– Я не пользуюсь, – сказал Бобровский.

– Правда? Ладно. Теперь к делу. Долг нужно вернуть очень быстро. Это ясно? Я уверен, что деньги есть. Проверь счета. Я дам тебе три дня. Потом с тобой будет разговаривать Аслан. Не кривись. Это мы сейчас в положении терпил, а не ты. Наши деньги болтаются не пойми где.

– Три дня мне не хватит, – сказал Бобровский. – У меня тяжёлое положение.

– У всех тяжёлое положение. У нас тоже тяжёлое положение. Вся страна в тяжёлом положении. Мы под санкциями. Мы окружены. И поэтому должны сплотиться. Помочь друг другу. Иначе всем пизда. Понимаешь? К тому же есть принципы. Ты веришь в принципы? А в долг чести веришь?

У Бобровского разболелась голова. Ему захотелось стукнуться головой в оконное стекло и потерять сознание. Герман сказал:

– Ладно. Думаю, мы решим вопрос без эксцессов. Правда? Я вечером позвоню, вдруг уже будут новости. Ты же возьмёшь трубку? Конечно, возьмёшь. Вижу, что возьмёшь. Ну, если что, твой мобильный номер у меня тоже есть. Всё. Я тебя больше не задерживаю.

Бобровский вылез из прохладного салона в душный полдень. Герман его окликнул.

– Мне кажется, мы очень хорошо поговорили, – сказал он.

И улыбнулся.

На самом деле Германа звали иначе. Когда-то он был талантливым молодым юристом и даже послужил в следственном комитете. Герман рассчитывал сделать карьеру, но все надежды сгубил кокаин. Потом он немного поработал адвокатом в городской коллегии. Там никого не смущали его слабости. Даже наоборот. Например, глава коллегии, служивший когда-то в Госнаркоконтроле, и сам был не дурак занюхать пару длинных дорожек после очередного трудового дня. Поработав пару лет, Герман заскучал. Резонансных дел ему не поручали, не хватало нужных связей. Он уволился и организовал небольшую контору по выбиванию долгов.

Герману нравилось его новое занятие, к тому же оно приносило прибыль. Он взял себе в напарники бывшего омоновца Игнатьева, который стал работать под псевдонимом Аслан. А иногда Шамиль или Расул. Игнатьев занимался грязной работой: запугивал, бил, поджигал, заливал дверные замки монтажной пеной, оставлял надписи на стенах домов, в которых жили заёмщики.

Без работы они не сидели.

Выпроводив Бобровского, Герман позвонил партнёру.

– Что у тебя? – спросил Герман.

– Нормально всё, ем сижу, – ответил Игнатьев. – А у тебя? Что этот мудак говорил?

– Ничего не говорил почти, квёлый он какой-то, страшный, явно не в себе.

Герман говорил это и смотрел на Бобровского. Тот брёл по парковке в сторону ТЦ. Того и гляди свалится замертво. Бобровский вдруг остановился, достал из кармана мобильник, что-то прочитал с экрана и двинул дальше заметно бодрее.

– Так, это, давай я ему рандеву сделаю, – сказал Игнатьев.

– С кем? – спросил Герман.

– Что с кем?

– Рандеву.

– Ну расшевелю его. Палец можно сломать. Или бровь оторвать. Я же умею.

– Ешь, – сказал Герман. – Я ему вечером ещё позвоню, если не ответит или будет мямлить хуйню, завтра и займёшься.

– Рандеву ему сделаю, – повторил Игнатьев.

Иногда он казался немного слабоумным.

– А с врачихой ты когда встречаешься? – спросил Герман.

– Да вот сейчас, доем и поеду, как раз у неё смена закончится.

Медсестра районной больницы должна была микрокредиторам почти полмиллиона. В основном за счет процентов. Герман звонил ей несколько раз. Договориться не получалось. Когда звонил «Аслан», она сразу бросала трубку. Пару дней назад Игнатьев изрезал ножом дверь её квартиры и оставил на стене надпись: «Верни долг, мразь уродливая». А теперь собирался, как он сам говорил, «войти в контакт». Бывший омоновец приготовил литровую банку с мочой. Он собирался вылить мочу медсестре на голову.

– Хорошо, – сказал Герман. – Отзвонись потом.

– На связи, – ответил Игнатьев, жуя.

Герман сунул смартфон в карман рубашки и дал задний ход.

Бобровский зашёл в ТЦ через главный вход. Там стояли банкоматы. Ему пришло эсэмэс: на карту начислили пособие по безработице. Четыре тысячи с мелочью. Он вспомнил свой последний визит на биржу труда. Это было на прошлой неделе. Настя ещё не умерла. В коридоре толпился народ. Пахло краской. За дверями кабинетов то и дело звонили телефоны. Бобровский почувствовал тошноту и слабость. Хотелось сбежать оттуда. Но он не сбежал. Сотрудница биржи, очень тощая женщина лет пятидесяти, дала ему список вакансий и сказала:

– Обратите внимание, подсобный рабочий в туберкулёзную больницу. Недалеко от вашего дома.

– Ага, – сказал Бобровский.

– Пора уже определиться.

– Пора.

– Устраивает вас такой вариант?

– Да, спасибо.

Тощая женщина поджала губы: ага, так я тебе и поверила.

Спускаясь потом по лестнице, Бобровский увидел маляра, красящего стену в бледно-жёлтый цвет. Что происходило дальше, он помнил смутно. Кажется, вечером он всё-таки позвонил в диспансер, но трубку никто не снял. Или ему показалось, и он никуда не звонил? Теперь это было не важно. Он больше не собирался появляться на бирже.

Бобровский снял в банкомате все деньги. И что делать дальше, не знал. Ехать домой, лечь на диван, включить телевизор и уснуть под трансляцию очередного бреда? Или изловчиться, дать себе пинка и начать решать проблемы? С жилищем, с работой, с Настиным долгом? Первый вариант выглядел гораздо заманчивее. В конце концов, Герман позвонит только вечером. Можно и не отвечать. А выселять его будут только через шесть дней. За это время можно, наверно, слетать на Луну и вернуться обратно. Или остаться там.

Подошла девица лет семнадцати и сунула ему в руку рекламку. Бобровский прочитал: «Психологическая помощь, первая консультация бесплатно». Третий этаж. Секция триста семнадцать. Рядом с павильоном нижнего белья. Кто-то громко чихнул поблизости. Бобровский сунул листовку в карман брюк и поднялся на эскалаторе на третий этаж. Здесь ему сунули ещё одну рекламку. Бесплатная проверка зрения в магазине оптики. Он разыскал секцию триста семнадцать. Когда-то здесь продавали рыболовные принадлежности, вспомнил Бобровский. Теперь тут был оборудован кабинет с прозрачными панелями из стеклопластика. За столом сидела девушка лет двадцати пяти в строгом костюме и очках. Кажется, ей было скучно и жарко. Она равнодушно смотрела на экран макбука. Бобровский разглядывал её сквозь панель. Девушка подняла глаза. Некоторое время они друг друга рассматривали. Потом Бобровский вошёл и протянул рекламку.

– Это не здесь, – сказала девушка, поправив очки. – Оптика в самом конце крыла.

Он смутился и достал из кармана другую рекламку.

– Ага, присаживайтесь. – Она как будто обрадовалась.

Бобровский сел.

– Меня зовут Васнецова Дарья Андреевна. А вас?

– Алексей, – сказал Бобровский.

– Очень приятно. Вы хотите поговорить?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Я вообще не собирался сюда приходить. Как-то случайно вышло. Я тут раньше работал.

– Прямо тут? – спросила Дарья.

– Нет. Рядом. А здесь продавали рыболовные крючки, наживку, мотыля, знаете.

– Нет, насчет мотыля я не в курсе. У вас что-то случилось? Проблемы в семье?

– Вроде того, – ответил Бобровский. – Я в тупике. Надо что-то делать. Но нет ни сил, ни желания. А что будет, если я ничего не сделаю? Просто подожду. Только ведь само всё не рассосётся.

– У вас есть семья? – спросила Дарья.

– Нет. Никого нет.

– Работа?

– То же самое.

– Жильё?

Бобровский вздохнул.

– Вы бездомный? – спросила психологиня.

Бобровскому показалось, что она осторожно к нему принюхивается.

– Пока нет. Но скоро им стану.

– Как думаете, эту ситуацию можно изменить?

– Наверно. Только я не знаю, что делать. У меня нет плана.

Дарья немного отодвинулась от стола и закинула ногу на ногу. Бобровский посмотрел на её колени и отвёл взгляд.

– С финансами у вас тоже проблемы, видимо? – сказала она.