Пасифая поднялась и слабым, едва слышным голосом призвала всех вознести моления Бритомартис, дабы богиня очистила наши сердца от суеты и страстей и помогла принять справедливое решение.
После молитвы с места встала Европа и, выйдя вперед, бросила на меня испепеляющий взгляд. Я не отвел глаз.
— Критяне! Ужасны знамения, которые посланы богами в первый год правления царя Миноса. Разве не чувствовали вы, как гневается Посейдон, сотрясая землю, в последние три дня, когда осквернители святынь во главе с царем-богохульником возвращались в наш прекрасный Кносс? Разве вы забыли, сколь велик и страшен гнев Посейдона? Разве он (Европа ткнула пальцем в мою сторону) не знает об этом? Знает! Так почему же продолжает упорствовать в безумии своем, разрушая святилища Великой матери Крита Бритомартис, изгоняя Благую Богиню с острова?
Она прервалась, обведя взглядом всех присутствующих, потом продолжила, с трудом сдерживая негодование:
— Царь Минос служит чужим богам, — Европа топнула ногой и вскинула руки. — Он служит богам чужого, враждебного Криту народа! Дела его ужасны! Он осквернил рощи и алтари Бритомартис, благой богини, которая веками оберегала Крит, даруя плодородие земле и благополучие людям! И вот все повержено в прах безумцем. Жрицы обесчещены сворой иноземных псов! Священные змеи, хранящие нас, убиты, и только во дворце не дерзнул он покуситься на святилище, поскольку царица Пасифая прокляла святотатца, и он устрашился мощи её!
Если в начале речь вдовствующей царицы была сдержанной и спокойной, то сейчас она все больше и больше приходила в исступление. Мать металась перед рядом священных сосудов, как львица, запертая в клетке, и её звонкий голос разносился далеко за пределами святилища. Я не тешил себя тщетной надеждой, что Европа сжалится над своим сыном. К не оправдавшим её ожиданий мать была безжалостна.
— В обычаях, мудрых и древних, испокон века черпали силу свою цари Крита. И вот он воздвиг гонения на мудрость предков, дерзновенно попирая их гробницы и забыв о почтении к родившим его! Забыты наставления царицы! Забыт совет мудрых жен и мужей, которые всегда радели о благе царства. Он не желает видеть предостережения богов, отечески увещевающих безумцев. Он не хочет прислушаться к преданиям, хранимым в памяти людской. И если мы не остановим его, то неисчислимо боҐльшие беды постигнут Крит!!!
Она закатила глаза, охваченная пророческим безумием, на губах ее выступила пена. Продолжила нараспев:-Ибо вижу я, как столб огня извергается из земли, И черный пепел сыплется с небес, Покрывая поля, сжигая рощи, Делая землю бесплодной! Как ищут свежего воздуха жены и дети, Но нет его, И зловоние пронизывает все вокруг. Я вижу волну в сотню локтей высотой, что разбивает в щепки наши корабли! Вижу светлокудрых варваров, Что покоряют нашу землю, Вижу детей нашихЗабывших язык свой и предков!!!И если не остановим мы анакта Миноса сейчас, То случится все это в царствование его!
Она с трудом пришла в себя и в изнеможении утерла пот со лба. Слова её повергли в ужас всех присутствующих, в толпе промахов раздались яростные призывы убить преступника. Царица сделала над собой усилие, преодолевая накатившее изнеможение, и продолжила страстно:
— Он сын мне! И сердце моё обливается кровью. Но я исторгаю чудовище из сердца своего. И молю ради блага Крита: остановите его!!! Смерть предавшему свой народ в руки чужестранцев! Смерть сброду, осквернявшему святилища!!! Сме-!!!
Голос её неожиданно пресекся. Так прерывается звон арфы, когда под плектром лопается струна. Царица вскрикнула. Я повернулся в сторону матери и увидел, как падает она, будто сраженная стрелой Артемиды.
— Мама!!! — пронзительно крикнул Сарпедон, первый поняв, что произошло. И, сорвавшись с места, кинулся к ней. — Ма-ма!!!
Европа, хрипя, медленно осела на пол. Я успел разглядеть большую змею, торопливо юркнувшую в один из сосудов. Вскочив с трона, бросился к матери. Она была еще жива, но жизнь покидала ее. Я склонился над ней. Европа слабо подняла было руку, но бессильно уронила её, закатила глаза. И задергалась. Изо рта её вывалился почерневший язык.
— Откуда взялась эта змея?! — рыдая, восклицал Сарпедон, прижимая к груди голову матери. — Боги! Боги! Помогите же ей!!!
— От её укуса умирают мгновенно, — обреченно произнесла одна из жриц, Эрета, дочь Айтиоквса.
— Боги карают тех, кто осмелился поднять руку на царя, благословенного мной! — внезапно, как раскат грома в ясном небе, раздался слева от меня трубный мужской голос, так похожий на голос моего отца.
Все в изумлении поворотились на него. Пасифая корчилась, упав на колени, с закатившимися глазами. Бог владел ею, и тело моей жены было подобно кукле, которую приводит в движение невидимая рука. Эта сила заставила её подняться и властно, по-мужски размашисто, вскинуть десницу. Я узнал этот жест и едва устоял на ногах от удивления.
— О, Зевс Лабрис! Отец!!!
Все придворные молчали, пораженные небывалым преображением. Пасифая подошла ко мне, совершенно по-отцовски положила руку на плечо и возгласила трубным голосом:
— Бойтесь гнева моего, гнева царя богов, Зевса Лабриса!!! Не смертным дерзать восставать против избранника моего!!! Смотрите, даже жрицу в её святилище настигает кара за посягательство на царя, чья власть дана богами! Участь смертных — покоряться судьбе без ропота!
Она развернулась к гепетам и жрицам:
— На колени, недостойные псы, посягнувшие на сына моего, любимца богов, исполнителя воли их на земле!
Те повалились с сидений своих, боясь навлечь на себя кару Громовержца. Варвары тоже пали ниц и поползли было ко мне, готовые лизать пыль с ног моих. Но Зевс, вселившийся в Пасифаю, остановил их, велев не шевелиться и не сметь даже отвести глаз. Потом повернулся ко мне:
— Яви усомнившимся силу свою. Вынь змею, убившую мятежницу, и подай мне! Она не причинит тебе вреда!
Ободренный отцом, я решительно исполнил его приказ. Змея угрожающе шипела, но, к моему немалому изумлению, не тронула меня. Зевс взял её и обвил гадиной мою шею.
— Смотрите! Вот знак воли моей! Ибо Бритомартис склонилась передо мной и признала власть мою! Я сказал!
И отец оставил мою жену. Она медленно повалилась к моим ногам. Я кинулся к ней. Пасифая с трудом открыла глаза и, обняв ноги мои, произнесла тихо и отчетливо:
— Да будь благословен ты, скиптродержец, госпожой моей, Бритомартис-Диктиной. Ибо мощная десница твоя направляется Зевсом-Громовержцем, которому она — покорная супруга!
И поцеловала мне колени — из-за большого живота она не могла склониться ниже. Я бережно поднял её и повел к скамье, помог сесть.
— Да будет так, Верховная жрица и возлюбленная царица моя.
Коротко пожав ей руку, не рискуя благодарить на людях большим, повернулся к подданным. Они боялись пошевелиться и в молчании взирали на меня и на змею, все ещё обвивавшую мою шею, как чудовищное ожерелье. Я подошел к телу Европы и велел прикрыть распростертый на полу труп.
Так вот что говорил отец мне в пещере, когда обещал, что кровь матери не будет на руках моих! Он сдержал слово своё, но не поведал мне тогда всей правды. Тем временем, Зевс коснулся разума моего, вкладывая в уста нужные речи.
— Сердце мое обливается черной кровью. Она желала моей смерти. Но я любил и почитал мать свою и скорблю о гибели её. Я не мщу мертвым. Унесите тело матери моей и похороните его с честью, подобающей царице и земной возлюбленной Зевса Лабриса.
Слова боли и ужаса, жившие в груди, не сорвались с губ моих.
Несколько жриц поспешно подошли к Европе, укрыли тело тканью, снятой со скамьи, и, подняв, вынесли труп.
— Боги покарали её — не люди. Сам я никогда не посмел бы поднять руки на родившую меня, — заключил я, простирая ладони к земле, призывая Аида в свидетели. — И пусть покарает меня владыка Эреба, если я солгал и хотя бы мечтал о смерти матери!
Я замолк, давая людям время убедиться в истинности моих слов. Многие напряженно смотрели на меня, ожидая, не покарает ли клятвопреступника грозный Аид. Но я был уверен в искренности своих слов и совершенно спокоен.
