– Короче, братва, – Шах прекрасен, театр потерял трагика это точно. – Спросить, как с гада, погнали, и первый бьет его под дых ногой и понеслось. С гада спрашивают только ногами, поэтому народ оживился, каждый хотел пнуть и не важно, был он в пресс-хате, не был – не суть. Все проще, каждый хотел почувствовать наслаждение, что он может, он имеет право. О, великий стадный принцип, забить, затоптать, я – один из всех, я – часть целого, ату – ату. И, если бы тогда с блатарями мы проиграли, нас бы били с таким же наслаждением. Это – жизнь, нет личности, есть стадо, а стажу нужен враг, главное его дать, указать на него и все. Минут десять и окровавленный ошметок тела лежал в углу у дальняка, на старом вшивом матрасе. Второго же еще не оклемавшегося, взяв за руки и за ноги расскачали и жопой об бетонный пол, отбив все внутренности, по сути не жилец. Кое-как остановив толпу, мы передохнули. Толпа получила, что хотела и теперь она наша, вопрос надолго ли. Как тревожно было от ожидания нового смотрящего от блатных, тут неизвестно, как пойдет. Ухожу на дальняк, достаю трубу, набираю номер, уже знакомый голос, – Не убили еще там, дышат? Не ссы, нет в хате камер, просто просчитать вас легко, я же не первый год замужем. Че там?

– С этих двух спросили, и малехо перебор начальник, – вздыхаю я.

– И хуй с ними, если сдохнут ночью вытащим, они без родины и флага, так что нормально, че еще хотел?

– Смотрила новый из головы не идет, – начинаю было я.

– Да забей, он уже тут, у меня был, нормально, вечером у меня и перетрете, не хуй по хатам шляться, отбой, я сам позвоню.

Убрав трубку в нычку, я вернулся к своим, Гринпис был в козлодерке, так что пришлось без него.

– Стрела сегодня, со смотрилой, где не знаю, вечером, но не здесь это точно..

– Я с тобой пойду, – говорит Шах, – или ну его на хуй эти встречи на Эльбе… И вообще, что ментам в голову брякнет до вечера…

– Ладно отдыхаем, до вечера…Тюрьма.

Наконец вечером, как-то уж тихо и буднично открылись тормоза и мы с Шахом, молча, вышли на продол. Конвойный чуть удивленно приподнял бровь, на что пришлось сказать, – Либо так, либо в камеру.

– Ладно, – после секундного замешательства сказал наш конвоир, – мне вообще по хуй, разбирайтесь сами. Сами так сами, пока петляли по коридорам, я пытался как-то продумать беседу, но ничего на ум не шло. Вот и знакомая дверь, заходим, лица теже, начопер, его зам и режимник.

– Вдвоем значит, – цедит сквозь зубы начопер, – ну это и хорошо. А теперь быстро отвечать, с нами или без нас?

Отвечать я понимаю надо быстро, поэтому даже не думаю и давлю из себя, – С вами. – Шах просто кивает. Мы понимаем, что бодаться сейчас не в масть, мы не банкуем это точно.

– А теперь слушайте сюда… – начопер начал объяснять нам вкрадце ситуацию, под таким ворохом доступной информации, я малость охренел. Я предполагал конечно, что есть подводные камни, но чтоб столько…

– Я думаю все все поняли? – закончил почему-то режимник. – А теперь, ты! – он ткнул пальцем в меня, – идешь со мной, не ссыте ровно все.

Мы выходим с ним вдвоем и заходим в соседний кабинет, где за столиком сидит мужичок, лет пятидесяти, с чашкой чая.

– Знакомьтесь это – Урал, – сказал режимник и…вышел.

– Меня Сергеич звать, если что, – мужик явно чувствует себя хозяином положения, это плохо, для меня по крайней мере.

– Присаживайся, – он, как барин, вальяжно машет рукой на рядом стоящее кресло. – Чая не предлагаю, так как фаршманут тебя за твой беспредел по беспределу, – хмыкает он, а мне парафиниться ни к чему…

"Ах ты, сука!" – думаю я, внутри начинает клокатать не злоба, нет ненависть.

– А ты прикинь, мне по хуй! – говорю я ему и наливаю из заварочного чайника себе чай в стакан, взятый с графина. Я улыбаюсь, ну есть такая привычка – чем больше опасность, тем я почему-то больше лыблюсь, это еще парни по нашей бригаде в Чечне замечали.

– Ты, если предъявить хочешь, так давай, – продолжаю я, между нами столик и, даже если он кинется, не успеет, я в этом уверен.

Моя задача проста – вывести его из себя, поэтому я продолжаю.

– Мне говорили, что, мол, Урал адекватный, по ходу напиздели. А по поводу кипеша скажу, я вашу рвань на хую вертел, у вас кормушка сдулась, вот вы и суетитесь..

– Знаешь, малой… – начинает было Урал.

– Малого ты в зеркале увидишь! Ты глазенками не зыркай. В прямую хрен ты что сделаешь, исподтишка можешь, тут вы мастера. Да ты и сейчас бздишь, скажи не так?

У меня внутри будто звенело все, сейчас наступил момент той самой истины, когда решается все.

– Не тут и не сейчас, – с ненавистью говорит Сергеич, – но правило будет, ой будет!

– Не пугай! – леплю ему ответку, – Тебе же Кум не велит, а все почему, потому что вы хотите и на хуй сесть и рыбку съесть, одновременно лошков причесываете за понятия и тут же до Кума бегаете. А мы не врем, если я тебя с твоими понятиями сучьими на хую видел, то я так и говорю. У меня понятия одни мне их мать с отцом передали и все! Понял меня, ты!!!

Тот просто вскакивает и выкидывает вперед руку, нож хороший явно на зоне делали, не плюшевые мастера интернета, а настоящие. Откидываюсь назад вместе с креслом, переворачиваюсь через спину, вижу ноги смотрилы, толкаю кресло под ноги, тот на секунду теряет равновесие, успеваю вскочить и со всей злобой и ненавистью, как угодно, бью ногой, куда попаду. Попал в грудь, больше не дали, влетели в кабинет люди в масках и свет потух.

Я медленно приходил в себя, по стенам текла вода, свет тусклый, лежу на откидных досках, первая мысль моя – "кича, армия". Но потихоньку очухиваюсь.

Итак подведем итоги. Я в карцере, и что дальше не знаю. Два варианта: или меня к своим или… Второе ИЛИ не устраивало никак. Голова болела нещадно. Так, сигареты в кармане, спички тоже, это обнадеживало. Закурил и чуть не вырвало. Хреново, лампочку сотрясли. Перестукиваться смысла нет. Ложусь на доски, думаю, а что думать, по сути я ничего не решаю.. Потихоньку начинает знобить, встаю два шага туда – два обратно, не согреешся, отжимания не помогут. Придется впадать в анабиоз. Сворачиваюсь в позу эмбриона, вроде задремал и тут… – Эй, повстанец, на держи!

Вскакиваю на откинутой створки кормушки лежит пара небольших пакетов и даже не запаянная малява, разворачиваю…

– Час добрый, Сапер! Все нормально, скоро в хату, папа обещал, отлежись денек, Грина перевели в Х/о так что потихоньку двигаемся. Черные молчат, но пока! с Ув. Шах.

Итак если это не лажа, то хорошо – будем посмотреть.

И я проваливаюсь то ли в сон то ли в дремоту, пакеты посмотрю потом, голова потихоньку отпускала…Тюрьма

Утром я обалдел, ибо дверь в камеру оказалась открытой, я осмотрел все вокруг, вроде без изменения.

Ладно, начнем. Я осторожно открываю хату, в коридоре яркий свет, вдалеке маячит девочка конвойная,

– Привет, – бурчу я, – это что? – И киваю на тормоза.

– Иди прямо, тебя ждут, – она произносит это обыденно, будто так и надо. Прохожу вперед, в козлодерке накрыта поляна, сидят Гес и Гринпис.

– Заходи давай, не бзди! – улыбаются оба. На них уже роба, причем отглаженная, и кепари со вставками, блатари, блин, хоз бандовские, – ну чего, Сапер, давай по делу?! Ты теперь – автор, тебе решать, – говорит Грин, пододвигая стул. Я присел, взял в руки кружку с чаем и спросил, – Что происходит, кто-нибудь внятно скажет? Грин усмехнулся, – Значит так, хозяин поставил так: блатных к ногтю, или так или никак; уфсиновские на низком старте; на новых корпусах, если и бузит кто, так малолетки или бабы. Отрицалам теперь никак не модно, что толку, если сел, а сам с первого дня об УДО мечтает.

–Дааа, не тот нонча зек пошел, – вставляет свои пять копеек Гестапо.

– Ты откуда знаешь, сиделец? – осаживаю я его.

У меня братец пятерик отмотал, из-за него я в военное не попал, и вообще никуда не попал, – подводит итог Гестапо.

– Ладно, в хозбанде как? – Спрашиваю я его.