И тут всё завертелось ураганным кувырком. На Караваево опять обрушились гомон, гвалт и суета.
Селяне кинулись сгребать в своих чуланах, погребах остатки съестного и тащить их к старосте в дом. Его изба отныне стала общим складом.
Деревня превратилась в суетливый, быстрый муравейник.
Старики торопливо сновали с мешочками и торбами туда-сюда, обратно.
Совиным на этот склад было нечего нести – полицаи выгребли у них продукты подчистую.
– Значит, будем помогать рабочей силой! – решила мама.
Витя бегал по соседям, забирал коробки да тюки и волочил всё к старосте во двор.
Мама же, со старостой и его братом Трофимом, колотила навесные полки на складе. Втроём они собирали и глухие деревянные короба, обшивали их внутри листами железа – тут стали прятать от мышей пакеты с крупами и мукой.
Стеклянные банки решили беречь для солений и консервов.
– Если будет из чего их делать… – с тяжким вздохом прибавил староста, оглядывая склад по окончанию сбора припасов.
Заготовок вышло очень мало, хоть и скребли по сусекам целый день. Но, здесь теперь хранилась жизнь деревни.
Любой кусок – даже мизерную крошку – ежедневно делили на всех. Доля получалась очень скромной – едва-едва чтобы хватало сил работать – готовить корма свиньям и корове.
Обернулось, правда, так, что Дарья, поросята и куры тоже начали делиться своим кормом с деревней взамен.
У поросят забирали по нескольку мелких клубней с той картошки, что для них оставили немцы.
От Дарьи с каждой дойки черпали кружку молока, отдавая на семью поочерёдно. Благо, немцы полноту ведра не замеряли.
Ну, а от кур деревне доставалась горсть зерна – от дикой ржи, что стали собирать отныне им повсюду. До той поры её, растущую то тут, то сям – как будто бы не замечали. Зачем, когда в магазине в соседнем посёлке всегда была пшеничная мука?
Теперь же, в ход пошли вручную молотые ржаные отруби, а стебли вперемежку с сеном получала корова.
Поэтому, и тёплый хлеб и сладкое, парное молоко, которыми сейчас завтракал Витя, одинаково пахли рожью…
На кухню вышла мама, кутаясь в пуховый платок. Стоял октябрь, самое начало – и по утрам в избе уже было ощутимо зябко, предстояло ещё запасать и дрова.
– Мам, чего ты встала? Я и сам тут всё один! – упрекнул её Витя.
Мама грустно улыбнулась, подойдя к столу.
– Доедай – кивнула она на остатки хлеба с молоком. – И застегнись потеплее, как станешь выходить.
– Мгм! – Витя забросил в рот последний кусок, тут же запил его последним глотком и принялся азартно жевать с аппетитом.
Мама ласково поворошила Витину шевелюру и глянула в окно. На улице сплошной стеной белел туман. Он как молочная река, окутывал ближние чёрные избы завесой. Казалось, будто в белоснежной пелене тут и там одиноко дремлют старые, косматые гиганты, грузно склонясь мощными тушами к земле.
Дальних же домов и вовсе было не видно. Лишь смутно темнел густой лес зловещим, но сказочным фоном за пределами деревни.
В прежние дни Витя любил смотреть на туманное поле ранним утром – там паслась всегда белая лошадь. Проступая очертаниями в призрачной дымке, она сама казалась сотканной из тумана.
Где ж то сейчас эта лошадь старосты, угнанная вместе с остальным деревенским скотом…? Возит ли телегу, тянет ли орудийный ствол, или пошла на жаркое давно…? Вся жизнь вот так переменилась, как по мановенью…
– Баба Сейда точно ещё не ушла? – спросила мама,
мельком посмотрев на избу соседки, полускрытую туманом.
– Да точно – дожёвывал Витя. – У неё б тогда калитка по другому была закрыта.
– Ладно… – вздохнула мама, и открыв шкаф, принялась вынимать оттуда две большие, сухо потрескивавшие плетёные корзины.
И в этот момент баба Сейда вышла на крыльцо своей избы.
– Мам, она на улице уже! – всполошился Витя, выскочив из-за стола.
Баба Сейда меж тем, повесив замок на дверь, стала осторожно спускаться по ступеням, опираясь на посох. В другой руке она держала маленькое лукошко.
– Мам, скорее! – Витя бросился к корзинам.
– Подожди! Возьми в дорогу – мама быстро положила тонкий свёрток в одну из плетёнок.
Там – мальчик знал – был ещё один кусок хлеба. Нетерпеливо гарцуя на месте, Витя застёгивал полупальто.
А мама, взяв со стола луковицу, попыталась положить её в корзину – к свёртку с хлебом.
– Мама! Ну, не буду я его есть! – Витя хапнул обе корзины и побежал к двери.
Снаружи, баба Сейда тоже двинулась к калитке через двор, тяжело переваливаясь медвежьим шагом.
– Витенька, смотри там осторожно! – крикнула мама ему вслед. – Не попадись ей!
– Не попадусь, она глухая! Да ещё туман! – Витя дёрнул кухонную дверь, нырнув в тёмные сени.
На улице было свежо и по волшебному загадочно и бело.
Кругом стояла тишина. Скрип дверных петель в ней прозвучал особенно громко, когда Витя выскочил из дому на мокрое крыльцо. Бросив взгляд на дорогу, он различил силуэт бабы Сейды, через миг уже пропавший в тумане.
Сжимая две свои громадные корзины в одной руке, Витя торопливо протиснулся через калитку в узкую щель. И прежде чем её захлопнуть, мельком оглянулся – в крошечном окошке избы за мутным стеклом стояла мама.
Раньше, в первые дни, она неизменно шла провожать его аж до самого леса. И всю дорогу бесконечно поучала то не забывать зарубки на деревьях делать, то держаться у реки, то стеречься бабы Сейды. Да перед тем, как отпустить, ещё помногу раз то воротник у Вити поправляла, то запахивала ему куртку поплотнее, получше надевала шапку.
Однажды, это кончилось всё тем, что Витя упустил бабу Сейду, поздно войдя в лес. И долго кидался то вправо, то влево меж деревьев, пытаясь напасть на её след. Хотя и понимал, что это бесполезно – и на болотах и в лесах все ведьмы у себя как дома. Они там знают тайные дороги, и подчиняется им каждый зверь.
Уж баба Сейда много раз всем это подтверждала, за ней ходить в лесу боялись.
С колдуньей, впрочем, и в деревне лишний раз старались не встречаться. Её изба – старая, просевшая, скошенная набок, стояла в Караваево на самом отшибе у подножья лесной чащи.
Как и изба Совиных, что по соседству. И ту и другую, говорят, построили в одно время.
Но ведьмин дом при этом выглядел намного старше. Вечно тёмный, будто сырой, он поздно вечером и ночью почти сливался с мраком, поглощавшим чёрный лес. Тогда как изба соседей – напротив, хорошо и ясно выделялась на фоне мощных сосен.
Селяне объясняли эту зловещую странность колдовством, которым пропитаны стены жилища бабы Сейды. В доме рядом с ней никто никогда не селился.
А в мае месяце приехали Совины – отец должен был работать в леспромхозе, в соседних Котлах. А мать – преподавать там в школе, куда определили и Витю.
Разместить новичков оказалось негде, кроме как возле ведьмы – других свободных изб в деревне не имелось.
Соседей своих баба Сейда явно невзлюбила. На первое весёлое и дружное приветствие семейства старуха тяжело остановилась у разделительного забора. Сурово посмотрев на мать, на Витю, упёрлась свинцовым взглядом в отца.
– Зачем ты их в такую глушь сюда привёз? – низким, недобрым голосом сказала ему ведьма с явным упрёком.
И круто развернувшись, пошла к себе в дом, с того дня относясь к Совиным совершенно безразлично.
Зато у Совиных интерес появился к колдунье, едва мама увидела её огород. Он буйно цвёл и наливался плодами как ни у кого в деревне. И караваевцы все подтверждали – у бабы Сейды тут лучший участок.
Тем удивительнее, что земля колдуньи была как и у Совиных – глина, песок, да чёрно-серая пыль. И ничем никогда баба Сейда её не удобряла.
Преодолев робость перед зловещей, угрюмой старухой, мама пыталась её расспросить и может поделиться секретом.
– У тебя не выйдет – был краткий ответ бабы Сейды.
– И не докучай ей лучше! – с опаской шептали Витиной маме остальные селяне, когда все сажали картошку, помогая двор двору поочерёдно.
Баба Сейда же управлялась у себя всегда одна. Неспешно выкопав лунку, она делала в ней углубление, ткнув посохом в дно. Затем, бросала туда клубень и засыпала землёй.