Хоть что-то хорошее мне хотелось сделать напоследок, исправить мой косяк. Я не был уже уверен, что вернусь сюда. Не хотелось жечь все мосты, но по сути, что меня здесь держало? Чувство тотального одиночества и разочарования. От себя не убежишь. Мне нужно разобраться с собой, а не искать виноватых, чем я и занимался всю свою сознательную жизнь.

У моей матери была подруга, сын которой работал в редакции - Стэн Урис, и лучшей возможности просто не сыскать. Сложность была в том, чтобы сделать это хитро, ловко, потому что я не хотел, чтобы Билл знал, откуда идёт инициатива.

Все мы знаем, чем заканчивается добро. Поэтому мне хочется сделать что-то искреннее, правильное, молча и убежать нахуй, будто я никак к этому не причастен.

Вопрос в том, хотел ли этого Денбро? Или он успел опустить руки и сдаться на милость жестокому мегаполису, который изжёвывает с потрохами, доводит до отчаяния своим жёстким, прямым «нет». Ему нужно поверить в собственные силы, набраться смелости хотя бы попытаться. Это самое сложное. Особенно, когда уже неоднократно получал отказ.

Мне казалось, что я подстроил их встречу супер грамотно. Всё произошло как бы случайно, но Уриса я предупредил, что мой знакомый может поднимать перья. Однако Билл на удивление не скрывал своего интереса, и в кое-то веки я увидел, как его глаза горят. Ярко, страстно, особым блеском, который появляется, когда изливаешься насчёт того, что тебя действительно парит.

И спустя всего полчаса я свалил тихонько, будто меня и не было. Оставил всё на волю случая и судьбы. Они обязательно сойдутся, эти два повёрнутых на писательстве книжных червя. Моего отсутствия, зуб даю, никто даже не заметил.

И сейчас я должен же чувствовать радость, хоть какую-то отдачу от свершения доброго дела, но меня разъедала тоска, а апатия накрывала своими крыльями, как старого друга. Я уже сросся с этим чувством, и, казалось, когда только начинаю чувствовать себя лучше, сразу становится тревожно, неспокойно.

========== Часть восемнадцать ==========

***

За последний год я стал жутко нервным и дёрганным. Подозрительным, тревожным и рассеянным. Плохо спал, вскакивал посреди ночи, терялся в осознании, где сон, а где реальность.

Но не в ту ночь. В ночь перед отлётом я спал удивительно крепко, как младенец. Причём, абсолютно честно, без всякой хуйни - никакой выпивки, травки или снотворных. Мой истощённый организм вырубило по-настоящему впервые за очень, очень долгое время. Какая ирония.

И обычно я тут же подскочил бы на звук открывающейся двери, внутренним чутьём почувствовал бы, как кто-то зашел в квартиру, тихо открыл ключом дверь.

Но не в ту ночь.

И когда Лиз радостно мяукнула, оповещая меня, что в доме есть кто-то, кроме нас, я видел десятый сон. Так странно, что именно тогда я потерял всю свою хвалёную бдительность.

Я не заметил даже, когда сквозь приоткрытую дверь полоска света ослепила моё лицо, как кто-то сел рядом на мою кровать.

Мне всё это казалось сном, поэтому я не беспокоился.

Кровать прогибается под чужим весом, кто-то кладёт тяжёлую холодную ладонь мне на щеку, а я всё ещё не чувствую опасности.

Мягкое поглаживание приводит меня в чувство, и сонно, недовольно, я с трудом разлепляю веки и в темноте комнаты не соображаю, кто передо мной. Но когда до меня доходит, то сон как рукой снимает.

— Эдди! — после сна выходит хрипло, едва слышно, но когда я вижу в полумраке комнаты знакомые черты, воздух в лёгких заканчивается.

Каспбрак же молчит, только долго, внимательно смотрит на меня и гладит, гладит по лицу, будто и ему это тоже снится.

У меня язык как отнимает, а от робких, осторожных поглаживаний грудину заполняет жаром.

Он не снял ни куртки, ни обуви, так как есть запёрся ко мне в комнату, а у его ног тёрлась кошка, преданно выставляя напоказ свою любовь, что обычно ей не свойственно.

Я хватаю его за края куртки и заставляю рухнуть на меня, обнимаю, что есть силы, и носом утыкаюсь в дутое, холодное предплечье куртки. На улице моросило, и сейчас волосы Эдди и одежда влажная, но мне даже не прилетает в голову глупая идея его отпустить.

— Ты что здесь делаешь? — соплю ему в куртку и ощущаю, как его колотит - то ли от холода, то ли от нервного напряжения, но когда поднимаю на него глаза в поиске ответа, сердце падает в груди. Эдди всхлипывает, и щёки блестят от влаги. Я думал, это от дождя, но по трясущимся плечам, безмолвным слезам, катившимся по его лицу, понимаю, что он беззвучно плачет. Я стягиваю с него мокрую куртку, бросаю её на пол и снова притягиваю к себе, прижимаю в согревающемся объятии. — Всё хорошо. Всё хорошо.

На автомате, сам толком не понимаю, что именно хорошо и хорошо ли, держу его в руках и успокаивающе шепчу эти бесполезные слова.

Эдди затихает и спустя десять минут, так ничего мне и не сказав, чуть подталкивает меня в грудь, чтобы я лёг обратно на кровать. Я поддаюсь и, когда ложусь на спину, слышу, как с глухим стуком падает на пол обувь Эдди.

Через секунду прохладное, дрожащее тело ластится ко мне и ложится рядом, прямо под боком. Это всё больше и больше продолжает напоминать сон, но если это действительно он - это будет слишком жестоко.

Эдди полностью одетый, в джинсах, толстовке, только куртку да обувь снял, прижимается ко мне и ничего больше не делает. Ничего не говорит. В тишине и темноте слышу только, как прерывистое дыхание постепенно восстанавливается, со временем успокаивается, пока вовсе не превращается в тихое, едва слышное сопение. Мои пальцы продолжают зарываться в его спутанные, влажные волосы, и мне всё ещё нужен момент, чтобы осознать, что вообще происходит.

***

На следующее утро, как только я открываю глаза, меня будто силой поднимает с кровати, и я испуганно осматриваю постель. Рядом никого нет, и сердце заходило волнительными толчками. Мне показалось? Совсем крыша поехала или просто слишком реалистичный сон?

В комнате нет ни чужой одежды, ни обуви, хотя я помню, как ночью стянул с Эдди куртку.

На дрожащих ногах, семимильными шажками заставляю себя выглянуть из спальни, и глаза тут же натыкаются на чужую небольшую сумку на пороге.

С кухни доносится приглушённый голос, и сердце моё уходит в пятки. Значит, я не сошел с ума, это уже хорошая новость.

Эдди сидит на высоком стуле, сгорбился над Лиз, которая нахально растянулась у него на коленях, будто жалуясь, как её тут не баловали в его отсутствие, как мало уделяли внимания. Каспбрак как всегда что-то шепчет ей, разговаривает и расчёсывает пальцами гладкую шёрстку. Не замечая, что я стою у порога.

— Ты и правда здесь, — озвучиваю свои мысли.

Эдди вскидывает голову, и даже кошка резко поворачивается на звук моего голоса.

Так много вопросов, что я не знаю, с какого начать.

Каспбрак выглядит болезненно. Уставши, ещё более чем всегда. Синяки глубоко залегли под глазами, словно сон напрочь исключили из образа жизни, кожа посерела, и острые скулы выпирают слишком явно.

Эдди встает, Лиз мягко выскальзывает из его рук, и подходит ближе. Рывок - и его мягкие губы прижимаются к моим, а пальцы зарываются в мои и без того растрёпанные после сна волосы. Эдди целует короткими, но очень частыми поцелуями, и пока у меня голова совсем не закружилась, я сжимаю его за плечи и чуть отклоняю.

— Я так соскучился по тебе, — одними губами произносит и снова тянется к моему лицу.

Нужно его притормозить, прояснить ситуацию, потому что от всего этого веет истерикой.

Но буквально через секунду, когда я чувствую знакомый привкус его губ, его запах, врывающийся глубоко в лёгкие, тяжесть ладоней на моих плечах, всё летит в тартарары. На секунду меня как переклинивает.

Я больно обхватываю Эдди за талию и толкаю в сторону столешницы, придавливаю его своим весом, и Каспбрак с ответным рвением понимает без слов. Тут же оказывается сверху, расставляет ноги чуть пошире и тянет на себя, чтобы между телами не было ни просвета. Возможно, я действую достаточно жёстко, но ему нравится эта грубость.