Конни принял чашу и сделал несколько глотков, а потом сказал:
— Вкусно! А вот зелья, которыми лечил меня крёстный, всегда такие противные на вкус… Но полезные и хорошо помогают.
Угу, отвратительный вкус зелий Снейпа, похоже, остаётся неизменным в любой реальности.
— Думаю, — улыбнулся шаман, — что тот, кто тебя лечил, не знал о многих травах, которые делают зелье вкусным. Ты ведь жил за Большой Водой, а там нет таких трав… Они растут только здесь, в Долине Двух Рек. Выпей же всё, дитя…
Конни сделал ещё несколько глотков, поблагодарил шамана, и Тростинка забрала чашу у него из рук. Почти сразу же глаза Конни закрылись, и он неловко завалился на шкуры, засыпая.
Люпин тут же подхватил мальчика и устроил его поудобнее в самом дальнем от входа месте, прикрыв одеялом.
— Он теперь проспит вечер, ночь и ещё день, и ещё ночь, — заметил Крик Ястреба. — А когда проснётся — будет свежим, здоровым и любознательным, как и подобает быть мальчику его возраста. А теперь твоя очередь, малыш Гарри… Иди сюда.
Я присел рядом с шаманом и процедура повторилась. Только на сей раз Крик Ястреба не был столь благодушен. Когда он закончил свою «диагностику», то сказал Тростинке:
— Сделай мне калюмет*, женщина… Буду думать…
Тростинка снова исчезла из типи и вернулась с резной костяной трубкой, украшенной перьями, от которой уже поднимался лёгкий дымок.
— Что-то не так с Гарри? — встревожился Люпин. — Он болен?
Шаман мрачно затянулся и ответил:
— Он здоров, насколько может быть здоров ребёнок, о котором хорошо заботились только в самом раннем детстве, а начиная с года, плохо кормили и не давали играть и бегать. Более того, этот ребёнок регулярно получал увечья и вынужден был трудиться. Но и это ещё не всё. В возрасте чуть более года на него наложили Магические Путы, которые были сняты совсем недавно… Причём это сделал сам ребёнок. Тот, кто наложил Путы, и не подумал позаботиться о нём, а ведь мальчик мог стать Незрячим…
Он выпустил дым, протянул трубку Люпину и продолжил:
— Скрепи своё сердце, Старший. Это уже прошло. Но удивляет меня, что белые люди, считающие зверями нас, позволяют такое творить с детьми.
Люпин затянулся и спросил меня:
— Это ведь были Дурсли, Гарри? Это они? А Магические путы… Дамблдор?
— Да, — вынужден был признаться я. Честно говоря, в своём предыдущем рассказе я, как мог, смягчил ситуацию, но вот теперь пришлось отвечать правдиво.
— Мне стоит вернуться, — прошипел Люпин, — хотя бы для того, чтобы посмотреть в глаза Петунье и Вернону… Подумать только, они показались мне нормальными. Джейми и Лили даже дом им подарили, и вот как они отплатили за доброту! А Дамблдор… Я его загрызу!
— Римус, — мягко сказал я. — Петунья и Вернон сами находились под сильнейшим ментальным воздействием. Я уже говорил об этом. А когда я смог изменить это — они стали вести себя, как любящие родственники. Честно. А по поводу Дамблдора… Мы ещё не знаем, с кем имеем дело и каким образом этот кто-то связан с организацией, что похитила нас. И вообще, не надо его грызть, придумай что-нибудь другое. Тащить в рот всякую гадость — это негигиенично.
Нахмуренный лоб Римуса разгладился, и он рассмеялся. А потом тихо сказал:
— Знаешь, Гарри, как Лили и Джейми тебя называли? Наше Солнышко… Ты был такой смешной, пухлый и всегда смеялся, стоило тебя пощекотать за щёчку. И плакал редко, только сердито кряхтел. Если бы я знал, что всё так сложится… Мне стоило плюнуть на всё, забрать тебя у Петуньи и Вернона и свалить подальше от Англии. Оборотни в любой стране помогли бы мне скрыться. А я… я считал, что с тобой всё в порядке, что нужно прежде всего освободить Сири… но в Англии ничего не получалось, и я кинулся искать доказательства против Дамблдора… К Гриндевальду вот сунулся. А в итоге я оказался в лаборатории со стёртой памятью, а ты — в этом аду. Но ты всё равно умудрился остаться Солнышком… Прости меня, Гарри.
И я простил его. Потому что понимал, как сложно сделать выбор между долгом и дружбой. Потому что слишком хорошо помнил, каким идиотом может быть человек в двадцать лет. Потому что Люпин действительно вспоминал обо мне каждый из дней, проведённых в этом раю для оборотней. И потому что настоящий Гарька простил бы его тоже.
— Не надо, Римус, — сказал я. — Я не держу зла. Всё хорошо. К тому же теперь у нас есть возможность исправить… нет, не всё. Но очень многое.
Люпин кивнул, а я взглянул на вошедшую в типи Красную Белку. Молодая женщина несла в руках какой-то меховой свёрток, однако, приглядевшись, я понял, что это не свёрток, а тонко выделанные шкуры, сшитые в подобие детского «конверта». Из конверта виднелась смуглая пухлая мордашка с прядью тёмных волос на лбу.
— Это мой сын, Гарри, — улыбнулся Люпин. — Ему три месяца.
— А как его зовут? — спросил я. Малыш спокойно спал и был умилительно, невозможно хорошеньким. Нежная смуглая кожа, еле заметные тонкие бровки, плотно сжатый розовый ротик, густая бахрома длинных ресниц… Я не могу просить Люпина бросить сына, просто не могу. Ему нельзя возвращаться.
— Он — просто малыш, ути, — улыбнулся Люпин. — У него пока нет имени, ибо мужчина должен заслужить его себе. Это девочку мать может назвать, как пожелает, с мальчиками всё не так. Он получает имя только тогда, когда в первый раз совершает нечто значительное.
Но тут раздалось короткое покашливание. Ох, а о продолжающем думать шамане мы все и забыли. Но Крик Ястреба напомнил о себе:
— Старший, — ехидно улыбаясь, заметил он, — сын твоего друга ещё успеет досыта наговориться с тобой, поверь, у вас будет достаточно времени для этого. А сейчас я забираю его в свой типи.
— Зачем? — настороженно спросил Люпин.
— Лечить буду. Мне нужно вызвать духов Великих Предков, а сегодня для этого подходящая ночь. Чем раньше начнётся лечение, тем раньше оно закончится. Так что, идём со мной, малыш Гар-рии. И не бойся, у тебя нет ничего, чего я не смог бы вылечить. Придётся, правда, немного потерпеть, но ты справишься.
— Хорошо, — сказал я и поднялся на ноги. — Я готов.
Я и впрямь чувствовал себя почти здоровым, хотя голова ещё и кружилась слегка. Шаман тоже поднялся — легко, как молодой – и сказал мне:
— Если почувствуешь слабость — не терпи, скажи сразу. Небесная Вода поможет тебе.
Но я только покачал головой. Нет уж, сам дойду.
Типи шамана стоял не в общем кругу, а значительно дальше, на опушке леса, в тени вековых сосен. Да и выглядел он куда экзотичнее, чем остальные. Сам шатёр был чёрного цвета и сверху донизу расписан непонятными знаками и странными фигурками. Чуть позади него полукругом стояли резные деревянные столбы со всякими страшненькими, с моей точки зрения, лицами, старательно раскрашенные в чёрные, белые и красные цвета. Антуража добавляли воткнутые в землю колья с надетыми на них крупными черепами — оленьими, бизоньими, лосиными. К рогам их были подвязаны в какой-то странной последовательности пёстрые лоскутья, весело трепетавшие на ночном ветерке. В общем, дивное зрелище.
Крик Ястреба самолично откинул полог, приглашая меня внутрь, а Небесная Вода тут же бросился разжигать огонь в очаге — было уже темно. Ему это удалось с первой попытки, и я стал с любопытством разглядывать внутренность типи шамана. В целом он был похож на типи Люпина, с поправкой на специализацию его хозяина. Здесь тоже было полно резных деревянных фигурок, корзин и горшков с непонятным содержимым, пучков травы, развешанных везде, где только можно, птичьих черепов на шнурках, свисавших с жердей, которые служили остовом типи, парочки бубнов — побольше и поменьше, к каждому из которых прилагалась отдельная колотушка. Свет костра метался по стенам, превращая этот антураж в нечто сюрреалистическое.
— Интересно? — спросил Крик Ястреба.
— Ага, — согласился я. — А как вы будете меня лечить?
— Сейчас ты разденешься, и Небесная Вода натрёт тебя жиром, смешанным с травами, и нарисует особые знаки. Потом ты выпьешь зелье, ляжешь на шкуру рядом с очагом и закроешь глаза. А я буду бить в бубен и звать Великих Предков, чтобы они помогли мне излечить твоё тело. Не бойся, если будет немного больно. Если уснёшь — это хорошо. Если Предки захотят с тобой поговорить — отвечай честно. Вот и всё. Ах, да… Я вижу на тебе мощный амулет, в котором заключена частица души. Он не вредит тебе, а потому не помешает, можешь не снимать.
