Альбус согласился помочь старому знакомому и даже дал Непреложный Обет о том, что никому не расскажет про Барти. И действительно помог — Барти стал более вменяем, а для пущей осторожности тот же Альбус посоветовал Бартемиусу наложить на сына Империо. Тот так и сделал.
Примерно в это время в Азкабане скончалась Изабелла, до последнего часа принимавшая Оборотное зелье, и Бартемиус понял, что смысл его жизни ушёл навсегда, и это было невыносимо настолько, словно вокруг исчез воздух. Немного помогали ему, как ни странно, редкие встречи с Альбусом Дамблдором, во время одной из которых директор Хогвартса обронил одну фразу:
— Многие хотели бы вернуть близких из-за Грани, но это под силу только Наитемнейшей магии, мой дорогой друг… Как хорошо, что в вас достаточно силы, чтобы не прибегать к ней, ибо обряды эти воистину губят душу.
Отчаявшийся Крауч запомнил эту фразу… и с головой погрузился в изучение таких старинных трудов, за одно обладание которыми он сам, не колеблясь, отправил бы пожизненно в Азкабан любого. Как служащий Министерства, он имел доступ к конфискованным книгам подобной направленности, далеко не все они оседали в Отделе Тайн. Очень многое хранилось в специальном Министерском хранилище, вроде бы недоступном… но служебное положение Бартемиуса было достаточно высоким, чтобы периодически это хранилище посещать, не привлекая к себе внимания.
Наконец, ему удалось найти обряд, который позволил бы вернуть из-за Грани душу Изабеллы и вселить её в новое, здоровое тело. Был минус — тело должно было быть детским… но был и плюс. Ребёнок совершенно необязательно должен был быть магом. А чистокровный Бартемиус, как и многие маги, даже к так называемым магглорожденным относился с предубеждением, хоть и тщательно скрывал это, поскольку это могло отразиться на его карьере. А уж магглы для него вообще были говорящими животными.
А ещё для обряда ему требовалась кровь родственника, но собственную он использовать не мог — таково было условие. Тогда Барти-старшего первый раз в жизни обрадовало наличие сына. Барти-младший под Империо покорно выполнял всё, что требовал его отец, не имея права ни говорить, ни возражать.
Первая часть обряда удалась. Душу Изабель удалось вернуть из-за Грани, поместив её в крестраж, сделанный Бартемиусом из фамильного амулета Краучей. Но вот вторая часть… когда Бартемиус попытался поместить душу Изабеллы в тело новорожденной маггловской девочки… это не получилось. Казалось, что сама Изабелла сопротивляется такой участи. Бартемиус предпринял ещё одну попытку — не удалась и она.
Барти-младший, которого отец к тому времени держал в подвале, переоборудованном под лабораторию, в железной клетке, с ужасом следил за отцом, но Империо не давало ему возможности как-то вмешаться в ход дела. Так что он просто стал для отца постоянным источником крови для его безумных экспериментов.
А потерпев неудачу, Крауч-старший озверел настолько, что стал тренировать на Барти Круцио, обвиняя парня во всех смертных грехах. Сопротивляться, понятное дело, Барти не мог, но Крауч-старший своими действиями неосознанно расшатывал наложенное «Империо». Барти, успевший к тому времени возненавидеть отца, стал потихоньку распутывать заклятье.
Крауч-старший этого не замечал. Ему казалось, что он нашёл причину своей ошибки — чтобы правильно провести обряд необходимо было обладать легилименцией, а склонности к ней у представителей Рода Краучей не было от слова «совсем».
Но всё больше погружавшегося в свою бредовую идею Бартемиуса было уже не остановить. Что характерно, он оказался достаточно хитёр, чтобы продолжать ходить на работу и поддерживать прежний имидж, так что в Министерстве никто ничего не замечал. Да и вообще… министерские служащие оказались на редкость ленивыми и нелюбопытными. Наверное, что-то неправильное смогли бы заметить Грозный Глаз или Амелия Боунс, но у них своих дел было по уши, с Краучем они пересекались редко, а когда пересекались, тот был особенно осторожен.
Сам же Бартемиус обдумывал очередную проблему — как стать менталистом. Ему даже в таком состоянии было понятно, что старого дружбана Альбуса просить о таком не стоит. Не поймёт. Или точно поделится своими наблюдениями с теми же Грюмом и Боунс… а всё, проделанное уже Бартемиусом, тянуло не на один Поцелуй дементора. Пришлось вновь разжиться трудами из тех самых, очень сильно запрещённых. На сей раз Бартемиус прижал к стенке Горбина, и тот, после угрозы засадить в Азкабан пожизненно не только самого Горбина, но и его единственного родственника, двоюродного племянника, смышлёного парнишку, весьма разбиравшегося в семейном деле, выдал древний фолиант, оплетённый в человеческую кожу, к которому сам Горбин прикасался только в перчатках из кожи драконьей.
Именно там Бартемиус и нашёл обряд, условно называвшийся Воровство Даров. Нашёл и призадумался. Нет, не над моральной стороной вопроса — она его уже не волновала. Задумался над тем, где в Англии можно найти мага, имеющего хотя бы средней силы Дар менталиста. Нет, ему были известные целых два подобных мага — Альбус Дамблдор и Северус Снейп, но ни того, ни другого использовать в своём обряде он, по понятным причинам, не мог.
И тут Крауч-старший вспомнил о Реймонде Мальсибере. Среди Даров Рода Мальсибер числилась и менталистика, да и пребывал оный Мальсибер в Азкабане, то есть вполне себе в пределах досягаемости.
И Барти принялся за дело. Благо он прекрасно знал, на какие кнопки нажимать и сколько кому заплатить. Богатым Крауч не был, но позволял себе немногое, живя аскетом, так что большая часть его министерского жалованья оседала в сейфе Гринготтса. И этих накоплений могло хватить на годы безбедной жизни, но Бартемиус расстался с большей их частью спокойно, лишь бы получить желаемое. Мальсибера под Империо, в антимагических кандалах, привезли ему тёпленьким, разве что без упаковки с бантиком. Среди охраны распространился слух, что Мальсибера выкупили давние враги Рода, дабы отомстить по полной, в бумагах Азкабана появилась пометка о смерти узника «вследствие общей слабости здоровья и непереносимости морского климата», хоронили заключённых в море… В общем, всё прошло гладко.
Бартемиус ликовал. Получив в своё распоряжение менталиста, хоть и не самого сильного, он успешно провёл обряд и получил чужой Родовой Дар. Само собой, откат за это мог бы быть неслабый, но Крауч-старший большую часть его скинул на несчастную Винки, самую нелюбимую из своих домовиков именно за преданность сыну-неудачнику. Винки была очень привязана к Барти-младшему, а после отката её психика серьёзно пошатнулась и привязанность превратилась в болезненную преданность. Домовики не могут причинить вреда магам, в особенности маленьким, но Винки… Винки могла сотворить всё, что угодно. Бартемиус пояснил ей, что все его приказы направлены на то, чтобы помочь «больному» молодому Хозяину, который сейчас находится в таком состоянии, что «опасен сам для себя». Так что любой его приказ она выполняла с болезненным рвением.
Барти же, прекрасно понимавшему, в какое чудовище превратился когда-то горячо любимый отец, было очень тяжело. Единственное, что его поддерживало, это то, что занятый другими делами Бартемиус забывал обновлять «Империо» и его действие постепенно слабело.
Но всё ещё больше запуталось, когда старинный приятель Альбус неожиданно сказал Бартемиусу, что хочет ещё раз осмотреть его сына — он, дескать, побаивается проявлений нестабильности у Барти и его окончательного сумасшествия. Причин для отказа у Бартемиуса не было, Альбус был дружелюбен и вроде бы проявлял заботу, так что, быстренько приведя сына в приемлемый вид, он устроил эту встречу. Естественно, в доме, а не в подвале.
Подробностей этой встречи Бартемиус не знал, его в этот самый момент вызвали в Министерство, так что пришлось оставить Альбуса и Барти наедине.
Дело не продлилось долго, а Альбус любезно дождался возвращения приятеля. Барти выглядел более здоровым и спокойным, чем обычно, так что Бартемиус поблагодарил Дамблдора и распрощался с ним. У него впереди было несколько свободных дней, которые он взял, сказавшись больным, и стал готовиться к обряду, надеясь, что всё получится, и что душа его обожаемой Изабеллы наконец-то окажется в теле младенца, а уж о том, чтобы его будущая жена росла в любви, он позаботится.
