Теми днями Эйстельд нес дозоры у этих границ, по большей части обитая на бескрайних пустошах, и лишь изредка появляясь в селениях неподалеку. За это время он научился быть готовым к любым встречам: с отрядами местных мародеров, благородными бандитами, ветеранами всевозможных войн, которые никого не страшились и всегда намеревались брать то, что казалось им своим по праву. Такие встречи (если пытающие удачу были настолько глупы или настолько отчаянны, дабы связываться с Серым скитальцем) Эйстельд и его верный клинок заканчивали быстро, навсегда избавляя «гостей» от сложностей дальнейших набегов.

Порой случалось наблюдать издали силуэты бродячих полутролей, которых нужда и голод уводили все дальше от родных гор. Троллей и их ближайших сородичей Зверодрагуров в те времена было мало, поэтому от селений они старались держаться подальше. Лунный металл они чувствовали не хуже, чем звери охотничьи ловушки, потому и скромное жилище скитальца едва беспокоили.

В той самой придорожной харчевне, куда Эйстельд решил наведаться, дабы вернуть себе человеческий облик, и завязалась крепкая дружба между тогда еще молодым скитальцем и старым, неунывающим охотником бальторовской расы.

Отряхивая в край изношенный плащ, более всего походивший на балахон странствующего бродяги, до того он был покрыт въедливой бурой пылью, Эйстельд отворил скрипучую дверь в полутемное помещение ничем не примечательной харчевни, разве только, если вникнуть в абсурдное название. На вывеске, висевшей на двух ржавых петлях у входа снаружи, был изображен тролль с блаженной рожей, которой автор этого шедевра пытался придать выражение одухотворенности с помощью пера за ухом, что по задумке было олицетворением его тесных отношений с поэзией. Надпись была выполнена довольно искусно и без ошибок, чему странник и удивился. Знающие письменность в этих краях встречались не так уж часто, а о мастерах гравировки и говорить было нечего – их можно было перечесть по пальцам одной руки.

С порога в нос ударил знакомый запах прожаренного мяса, наваристой похлебки, кислого перегара и изношенной кожи. В дальнем углу зала, у пожелтевшего от постоянного смрада окна, Эйстельд приметил подходящий стол. Народу было немного: усталые кжиники из торговых обозов, несколько местных мужиков и совсем неподалеку от приглянувшегося столика сидела низкорослая фигура, привлекающая внимание пьяными громогласными комментариями происходящего вокруг.

«Хм, бальтор… Судя по всему, охотник или кто еще опасней», – подметил про себя Эйстельд, направляясь к столу. Выкрикивающий одновременно шутки и проклятия, бальтор практически не обратил никакого внимания на проходящего мимо скитальца, если не считать неожиданный напев среди всей его забористой ругани:

– О, лунный свет! Все там, где тьма, сияешь нам! – и последующее за ним восхваление стоящей перед охотником кружки пива. Эйстельд готов был побиться об заклад, что в данной, плохо скрытой издевке, подвыпивший бальтор дал понять: он сразу определил кем является вошедший, и благоговейного трепета от него ожидать не стоило.

Решив не вникать в ситуацию, а просто отдохнуть после стольких дней в диких землях, Эйстельд махнул корчмарю, заказав кувшин пива, похлебки и тарелку куриных рулетов. Только он и успел пригубить темного ржаного, как дверь в корчму распахнулась от довольно сильного пинка и в просвете замаячили силуэты в высоких шлемах с длинными шестами, увенчанные тяжелыми набалдашниками.

Это были сборщики податей очередного барона или наместника с северных рубежей. Более опытных грабителей и насильников нужно было еще поискать. Они всюду появлялись со своими сумками, переполненными указами и предписаниями на все случаи: от взимания всего ценного до продажи в рабство. Эйстельд прекрасно знал, что подлинность содержимого этих сумок никто и не осмеливался проверять. Законы в этих местах потеряли свою значимость, господствующее место занимали теперь сталь и золото.

«Интересно, успею закончить хотя бы с похлебкой, прежде чем эти сучьи дети начнут выбивать из посеревшего корчмаря все, что могло бы послужить оплатой налогов?» – прикидывал в уме скиталец, скорыми глотками осушая только начатый стакан довольно неплохого пива.

Но новоявленную компанию ни корчмарь, ни сборы налогов, похоже, не интересовали. Вместо того, чтобы с пристрастием начать допрашивать всех присутствующих и как можно быстрее стараться освободить их от бремени золота и украшений, все эти шлемы и шесты неспешно двинулись к столу бальтора. В отличие от остальных посетителей, которые тут же позабыли о чем болтали и сплетничали, старого охотника нисколько не смутило их появление:

– Чего это, мастер корчмарь?! Неужто сегодня у вас праздник какой и для детишек сладостей со сдобою напекли? Вон сколько сопляков набежало, того и гляди, передерутся из-за лишней ватрушки! – бальтор весело хмыкнул, невозмутимо взирая на приближающиеся здоровенные фигуры.

– Так, парни, окружайте стол и следите за его руками, они чертовски охочи до всякого рода фокусов. А ты, Гелвин, не вздумай чудить! Бумага с подписью и печатями у нас на тебя есть, и в этот раз мы не упустим шанса ею воспользоваться! – надменным тоном заявил один из прибывших, который, судя по изукрашенному шлему и повелительным репликам, был старшим в отряде.

– Да-а, вы конечно же ею воспользуетесь, – уже без улыбки произнес бальтор, – только не здесь, а за углом, аккурат шагов десять, как в отхожее место упретесь, там и воспользуетесь! – с этими словами Гелвин обвел потяжелевшим взглядом всю окружающую его стол кампанию, продолжая громко прихлебывать из кружки.

– Да кем себя возомнил этот мешок с дерьмом?! Сейчас я его научу как нужно встречать представителей власти! – сплюнув на стол, зло прорычал покрасневший от ярости командир и рывком выбросил шест в сторону бальтора. Достигни он цели, превратил бы и без того не самое привлекательное лицо охотника в жуткое месиво.

К тому времени, как шест прилетел к краю стола, где секунду назад еще пил свое пиво невозмутимый старик, за стулом никого не оказалось. Зато тотчас слева рухнул, как срубленное дерево, ухмыляющийся тупым самодовольством один из «законных» представителей власти. Вереща как пойманная свинья, он неуклюже начал отползать в сторону, сжимая окровавленную штанину ниже колена. Никто не успел произнести и слова, как приземистая серая тень снова нырнула под стол, и, находящийся справа амбал, у которого только-только глупая улыбка сменялась непомерным удивлением, сильным толчком отлетел в сторону. Здоровяк с отвратительным хрустом повстречался со сваленными в углу ящиками, затем громко охнул, обмяк и затих. Командир, резко отпрянув от стола, полудугой провернул шест, становясь в защитную позицию.

«Вычурному шлему» стоило отдать должное: опытный, хоть и не самый умелый боец», – подметил про себя Эйстельд, с интересом наблюдая за развивающейся перед ним сценой. С того самого момента, когда кольцо вокруг стола небрежно замкнулось, скиталец быстро прикидывал в уме, потребуется ли его вмешательство. Бальторов он знал, как крепкую расу одинаково охочих и к доброй драке, и к доброму ужину. Но все же, старик, хоть и не производил впечатление беспомощного, одиноко терялся за громоздкими силуэтами подступающих стражей. Но в тот самый момент, когда напряглась спина командира, готового к нападению, Эйстельд, не выпуская из взгляда старого охотника, понял, что весь этот самодовольный отряд, привыкший к безнаказанному разбою, сейчас обречен.

– Ну и зачем же ты сразу палкой в лицо тычешь? Хоть бы бумажку свою показал для приличия, гаденыш! – с едким пренебрежением проворчал Гелвин, вылезая из-за стола и с кряхтением, скрипучим как вековое дерево на ветру, направился в сторону застывшего командира. Шест просвистел в воздухе, описывая широкую дугу. Бальтор ловко увернулся, проскочил под шест, и неуловимым ударом направил свой незаметный кинжал в щель между защитными пластинами нагрудника. Но противник не собирался так просто отдавать свою жизнь. Позволив кинжалу увязнуть в сочленении доспехов, где клинок уперся в кольчужное плетение, сборщик ударом локтя обломил лезвие кинжала по рукоять, и быстрым отскоком ушел от бальтора на расстояние вытянутого шеста.