А следом лихорадочно сверкнуло искрой в голове: хозяин палочки-то…! Он теперь безоружен! Что с ним будет?!

К беглецу со всех сторон спешили полицаи. И каждый целился в него, лежащего, из винтовки, вскинув приклад к плечу, словно боялся промахнуться даже с такого расстояния. Его обступали, уткнув десятки стволов почти в упор. И все ему орали – яростно, наперебой – стремясь перекричать друг друга, и скрыть свой страх:

– Руки подыми!

– Кому сказали, руки в гору!

Один из полицаев схватил беглеца за шиворот и с силой дёрнул вверх. Беглец приглушённо охнул, сомкнул губы, но встать не смог. Ладонь его инстинктивно метнулась к бедру и зажала рану – сквозь пальцы сочилась кровь.

На помощь полицаю кинулся Бородач. Вдвоём, суетливо и зло они поставили беглеца на колени, и разом отскочили назад. Остальные тут же сместили прицелы винтовок, голова беглеца теперь была окружена, как копьями, стволами.

– Руки! Руки! – два полицая с разных сторон тыкали кончиками ружей в беглеца, поддевая его локти.

Самый нервный, с короткого размаха, как штыком, всадил ему прямо в кисть зажимавшую рану. Беглец медленно поднял обе руки, демонстрируя пустые ладони.

– Растопырь пальцы! – гаркнул с истеричным надрывом другой полицай.

– За пазухой проверьте! – скомандовал Бородач.

Сразу несколько рук птичьими когтями раздёрнули во все стороны пиджак беглеца, оборвав пуговицы, и зашарили по внутренним карманам.

– Ничего! – доложил рябой полицай, глянув на Бородача.

– Прощупайте брюки! – дёрнул Бородач головой.

Слева и справа два полицая ткнули стволами беглецу в бёдра – послышался его прерывистый выдох, один из ударов то ли случайно, то ли нарочно, задел кровоточащую рану.

Извне же, подступала вторая цепь – немецкие солдаты с автоматами наперевес – приближаясь неспешно и осторожно.

И глядя на них, Витя неосознанно потянул палочку к себе. В один момент мелькнула мысль, швырнуть её обратно беглецу и крикнуть, чтобы дрался и сражался до конца. Чтоб, в крайнем случае, взорвал себя, но не сдавался.

Да он и сам, наверно, знай, от кого убегает – не выбросил бы своё оружие ни за что, и никогда. Ибо солдаты, постепенно вставшие за полицаями дугой, были не просто пехотинцы. В их петлицах и на касках белели по две молнии – эмблема СС.

Чёрный флаг с этим знаком развевался в соседних Котлах на здании школы, которую люди с молниями заняли под штаб.

А её подвал-бомбоубежище они превратили в тюрьму. Сумасшедшие, леденящие душу крики, звучавшие там по ночам, будили весь немаленький посёлок аж до самых до окраин.

На узников, которых вели потом к месту казни – эшафоту, невозможно было смотреть без содрогания. Одно воспоминание об этом бросало рассказчиков в холодный пот.

Попасть в плен к немцам само по себе уже было страшно. Но, к людям из СС не то, что в руки… Показываться им на глаза старались реже даже немецкие солдаты.

Беглец тоже теперь видел, чьей стал жертвой – когда опасность миновала, автоматчики подошли совсем близко. Однако – никакого ужаса ни перед ними, ни перед своей дальнейшей судьбой не чувствовал похоже, совсем.

Спину он держал ровно, а плечи – расправленными, как крылья, и голова была уверенно задрана вверх. Даже поднятые руки не дрожали, хотя грудь вздымалась кузнечными мехами.

На обступавших его полукругом солдат и полицаев беглец смотрел с каким-то детским любопытством. И морщась от боли, иронично усмехался, обводя всех взглядом.

– Граждане охотники – проговорил он хрипловато. – Я не съедобный. Может, зря ловили?

Бородач ошалело уставился на беглеца, обескураженный его неуместной и явно неожиданной фразой. Солдаты вряд ли поняли сказанное, но беспечность пленника, и полное у него отсутствие страха ввели в ступор и их.

Смолкли покашливания, смешки и шумная одышка после бега. Десятки настороженных лиц смотрели разом на странного человека – одного, раненного и с пустыми руками, стоявшего на коленях посреди толпы вооружённых людей. И приветливо улыбавшегося всем, как ни в чём ни бывало.

Настала плотная, глухая тишина – неслышно было даже журчания реки и комариного писка. Витя боялся тронуть папоротниковый лист – казалось, его шелест заставит всех вздрогнуть.

И все действительно легонько дернулись, будто очнулись, когда в глубине леса раздался хруст ветки под ногами.

Солдаты обернулись – получился небольшой зазор. И в открывшемся проёме Витя увидел, что сюда идёт офицер.

Он был ещё довольно далеко, но все полицаи неловко и спешно вдруг, начали поправлять пиджаки и отряхивать брюки. Даже солдаты ощутимо как-то напряглись, многие отводили от приближающегося офицера взгляды, опускали глаза.

Офицер шёл не то, чтобы быстро, но напористо и твёрдо, держа скрещенные руки за спиной. И его прямая, идеально ровная фигура казалась похожей на струну. Особенно на фоне гладких сосновых стволов, которые будто расступались перед ним – офицер не делал в сторону ни шага.

На ходу он расцепил руки – в чёрных перчатках, одна сжимала чёрный стек, из-за чего офицер стал похож на одного из тех, кто командовал грабежом в деревне.

Как давно заметил Витя – они все чем-то походили друг на друга: горделивой осанкой, фуражкой на самые глаза. Но, этот отличался сразу – стоило увидеть его вблизи.

Подобно остальным немецким офицерам, на нём сияли высокие сапоги, корпус перетягивал ремень через плечо, сверкала золотом бляха, а к поясу плотно прижималась кобура.

Но, на околыше фуражки, под орлом, был не венок. Там жутко поблёскивал серебряный череп – «Мёртвая голова».

Рукав же украшал шеврон – на тёмном фоне белый круг с изломанными в форме молний, лучами. Мальчишки в Котлах говорили – это «Чёрное солнце». Так называли его другие солдаты, не из СС. И что те, у кого такой знак, продали Дьяволу душу, и уже сами не люди. Лишь только внешне изображают из себя людей…

Офицер же с «Мёртвой головой» в фуражке, и не пытался притворяться человеком. Возможно, он не продавал для этого и душу. Ибо вряд ли она у него вообще когда-то имелась.

Бездушная машина – выражение, которое Витя слышал сто раз, здесь было применимо в полной мере.

Нигде, и никогда, ни у кого он не видел раньше столь окаменелого лица с ледяными дырами-глазами. Равно как и ни у какого другого немецкого офицера ему не встречалось такой смеси высшей пробы надменности, чёрствости и безразличия ко всем и ко всему вокруг.

Невозможно было даже представить, чтобы этот человек улыбался, а уж тем паче – хохотал. Про любовь и нежность не стоило заводить и речи.

Но, верилось с трудом, что он способен и бояться. В воображении Вити страх как-то тоже не ложился на это лицо.

Единственная эмоция, которая на нём могла возникнуть – ярость. И неважно – от боли или угрозы смерти – офицера «Чёрного солнца» это всё лишь только взбесит.

Офицер прошёл мимо своих солдат, не удостоив никого взглядом. Теперь во все стороны от него шарахались полицаи.

Один из них заискивающе пролебезил:

– Взяли тёплым. Как велели, герр капитан.

И подобострастно указал на беглеца, согнувшись в подобие поклона.

Офицер остановился и посмотрел в упор на полицая – всего один миг – затем перевёл холодный взгляд на Бородача.

Того, как будто бы перехлестнуло.

Свирепо исказившись, Бородач метнулся к полицаю, и буквально сдёрнул с места за плечо. Оттащив его подальше, он прошипел, страшно выкатив глаза:

– Не называть ни герр, ни капитан! Обращаться только «господин Фарбаутр»!

Полицай испуганно закивал мелко-мелко. Бородач же с силой оттолкнул его от себя и суетливо кинулся к офицеру.

Фарбаутр так и стоял на месте, глядя вперёд. Бородачу пришлось быстро обогнуть офицера, чтоб оказаться перед его очами. Фарбаутр не шевельнулся, не повёл головой. Лишь чуть сместил зрачки, чтоб взять Бородача в поле зрения.

– Кто дал себя обнаружить? – произнёс он, вдруг, на чистом русском языке, спокойно, ясно и ровно. – Из-за кого сорвалась слежка?