У каждого скитальца есть некоторые знания для борьбы с Измененными, но действенны ли они на одного из Коронованных Эйстельд не знал. «Бежать!» – мелькнула в голове нелепая мысль, которую Эйстельд тут же отбросил. Коронованный двигался в этом тумане проворнее, чем рыба в воде. Оставался последний козырь – призрачная надежда на собственный меч. Серебряный Шторм хоть и проходил сквозь черную завесу, расколоть древний нагрудник ему было не под силу. Уповая лишь на судьбу, Эйстельд вложил всю свою веру в силу крови, что текла в его жилах и жилах его предков.
Вдруг он почувствовал, как клинок тихо вздрогнул в руке. Тепло разлилось по всему предплечью, согревающим потоком устремляясь прямо к сердцу. Энергия, идущая от металла, наполняла его грудь и возвращалась в рукоять обратно. Меч едва заметно отсвечивал лунным серебром, которое дарило искру света в этом безнадежном болотном мире. Ощутив угрозу своему столь привычному мраку, сутулая коронованная тень в судорожных изгибах и все в той же непроницаемой тишине начала заползать обратно в чернеющий провал холма.
Тепло меча, придающего сил и уверенности, исчезло также быстро, как и появилось. Поэтому, когда последний луч черной короны скрылся в темноте, ноги скитальца несли его прочь от холмов сквозь пелену, разбрызгивая мутные потеки по едва различимой тропе, к блеклой полосе рассвета.
Сколько Эйстельд бежал, не знал даже он. Наконец, ощущение ледяных пальцев страха и тоски, что терзали его после мучительного прикосновения, начало постепенно покидать.
– Вот же старый осел! – пробормотал Эйстельд, сбавляя шаг и останавливаясь под иссохшим деревом. Бежать больше не было сил, да и с каждым шагом возвращался здравый смысл. Он знал, что стражи крайне редко покидает пределы своих владений. Хотя, касаемо Коронованных, уверенности не было ни в чем. Древние были способны на многое: пространство для них было подобно податливому полотну, а время служило им также, как смертному – простая дорога. Однако чувства подсказывали, что его давно уже никто не преследует. Будучи следопытом, он всегда доверял своему чутью.
– Хороший из меня бы вышел наставник… по распитию браги, просиранию денег и выбору верных путей! – продолжал он ругать себя за неосторожность, но вскоре на дальнейшие нравоучения у скитальца не осталось ни сил, ни желания. Нравственность не являлась его выдающимся качеством. Медленно шагая через постепенно редеющую зеленоватую завесу дождя, Эйстельд с видимым удовольствием наблюдал первые и осторожные касания робкого рассвета. Внимательно осматривая разорванную куртку и рубаху под низом, он с облегчением отметил, что до плоти страшные пыльцы не добрались.
– Повезло, что еще ноги держат. Иначе, валяться бы мне где-то на этой тропе с черными, как сажа, глазами.
Скиталец хорошо представлял последствия, ожидавшие его после Мертвой Хватки, в одиночестве обширных неприветливых топей. Взявшись за рукоять, он медленно обнажил меч и внимательно осмотрел его.
– Спасибо, старый друг, я опять в долгу перед тобой, – тепло пробормотал Эйстальд, бережно проведя ладонью по клинку. Ни сколов, ни вмятин, к своему удовлетворению, он не обнаружил.
– Как всегда – безупречен. Сколько еще силы в тебе, сколько еще веры. Но достоин ли я их? – последние слова Эйстельд прошептал чуть слышно, точно стыдясь того, что клинок ответит. Спрятав меч в ножны и как следует оглядевшись, он прикинул, что где-то там рассвет уже вступает в полную силу, хоть и здесь, на болотах, его дыхание ощущалось крайне слабо.
Временные колодцы… Неслучайно Хранители предпочитают это название, нежели простонародное – Упокоища. Казалось, что промелькнули считанные минуты, а за границей ночь уже перерастала в утро. Нежить пробуждалась там, где сосредоточения селлестила порождали искажения, способные продавливать пространство к другим измерениям. Потому и проявлялись пертурбации времени – чем ближе к центру, тем явственней. Хранители не могли сойтись в едином мнении, где находился исток этих временных колодцев. Одни высказывались, что это зависит от объема скоплений селлестила, другие предполагали, что там могли действовать неведомые им амулеты и артефакты. Высказывались гипотезы о том, что вплотную к центру время почти останавливается. Однако узнать правду не представлялось возможным, поскольку свидетели данных событий никогда не возвращались.
Мысли текли неспешно. Если все-таки это был один из Коронованных, или даже сам Кхфаар, тогда дела в этих краях идут не то чтобы скверно, а на грани полноценного воплощения. Изначальному не достало бы сил… После Серебряной Войны, он хоть и был побежден, но не уничтожен. Однако печати были сломлены и легионы разбиты. Коронованные исчезли во мраке. Изначальный бежал в глубины и многие сотни лет о нем ничего не было известно. Но теперь первый из Коронованных пробужден, значит силы старой крепости, призвавшие вечного, вновь укрепляются.
С этими невеселыми раздумьями Эйстельд повернул к востоку и застыл, как вкопанный. За поворотом, в паре десятков шагов был виден силуэт, закутанный в видавший виды плащ с низко опущенным капюшоном. Обычный человек не заметил бы никого и прошел бы мимо, но острый взгляд следопыта безошибочно распознал сидящую фигуру, затерянную среди неприхотливых форм темнеющих валунов у обочины.
Загадочная фигура не застала скитальца врасплох. Нередко в странствиях ему доводилось встречать разнообразных путников, да и странноватого народа на пути хватало. Но все они преимущественно держались проверенных дорог. Встреча в глубине болот, неподалеку от крепости Клыка, была весьма необычна. По вязким топям, через удушливые пространства не решались проходить даже самые отчаянные авантюристы. Редкие дозоры местного караула обходили их десятой дорогой, а уж когда стали расползаться слухи о молчаливых тенях и призрачных силуэтах, желающих срезать путь или отыскать легкую добычу поубавилось вовсе.
Эйстельд подходил неторопливо, стараясь нарочно держаться подветренной стороны, чтобы ветер сыграл ему на руку. По едва различимым очертаниям, проступающим под изношенным плащом, он уже догадывался, с кем примерно предстоит иметь дело, но по прошествию недавних событий решил, что излишняя осторожность не помешает.
– Судя по тому, как ты суешься под ветер, словно дырявое покрывало на бельевой веревке, уж не рассчитываешь ли ты, что я какой-нибудь пронырливый кжиник, что носом чует, когда задница не мыта?! Тут и носом особо тянуть не нужно, разит от тебя могильником за версту! – с этими словами загадочная фигура откинула капюшон, предъявив миру и обрадованному дождю мокрую путаную бороду, местами укрытую сединой, пару глубоких шрамов на обветренном лице и хитрый глаз стального оттенка. Второй несомненно когда-то был не менее хитрым, но сейчас на его месте сидела тугая, безразличная к происходящему, повязка.
– Эйстельд, чертов бродяга! Как же я рад тебя здесь увидеть, – продолжил он с улыбкой. – Однако, если вдуматься во все эти совершенно «несвязанные» между собой события, то сразу становится ясно, что смердящие больше положенного болота и хрюкающие тени в кустах, заинтересуют Селлтирианд куда больше обыденного. И кто же ринется первым разгребать все эти коварные проделки недремлющей тьмы? Эх Эйстельд, Эйстельд… Внешне ты и повзрослел, но тяга к подобного рода подвигам осталась у тебя с юности.
– И я рад тебя видеть, Гелвин, – улыбнулся в ответ Эйстельд, убирая руку от полированного навершия на рукояти меча. Нестареющего старика бальтора, широкоплечего и низкорослого, даже по меркам его расы, скиталец знал уже не один десяток лет. Гелвин был превосходным охотником-следопытом и с недавних пор – мастерским охотником за головами. Эту новую профессию друга Эйстельд, мягко говоря, не совсем одобрял, но свое мнение держал при себе.
Познакомились они еще в пору молодости скитальца в придорожной корчме, что стояла у границ Бурого Предела, простирающегося на многие сотни лиг к юго-востоку. Внешне эта корчма напоминала месиво из коровьего дерьма и извести, но внутри была на удивление уютной. Именно этот «домашний» уют притягивал проходящие мимо обозы кжиников и купцов, следующих вдоль границ Предела. Они все еще лелеяли надежду выстроить подобие торговых отношений с давно уже одичавшими селениями на северо-востоке. Облюбовали эту корчму и личности более сомнительного вида, до дел которых никто и не проявлял излишнего интереса, разумно понимая, куда он может завести.
