– Здравствуй, Алексей, – сказал старик.

Тесть приехал. Он был похож на больного и усталого члена политбюро на трибуне Мавзолея, встречающего последний парад.

– Здравствуйте, Валерий Кузьмич, – ответил Бобровский и посторонился.

Старик вошёл. Повесил на крючок плащ, положил шляпу на тумбочку. Вздохнул.

– Вот, Алексей, приехал тебя проведать, – сказал тесть.

Они с тёщей жили в деревне. Около часа езды на электричке. Бобровский редко их навещал. Отношения с роднёй жены не сложились. Ни капли тепла за десять с лишним лет. Каждый год старики присылали поздравительные открытки к Новому году. Поздравляли только дочь. Про Бобровского ни слова. Он и сам старался как можно реже с ними контактировать.

– Я рад, – соврал Бобровский. – Проходите, садитесь. Можем чаю попить.

Тесть заглянул в комнату и внимательно осмотрел.

– Я особо не прибирался, – сказал Бобровский. – Сами понимаете.

Они вышли на кухню. Бобровский взял чашку с недопитым плесневым чаем и убрал в холодильник. Включил чайник.

– Как Лариса Ивановна себя чувствует? – спросил Бобровский. Из вежливости.

– Ну, тяжко ей, давление. Плачет.

– А вы?

– Да тоже тяжко, что тут скажешь, – вздохнул тесть.

Он скривился, будто пытался побороть отрыжку. Достал платок и вытер лоб.

– Духота-то какая стоит, а?

Бобровский кинул в чашки по пакетику «Гринфилда».

– Вам сколько сахара?

– Три, – ответил тесть. – Алексей, я не просто так приехал.

– Да, вы сказали, хотели проведать меня.

– Это тоже. Но не только. У меня особая миссия.

Бобровский посмотрел на деда внимательно. Может, старик свихнулся от горя? Какая ещё миссия?

– Я слушаю.

– Так вот какое дело у меня, Алексей, – начал тесть и громко длинно икнул. – Ох! У тебя нет ли соды случайно?

– Вроде была где-то.

Бобровский достал из шкафчика пачку соды. В голове мелькнула дурацкая мысль, что ради этого тесть и приехал. Сейчас погасит изжогу и откланяется. Тесть насыпал половину чайной ложки в стакан, разбавил водой и выпил, тараща слезящиеся глаза.

– Получше? – спросил Бобровский.

– Погоди. Отдышусь.

Закипел чайник. Бобровский разлил кипяток по чашкам. Поискал сахар, но не нашёл. Тесть сидел прикрыв глаза, прислушивался к происходящему у него в желудке. Бобровский заметил в мусорном ведре пустую коробочку «Русского сахара». И вспомнил, как Настя в то утро кинула в чашку два последних кубика, а потом выбросила коробочку в ведро. И попросила его, Бобровского, купить сахар, потому что у неё вечером не будет сил и времени тащиться в магазин. Минут через десять она умерла.

– Алексей, – позвал тесть.

Прозвучало так, будто старик и сам собрался сейчас тут умереть.

– Что? – повернулся Бобровский. – Плохо?

– Нет, нет. У меня, значит, вот разговор к тебе.

– А, ну да, миссия, я помню.

Бобровский поставил на стол чашки с чаем. И понял, что тесть готовится сказать ему что-то очень неприятное.

– Сахара нет, – сказал Бобровский.

– Это ничего, – ответил тесть. – Я так, давай.

Он схватил чашку и стал шумно цедить горячий чай.

– Ладно, скажите уже, что хотели сказать. Не тяните.

Тесть поставил чашку.

– Алексей, ты должен съехать с этой квартиры.

Бобровский посмотрел в окно. На водостоке сидел голубь и внимательно наблюдал за происходящим в кухне.

– Слышишь? – сказал тесть.

– Слышу, – ответил Бобровский и повернулся к старику. – Куда?

– Что куда?

– Куда мне съехать?

– Ну, это… знаешь… Дело-то в чём… – замямлил старик. – Мы ведь купили эту квартиру с Ларисой Ивановной, когда Настя школу кончала. Я сам пороги обивал. Титову письмо писал.

– Какому Титову? – спросил Бобровский.

– Космонавту. Герману Титову. Я же сам лётчик. Хоть и гражданский. Потом поставили на очередь. Когда Настя поженилась…

– Вышла замуж, – поправил Бобровский.

– Мы вам квартиру отдали. Потому что, ну надо же жить где-то, да? Ты сам без угла был. А Настя тоже после учёбы к нам бы вернулась.

– Я понял, – махнул рукой Бобровский. – Квартира не моя. Делать мне тут нехрен.

– Ну зачем ты так-то? – обиделся тесть.

– А как? Ну если называть вещи своими именами.

Бобровский снова посмотрел в окно. Голубь был на месте.

– Алексей, ты сам должен понять, – сказал тесть. – У нас вот сын ещё. Трое внуков. Им помогать надо. Мы собираемся продать квартиру.

– А мне куда идти? – спросил Бобровский.

– Если в суд, то смысла нет, точно тебе говорю, – ответил тесть торопливо. – Квартиру мы на Настю не записывали. Просто вот дали вам тут жить. Думали, может, внуки будут. Всё как у людей.

– Я не про суд, – сказал Бобровский. – Жить-то мне где?

– Ну ты уж сам подумай, снять ведь можно жильё. У тебя есть родственники? Родители?

– Нет. И я нигде не работаю. Денег у меня нет. Идти мне некуда.

«А зачем я ему это говорю? – подумал Бобровский. – Смысл-то какой?»

Тесть нервно барабанил пальцами по столу. Бобровскому захотелось взять нож и отсечь их. Он посмотрел на старика. Тот суетливо прятал взгляд. Глаза его блуждали по кухне, но старательно обходили сидящего напротив Бобровского. В кармане стариковского пиджака запиликал и завибрировал мобильник. Тесть торопливо достал старенькую кнопочную «нокию», прищурился и указательным пальцем нажал клавишу вызова. Бобровский услышал доносящийся из трубки крикливый голос тёщи, но слов разобрать не смог.

– Да, – сказал тесть, глядя перед собой. – Ну, вот как раз сидим, разговариваем. Что? Да ну, перестань. Без этого обойдёмся.

Кажется, тёща сказала что-то про милицию.

– Лара, послушай, мы сейчас поговорим, я тебе потом перезвоню. Всё. Всё. Целую, – добавил старик стеснительно и убрал телефон в карман.

После этого он наконец посмотрел на Бобровского. Похоже, звонок супруги добавил ему смелости.

– Такие вот дела, Алексей, – пробормотал тесть. – Уж извини.

Бобровский молчал. Ему опять не хватало воздуха. Он не хотел задыхаться на глазах у тестя и ушёл в комнату.

По телевизору шло ток-шоу. Один дед трахнул свою внучку, и она родила ребёнка. Ведущий спрашивал внучку, почему она не сделала аборт. Зрительный зал свистел и выл. Ведущий спрашивал деда, как он себя чувствует, будучи прадедом своего сына. Дед кричал, что это не его ребёнок. Он всё делал указательным пальцем. Зал взорвался от криков.

Бобровский сел на диван и отключился.

Минут через пять он очнулся. Ничего не изменилось. Телевизор продолжал транслировать безумие.

Бобровский вернулся на кухню. Тесть сидел за столом и, шкрябая дном, нервно крутил чашку против часовой стрелки.

– Ну что? – спросил старик.

– Что?

Бобровский сел и медленно выпил свой остывший чай.

– Ты подумал, Алексей?

– Да.

Он подумал: «К чёртовой матери вас всех!» – И что ты скажешь?

– Ладно, я съеду, – сказал Бобровский. – Квартира и правда ваша. А Настя умерла.

– Ну вот и решили. – Тесть потёр ладонями тощие коленки. – Хорошо.

Потом они некоторое время неловко молчали. Бобровский подумал: «Вот бы атомная бомба сейчас упала». Он даже посмотрел в окно, с некоторой надеждой.

А тесть, выполнив миссию, похоже, не знал, что делать дальше. Он сопел, кряхтел, покашливал, почёсывался, игрался с пустой чашкой, но не двигался с места. «Наверно, мы так можем просидеть хоть всю неделю, пока не умрём от обезвоживания».

– Какой сегодня день? – спросил Бобровский.

– Тридцать первое июля, вторник, – ответил тесть. – Фильм такой был.

– Какой? «Тридцать первое июля, вторник»? – спросил Бобровский.

– Нет. Просто «Тридцать первое июля», – ответил тесть.

– Про что?

– Фильм-то? Ой, я не помню. Что-то революционное. А почему ты спрашиваешь?

«Действительно, – подумал Бобровский. – Бред какой-то. Причём тут фильм? Сейчас важно другое».

– Когда съезжать? – спросил он.