Дурсли ещё не вернулись, и я, придя домой, забрался в чулан и развеял оставленную куколку. Ни к чему, если гость или гости мисс Фигг поймут, что в доме отчего-то появилось два Гарри Поттера. Хотелось выйти, позвать книззлов и отдать им заслуженную награду, но я не знал, одна ли дома мисс Фигг. Поэтому оставалось только ждать.

Я устроился на кровати, притянул к себе шкатулку и стал задумчиво перебирать бусины, кожаные ремешки и кусочки меха. Стоп… Никакого меха в шкатулке раньше не было и в помине. И что это значит? Я задумался, а пальцы сами достали тонкий кожаный ремешок и начали нанизывать на него крупные глиняные бусины, покрытые яркой поливой — зелёные, синие, оранжевые, жёлтые. Это занятие меня настолько увлекло, что я пришёл в себя, когда понял, что задумчиво верчу в руках уже практически готовый амулет. Я ещё раз глянул на него… и сильно удивился. На сей раз это был не браслет, не кулон и не брелок. Готовое нечто больше всего напоминало сплетённую из ремешков тонкую паутинку с петелькой наверху, бусинами по краям и свисающими вниз кусочками чёрного и белого меха. По форме это напоминало Ловец Снов, плести которые меня научил ещё Крик Ястреба, но проблема была в том, что это не был Ловец Снов, и я даже приблизительно не представлял, что это за штука. Но выглядела она диковато-красивой и не была направлена на причинение вреда, скорее на защиту.

Я вздохнул, прикрыл глаза и попытался представить себе лицо того, кому предназначалось это странное украшение. Перед глазами встало лицо Дадли. Оппаньки… И что сие значит? Ох, что-то я устал… Видимо вложил в эту висюльку-паутинку достаточно магии. Не буду даже гадать, просто отдам Дадли.

Кстати, а о Томми-Нике-то я и забыл. Пока был на Гриммо — даже не связался ни разу, хорошо хоть предупредил заранее, что туда отправляюсь… Нехорошо как-то…

И я позвал:

«Томми, эй, Томми! Ты меня слышишь?»

Ответ пришёл через минуту:

«Слышу… Зараза ты, Гарри, хоть бы раз со мной с Гриммо связался. Ты обо мне рассказал?»

«Конечно», — ответил я.

«И?» — в мысленной речи Томми-Ника появилось напряжение.

«Всё в порядке, — отозвался я. — В следующий раз отправишься вместе со мной».

«Отлично! — возликовал Томми. — Завтра встретимся?»

«Постараюсь, но Петунья меня завтра по магазинам потащит. Типа, к школе готовиться».

«Может, там и встретимся? — поинтересовался Томми-Ник. — Я маму попрошу…»

Ого… А Томми даром времени не терял… Совсем вжился в образ. Он, кстати, похоже, что-то из этого уловил и стал не то пояснять, не то извиняться:

«Я… миссис Мэннинг — хорошая. И мистер Мэннинг тоже… Они меня любят и не знают ничего. Некрасиво же будет их разочаровывать… Сам понимаешь…»

«Не оправдывайся, Томми, — ответил я. — Всё в порядке. Давай так, я у Петуньи спрошу, а потом тебе постараюсь объяснить, куда мы поедем. Может быть, и удастся пораньше встретиться».

«Ага, давай, спокойной ночи», — попрощался Томми и отключился. Всё-таки общение на большом расстоянии не так легко даётся что ему, что мне. Эх, жаль, не расспросил его, что за чудо у меня получилось…

С улицы раздался звук подъезжающей машины. Ага, а вот и Дурсли… Может, теперь хоть неделька-другая пройдёт спокойно? Так, для разнообразия…

*Франсуа́-Домини́к Туссе́н-Лувертю́р (фр. François-Dominique Toussaint-Louverture; 20 мая 1743 года, поместье Бреда недалеко от Кап-Аитьена, Гаити — 8 апреля 1803 года, замок Фор-де-Жу, Франция) — лидер Гаитянской революции, в результате которой Гаити стало первым независимым государством Латинской Америки.

Комментарий к Глава сто вторая. В которой герой ставит вопрос ребром и выражает робкую надежду Автору на кофе, Музу на печеньки:

https://money.yandex.ru/to/410014057127193

====== Глава сто третья. В которой герой палится ======

Оставшееся время до школы пролетело быстро. Уж не знаю, то ли местные добрые боги услышали мои молитвы, то ли я на время оказался в роли Неуловимого Джо (в смысле, кому он, нафиг, нужен?), то ли у всех заинтересованных сторон иссяк отпущенный на этот период запас интриг, но никаких поползновений со стороны загадочных посторонних сил ни на меня, ни на Дурслей не было. И нельзя сказать, чтобы я так уж сильно убивался по этому поводу.

По магазинам Петунья нас с Дадли всё-таки вытащила — ага-ага, прямо на следующий день после моего возвращения с Гриммо. Напрасно я говорил, что потом съезжу и сам всё закуплю, что одежды у меня вполне достаточно, а форму можно купить и попозже, что школьный рюкзак для себя и Дадли я сошью сам (дополнив чарами, само собой, так что в этом плане мне тоже никуда торопиться не нужно), что какая разница, в какое время покупать ручки-тетрадки, и совсем не обязательно для этого давиться в куче других покупателей…

Всё было напрасно. Как у любой истинной домохозяйки, слово «Скидки» вызывало у Петуньи вполне однозначную реакцию — надо брать! В общем, проще было подчиниться, чем противостоять. В прошлые годы Гарьку на распродажи не брали — вот ещё! — для него всё закупалось по остаточному принципу и самое-самое дешёвое, но на этот раз Петунья смотрела на вещи совершенно по-другому. Так что нам с Дадли оставалось только обречённо вздохнуть. Брутальный мужчина Вернон торопливо и печально сказал о том, что он бы и рад помочь нам в этом нелёгком деле, но вот срочные дела фирмы «Граннингс» этого не позволяют, так что придётся нам возвращаться с покупками на такси. На что Петунья жизнерадостно ответила, что будет действовать по обстановке, ведь мальчики уже большие, всё унесут.

Я попытался расспросить Петунью о нашем маршруте, чтобы встретиться хотя бы с Томми-Ником, но женщина задумчиво ответила, что пока не может сказать ничего определённого, так что я понял, что нашу несчастную с Дадли участь не облегчит ничто.

Как оказалось, я был насквозь прав. Школьные распродажи привлекли такую кучу народа, что я не узнавал обычно спокойных англичан. Похожее оживление я видел только в очереди за водкой, когда незабвенной памяти Михаил Сергеевич решил, что сухой закон — это самое то, и с этим животворящим продуктом стали случаться перебои. Нет, серьёзно, толпа народу, штурмующая коробки и ящики, на которых была написана маркерами офигенно низкая цена за каждую вещичку, вызывала у меня в памяти ностальгическую грусть. Бедные девушки-продавщицы скакали горными козами, не успевая подносить коробки и ответить на вопросы всех желающих, кассы в отделах строчили со скоростью анкиного пулемёта… в общем, все при деле, никому не скучно.

«Патронов не стало, а я всё шмаляла, пока эскадрон удирал… А вы говорили, Василий Иваныч, что мелкая речка Урал…» — пробормотал я себе под нос и, встретившись с обречённым взглядом Дадли, усмехнулся:

— Добро пожаловать в Ад, Большой Дэ!

— Рейнджеры не сдаются, мелкий Гэ! — в тон мне ответил этот засранец, и я невольно заржал, заглушив даже треск кассового аппарата. Петунья же нервно зашипела и потащила нас к коробкам…

Ну, что я могу сказать? Всё, даже самое ужасное, когда-нибудь кончается. Спустя час мы вышли из универмага, обвешанные с ног до головы пакетами, пакетиками и пакетищами, и Петунья, поглядев на нас, поняла, что в общественном транспорте мы будем смотреться немного… странно. Так что она всё же решила поехать домой на такси, а в качестве премии за хорошее поведение отвела нас в кафе-мороженое, заказав каждому по большой порции с поливкой шоколадом, сиропом и орешками… И никакого фруктового льда, как в каноне!

Честно говоря, мы с Дадли так укатались в магазине, что просто поблагодарили Петунью и набросились на вкусняшку. Даже фанат здорового питания Дадли Дурсль никаких возражений против мороженого не имел.

Итак, мы сидели в кафе, уничтожали мороженое, Петунья же пила чай с маленькими аппетитными булочками и задумчиво что-то подсчитывала в маленьком блокнотике — как я понял, выгоду от тех самых скидок, как вдруг за нашими спинами раздался голос:

— Добрый день!

Мы оглянулись, Петунья машинально поздоровалась и только потом подняла глаза, а когда увидела, кто с нами поздоровался, тут же предложила присесть рядом. Я же только вздохнул, здороваясь в ответ — ага, доктор Прадх с Суриёй, видимо тоже к школе закупались и решили передохнуть… а тут и мы. Сурия, кстати, подросла и выглядела просто ослепительно, её имя, кажется оно переводится, как «Солнце», очень ей подходило. Как говорится, Сурия сильно изменилась за лето… А уж когда я взглянул на Дадли, то понял, что его эта прелесть равнодушным не оставила, и что, в отличие от папы с мамой, для него вовсе не имеет значения происхождение девочки.