поближе и снять ещё пару кадров):

– Это не классика?! Это вот эти ребята не классика?! Да он! Да ты сам! Да он живее всех живых, а ты не смыслишь ничего в русском роке!

– Я вообще ничего не смыслю в музыке, – легко согласился долговязый, отнимая аппарат и вспарывая его пластиковое брюхо в поисках батареи. – А ты – в нашей работе. Тебе напомнить про пикси? Ещё одна такая выходка…

– Мальчики, уймитесь! – внезапно подала голос жертва с алтаря, наивно принятая мной за манекен: уж очень бледная, идеально стройная и гладкая женщина совершенно обнажённой возлежала поверх пледа в милую звёздочку. Она томно завела одну руку за голову, качнув округлым бюстом, и продолжила: – Я отсюда чувствую, как вы нервничаете. Давайте уже к делу. Можно и без музыки.