Но мы были хорошо воспитанными детьми и ее не выгнали, не обидели, а просто затаились и предложили подождать маму. А сами разглядывали ее и молча злились.

Шептались с Саньком в другой комнате:

– Неужели эта уродина будет жить с нами в нашем доме, и с ней надо будет каждый день общаться? А что скажут наши друзья-подружки? Докатилась семейка! Устроила дом инвалидов!

Но пришла мама, приветливо поздоровалась с этой женщиной, приготовила чай и они сели с ней беседовать – знакомиться.

Оказалось, что ей тридцать семь лет и она мамина ровесница. Зовут ее Меланья Ивановна. Замужем никогда не была. Ну, это понятно – кто же такую возьмет? Жила в деревне со старшей сестрой и ее дочерью. Когда она была совсем крошкой, ее родители поссорились, стали выхватывать ребенка друг у друга, и повредили ей позвоночник. Но в то время никто на это не обратил внимания. Плачет ребенок и плачет – капризничает, наверное. А потом девочка выросла немного, но со временем стала расти не вверх, а в бок. Так и осталась Миля горбатенькой. Закончила семилетку, хотела дальше учиться, но надо было сестре помогать. Жила у нее в доме на хозяйстве. Сестра с дочкой работала в колхозе в поле с раннего утра до позднего вечера. И Миля, как Золушка, целыми днями хлопотала по дому. А зимой на колхозных полях делать было нечего, сестра с дочкой были дома, сами занимались своим хозяйством, и Миля решила подзаработать – раз уж ей предложили в городе пожить зиму в семье.

Мама ей поручила мелкую работу по дому – посуду помыть, нас с Сашей после школы встретить и накормить, на кухне прибраться, ну и с большой уборкой помочь раз в неделю. А готовить обед и стирать мама решила, что будет сама.

И стала Миля (мы ее звали тетя Миля) жить у нас. Поселили ее с Сашей в одной комнате. Сначала он был очень недоволен, но сидеть дома в одиночестве тоже ему не хотелось. Я училась во вторую смену и из школы зачастую приходила даже позже родителей. Все же уже 9 класс – много уроков и дополнительные занятия, репетиции…

Но очень скоро мы с Милей подружились и даже полюбили друг друга. Она прижилась в нашем доме. Делала все тихо, незаметно: что-то потихоньку терла, чистила, вытирала, раскладывала. И вскоре вообще стала нашей с Саньком подружкой.

Всеми своими школьными новостями, мы прежде всего делились с тетей Милей. Она так хорошо умела слушать, с таким интересом задавала наводящие вопросы и поддакивала, что очень хотелось скорее все ей рассказать. Ведь мама с работы придет только вечером, а поделиться хочется уже сейчас.

От школы до дома я шла ровно 10 минут. Я еле сдерживалась – так меня распирали новости!

Я заскакивала домой и сразу начинала раздеваться. У порога сбрасывала башмаки – Миля ставила их на место. Дальше летело пальто, шарф и так далее. Пока добиралась до своей комнаты – успевала завалить весь дом своими вещами. Тетя Миля все это подбирала и с приветливой улыбкой раскладывала по своим местам. А потом с таким интересом слушала мои рассказы, как будто сама училась со мной в одном классе.

И про мальчишек, которые мне записочки писали, под окна приходили, погулять выманивали, Миля тоже все знала и вела с ними вместо меня дипломатические переговоры.

Я ее учила, кому что сказать, и она всегда четко выполняла задание. И еще всегда высказывала о мальчишках свое мнение – кто меня достоин, а кто и не очень.

А когда ко мне приходили одноклассники, наша тетя Миля всех всегда привечала. Никого никогда не поучала, только улыбалась и быстренько, как мышка, накрывала стол для чая со всякими пряниками, вареньем и медом. Или быстро на простокваше делала оладушки, и угощала нас. Во всяком случае, гости из нашего дома никогда без угощения не уходили.

Ребята тоже к ней привыкли, и не обращали внимания на ее увечье. Все очень хорошо и по-доброму к ней относились. Всегда при ней шутили, дурачились, а она только улыбалась.

Дома у нас был большой зал – почти пустой, прямо как танцзал. На всю комнату огромный ковер, вдоль одной стены ряд стульев, а с другой – только пианино и тумбочка с проигрывателем и пластинками. И когда мы собирались потанцевать, тетя Миля помогала мальчишкам скручивать ковер и натирать пол свечкой, чтобы лучше скользило, а потом садилась на стульчик возле двери и смотрела, как молодежь веселится. И никому она не мешала, и никто ее не стеснялся.

Мы все сами не заметили, как очень к ней привязались. Она стала просто членом нашей семьи, и когда уезжала в свою деревню на летние каникулы помогать сестре, мы очень скучали и не могли дождаться, когда она вернется.

Вечерами я ей делала прически. Мне очень хотелось сделать ее красивее. Она начала подкрашивать губки, бровки. Присматривалась, как это делает мама и старалась повторить. Мама шила ей платья с каким-нибудь большим воротником, чтобы как-то прикрыть ее горб.

Большую часть времени она проводила в своей комнатке – вязала, читала, или слушала, как ей читает Саша. У них-то вообще была полная идиллия, мы их так и звали – голубками. А Милину комнату окрестили гнездышком.

Саша очень полюбил эту тетушку и даже не обижался на наши шуточки. Миля была с ним одного роста, и, конечно, ему было приятно чувствовать себя с ней наравне.

Так что стала она нам лучшим другом. Все свои школьные секреты (а я еще и девичьи тайны) мы рассказывали Миле. Я знала, что она никогда никому не проболтается – даже маме. Она была моим самым доверенным лицом.

Миля же очень любила наших родителей и была за все им очень благодарна. И за доброе к ней отношение, и за то что дети к ней хорошо относились, и за то, что в доме ее никто не игнорировал, напротив считали своей, почти родной. И она, изо всех сил, старалась содержать дом в чистоте и заботиться о нас.

Постепенно она научилась готовить – котлеты делать, борщ варить. Но почему-то больше любила мамину стряпню. Наготовит, а сама не ест.

Мама ей:

– Миля, а почему ты сама не ешь свой суп?

А она:

– Да, Васильевна, вы не едите его, а я что хуже? И я не буду.

Но когда она приезжала в свою деревню, все местные женщины приходили у нее учиться всему городскому – и готовить, и вязать, и послушать про «городскую жизнь».

Большая уборка с выбиванием ковров была у нас раз в неделю, а повседневный порядок Миля поддерживала идеально. Посуда кухонная сияла у нас, как золото и серебро. Такого я никогда больше не видела. Даже новая посуда так не блестит. И все это она делала без каких-то специальных средств – только песочком и содой. Больше всего мне запомнились краники-флажки на газовых трубах – они горели как солнце! Чем она умудрялась их так начищать – не знаю. Но я эту красоту запомнила на всю жизнь. В общем, кухня содержалась в идеальном порядке.

Но больше всех в нашем доме Миля, наверное, любила моего папу. Она его просто боготворила! А он всегда относился к ней доброжелательно и не скупился на комплименты, шуточки и прибауточки.

Например:

– Ну, Миля, ты сегодня прямо помолодела, похорошела, да у тебя новая прическа. Красиво.

Или так:

– Да ты сегодня нарядная такая! Наверное, письмецо от женишка получила. Признавайся!

И Миля таяла и начинала тащить ему на стол все, что было в погребе. Утром подает ему завтрак – выставит на стол соленья всякие из погреба, закуски… А сама встанет возле стола, поставит локти на стол, обопрется подбородком на руку (сама то как раз чуть выше стола) и любуется, как папа ест.

Мама ей говорит:

–Миля, ты его так совсем раскормишь.

А она так важно ей отвечает:

– Ой, Васыльевна, да я бы на Сергей Иваныча все время бы любовалась!

Мама смеется:

– Ну полюбовалась и хватит. Иди посуду мой! – И обе смеются.

Ее никто и никогда не унижал, а зная про ее увечье, боялись даже ненароком обидеть. Хорошие мы были дети – нас воспитывали в строгости и в уважении к старшим. Мы знали, если человек живет у нас в доме, мы его должны уважать, а еще лучше – любить. И мы Милю очень любили.

Правда, приятели и друзья родителей всегда подшучивали, мол, хитра Клавдия (моя мама): взяла в дом такую домработницу, что уж точно муж не соблазнится – мало того, что ровесница жены, так еще и горбатая.