Мой член вздрагивает от предвкушения, и стоит охуеть каких усилий, чтобы не накрыть его рукой. Я закрываю глаза, и все эмоции становятся до рези острыми, яркими, как вспышка на солнце. Главное не забывать дышать.

Ещё вечером я бы ни за что не подумал даже в самых смелых фантазиях, что эта ночь закончится так. Что Эдди, мой Эдди, жарко обведет своим умелым языком мой ствол, подрагивающий, изнывающий в его руках и медленно, не спеша начнет его посасывать. Господи боже, блять, о таком мне даже стыдно было бы подумать.

Я полностью в его власти, несмотря на то, что едва не трахаю его рот, едва не начинаю вколачиваться глубже в глотку, и это ощущение пиздец какое сногсшибательное. Допустимый контроль.

Эдди берёт глубже, помогает себе рукой, мягко, нежно поглаживает плоть, и когда я опускаю глаза вниз, потому что мне н у ж н о это увидеть, он вскидывает глаза, сталкивается со мной смелым взглядом, и я едва не кончаю от этого, вовремя вскидывая голову наверх.

— Держишься? — охуеть как вежливо интересуется Эдди, водя губами по головке члена, и мне даже сказать нечего, хочется, сука, перевернуть его на живот, и посмотреть, как он будет держаться, как ему хватит выдержки.

— Блять… Едва-едва.

— Хочешь быть снизу или сверху?

Быстро приподнимается на локтях и заглядывает мне в лицо. У меня пелена, туман перед глазами, а в голове кисель. Что?

— Мне можно выбирать?

Эдди смотрит на меня, будто я только сейчас узнал, что динозавры вообще-то вымерли. Он тяжело дышит, скулы горят от возбуждения, но взгляд серьёзный, сосредоточенный.

— Ну, конечно. Я же не знаю, как ты больше любишь.

— А ты? — мой хриплый, едва различимый голос лучше остального говорит, насколько невыносимо промедление.

— Когда как, — уклончиво отвечает Эдди. Дипломат хуев. Вижу, что он предоставляет мне выбор, и дикая, абсолютно невероятная идея подстёгивает меня, возбуждает от самой мысли. Если уж гореть, то гореть, сука, сгорая.

— Хочу, чтобы ты вёл.

У Эдди чуть расширяются глаза, но буквально через секунду он впивается жгучим, совсем другим поцелуем, и прижимается ближе. Понятия не имею, что меня дёрнуло за язык, но его лицо, его воодушевление подсказало мне, что всё будет в порядке и мне стоит довериться.

Мне захотелось предоставить ему свободу действий, захотелось самому отпустить ситуацию и довериться другому. Так, как никому раньше.

Не любит нежничания. Это я, блин, помню и повторяю как мантру. Стараюсь не сильно его лапать или покрывать поцелуями, но Эдди притягивает меня ближе за талию и длинными, подрагивающими пальцами проводит по моему животу. Спускается кончиками к бедрам, будто на пианино каком-то играет, снова возвращается выше, обводит набухшие, возбужденные соски, растирает их между двумя пальцами, сводя меня с ума, и боль, такая неожиданная, предательская накрывает слишком внезапно.

Эта комбинация - болезненного и приятного - заставляет меня притянуть его к себе. Схватить за волосы чуть жестче, чем положено, и Эдди стонет - не от боли, от удовольствия, и добавляет внутрь ещё один палец.

Мы оба тонем в коктейле противоречивых ощущений, оба терзаем губы, вгрызаемся друг в друга в дикой схватке непонятно за какую победу, и Эдди всё же сдаётся.

Терпение у него лопается, и резким, глубоким толчком он заполняет меня, и чувственный, звонкий стон разносится на всю комнату, заглушая все остальные звуки. Эдди прекрасен во всем. Даже когда теряет контроль.

— Ричи… Боже, как же охуенно.

Вышёптывает куда-то в уголок уха и замирает, даёт мне привыкнуть. Я едва шевелюсь, а низ живота горит таким блядским огнем, что на секунду кажется, будто у нас ничего не выйдет.

Но Эдди нежен, осторожен, больше не резок в движениях, и когда он начинает двигаться, то почти сразу умело меняет угол. И меня выгибает как по приказу, тело сводит от нарастающего удовольствия, и наощупь, не различая от наворачивающихся слёз, пытаюсь отыскать губы Эдди. Утыкаюсь в подбородок, касаюсь щеки, скулы, выцеловываю, казалось, всё, прежде чем добираюсь, наконец, до губ. Блять, а как можно быть с ним не нежным.

— Давай чуть быстрее.

Я даже не помню, чтобы произносил это, но мои губы хрипло произносят именно подобную просьбу, и Эдди тут же подчиняется, перехватывает меня в руках крепче, и остальное рассыпается в сознании в сплошной калейдоскоп из красок, ярких, пёстрых, что аж рябит перед глазами. И его лица, удивительно умиротворённого, блаженного, будто, наконец, нашёл то далеко забытое чувство чего-то искреннего, настоящего. Чего-то, стоящего иногда страдать.

И стоящего иногда рискнуть.