Но я ничего не мог с собой поделать. Если мысленно ещё могу давать себе тумаков за то, что фантазии идут кривой дорожкой, то телу я не всегда хозяин. И когда Эдди рядом, оно живет по своим законам, как дикарь, следуя инстинктам, двигается наощупь.

Попробуй приказать волнительной горячей волне в груди остановиться, когда он сидит рядышком на диване и покачивает ногой, слегка касаясь. Попробуй не думать о том, каково это - касаться его незащищённой, мягкой кожи, и слышать в ответ одобрительные рваные стоны. Попробуй, блять. Задачка не из лёгких, в особенности, когда он маячит перед носом, с горящими, жгучими глазами, как будто только что, сука, из кровати вылез. На которой ни минуты ночью не спал.

Я рад, что не особо запоминал Стива, потому что он канул в лету. Больше рядом с Эдди не появлялся, и мысленно я поставил счётчик. Когда же новый ёбарь заявится. И снова придется по новой разыгрывать этот спектакль в знакомство. Эдди ведь долго не усидит без хуя, на котором можно попрыгать.

— А мне Стив нравился.

— Блять, только не снова, Бев.

Эдди раздражённо закатывает глаза. Видно, что его доебало, когда виноватым во всех своих разрывах делали его. Но, по правде говоря, так ведь оно и было. Ещё никто никогда не бросал Эдди, всегда он закруглял этот фарс, который и отношениями-то трудно было назвать.

И всегда после “разрыва” Каспбрак становился мрачным, задумчивым, пускал иголки на любое слово, сказанное не так. Я старался его не цеплять лишний раз, потому что и мне перепадало пару раз. На эту тему Эдди шутить не любил, хоть и мог найти смешное во всём на свете.

— Ну, чем он тебе не угодил, серьёзно? — Беверли села на своего любимого конька. — Назови хоть один его недостаток.

Я переглядываюсь с Эдди через комнату, ловлю его уставший взгляд, а-ля “спаси меня” и улыбаюсь уголком губ. Пожимаю ему в ответ плечами, мол, а нехуй было знакомить с нами, и он одними губами шепчет “предатель”.

Открываю новую бутылку пива и так хочу не думать. Хотя бы один вечер. Спокойно посмотреть тупейший боевик, где все в конце взорвутся и отрубиться без всякой задней мысли.

И никаких проблем. Никакого сексуального неудовлетворения. Никакого кипятка на сердце, когда долбанные губы Эдди накрывают губы какого-то левого чувака.

Ни-че-го.

— Беверли, врубай уже этот ебучий фильм и хватит его пилить. Не маленький, разберётся.

Не выдерживаю и бросаю ей пустой подкассетник. Надо же, кто-то ещё до сих пор берёт диски напрокат?

— Никогда вы меня не слушаете, а зря. Я такое секу за версту. Стиву ты реально нравился. По-настоящему.

— Ебать мне мозги ему нравилось. В придачу ко всему остальному.

Эдди прихватывает с собой пачку сигарет, зажигалку и выскакивает за дверь, будто все черти из преисподней за ним гонятся.

Я спокойно приподнимаюсь на диване. Посмотрели, блин, кинчик.

— Всё нормально, я разберусь. Врубайте фильм, начинайте без нас.

Прихватываю его ветровку, потому что этот пустоголовый не подумал о том, что на улице октябрь, бля, и медленно, размеренно выскальзываю за ним. Спешить всё равно не имеет смысла. Ему нужно дать пару минут остыть наедине. Чтобы хватило времени досчитать до десяти и выдохнуть, разжать и сжать кулаки несколько раз. В такие моменты другим лучше не вклиниваться, не доёбывать.

В этом мы с Эдди похожи. Мы не любим, когда моменты нашего отчаяния становятся заметны для окружающих.

— Какая дивная ночка.

Набрасываю на его плечи курточку и становлюсь поодаль.

Эдди хмыкает, пыхтя сигаретой. Вокруг него скопилось целое облако дыма, так часто затягивается.

— Я могу ничего не говорить? Никак не оправдываться?

Редко моему вниманию предстает видок Эдди из разряда продрогший, одинокий щенок, но это как раз самое то, та эмоция. Обычно он всегда дохуя уверенный, излучающий сексуальную энергию направо и налево. А сейчас он Эдди Каспбрак, которому нужно молча, глубоко затянуться сигареткой пару раз, не боясь и не стыдясь того, что, возможно, и прорвет на одну-две слезы. Чисто из-за той черной, бездонной пустоты внутри.

— Ты вообще ничего никому не должен. Я тебе чисто курточку вынес, а не сеанс психотерапии устраивать. Сейчас зайду обратно.

— Придурок, — только Эдди может оскорбить настолько мягко, что тепло ударит мне в лицо. Из его уст это звучит иногда, как любовная кличка.

Он разворачивается ко мне и с плеча медленно, совсем незаметно начинает сползать ветровка. Я протягиваю руку и на автомате поправляю этот косяк.

— У тебя бывает такое состояние, когда ты ощущаешь себя совершенно бесполезным? Как калека моральная. Что бы ты ни сделал, всё получается через жопу. А ведь старался по-нормальному, по-человечески.

Ничего из того, что пытается выстроить Каспбрак со своими «парнями», не было по нормальному. Но это субъективная личная оценка, а что творится на самом деле в черепной коробке Эдса, мне невдомек. Может, я вообще ошибаюсь. Во всём.

— Ты не моральная калека, Эдди. Просто тебе не везёт с парнями. Всегда причем.

— Ну, спасибо. — Губы у него подрагивают от ветра, и мне так хочется обнять его. Прижать к себе, как дитё малое, коим он и является, и успокоить, приглушить эти тревоги.

Думаю буквально секунду и притягиваю его к себе, обхватываю за плечи, обнимаю, легонько сжимая в руках. А почему бы, собственно говоря, и нет? В этом же нет ничего предосудительного.

Эдди тут же утыкается щекой мне в плечо, зарывается носом в изгиб голой шеи, ведь свою куртку я, конечно же, не взял. Стою, как дурак, в футболке с коротким рукавом, упиваясь жаром, идущим от Каспбрака, и совсем не ощущаю холода.

Если бы можно было остановить грёбанное быстротечное время, я бы выбрал этот момент. Не самый счастливый, не самый удачный и веселый, но искренний до одурения, тогда, когда я могу расслабиться в чужих руках и ощутить ту же эмоцию по отношению ко мне.

Кино, кстати, было на удивление кровожадным. Столько кровищи я давно в боевиках не видел. Поэтому не сильно расстроился, когда мы с Эдди вернулись внутрь, пропустив добрые тридцать минут. Никто особо не обратил на это внимания. Только Бев бросила красноречивый, всевидящий взгляд, но промолчала, на удивление.

========== Часть 3 ==========

***

Палитра эмоций Каспбрака включает в себя миллиард разных оттенков. У него нет одной эмоции ни на одно событие. Всегда целый спектр чувств, иногда совершенно себе противоречащий.

Если он злился, то запросто мог начать заливисто, весело смеяться, балансируя на грани истерики и дикого необузданного веселья. Будто самому охуеть смешно с того, что его злит. Не человек, а сгусток, клубок острых честных эмоций.

И то, как он умеет ревновать, никогда в полной мере для меня не открывалось. Я думал, что он вообще не из таких, кто позволяет себе ревновать и демонстрировать это. Ха, я же самый охуенный, самый привлекательный из всей компашки, пальцем помани - и все мои будут. Такую энергию он излучал, и обычно, такие как он, не ревнуют. Ревнуют их.

Но тут что-то пошло глубоко по пизде.

Эдди в ревности, как собака, сорвавшаяся с цепи. И ни грамма самоконтроля, как пелена перед глазами. Это так непривычно, так противоположно тому, как ревную я.

Тихонько, пожирая себя изнутри, молча в тряпочку. Так, что никто никогда даже и не додумается, что меня что-то съедает на сердце.

Эдди же даст тебе понять, что он в бешенстве. Как дал понять мне.

Всё было просто охуенно, сегодня был последний школьный день перед долгими зимними каникулами, а на носу Зимний ежегодный бал. Такую хрень часто проворачивают в нашей школе, но на подобные мероприятия я никогда не ходил. Я и танцы - это как сало со сгущёнкой. Лучше не экспериментировать.

Но было одно но. Жирное, противное но. Я обещал Беверли помочь её подруге. Она новенькая, никто не хочет быть её парой, а я корю себя за то, что так легко поддаюсь на уговоры Марш. Что меня так легко разжалобить, сыграть на чувствах.