Еле соображающим от возбуждения взглядом я различаю, что пишу:
«Блять… Всё, что ты позволил бы мне».
Ответа нет минуту. Нет две. Я уже начинаю едва ли не в панику впадать от того, каков я идиот.
«Какого хуя ты всё ещё делаешь там?»
========== Часть 5 ==========
***
Он притягивает меня к себе за грудки, будто ударить хочет, но спустя секунду врезается яростным, жёстким поцелуем.
У меня до сих пор в ушах звенит обвиняющий крик Беверли, когда я без объяснений сваливаю из квартиры, едва не падаю через порог на дрожащих ногах. Сердце как у зайца стучит, и до дома Эдди я долетаю, казалось, со скоростью света.
Он сминает мои губы, обводит по ним языком, глубоко, страстно, нестерпимо. Будто жизнь на кону и минутой позже, минутой раньше - уже смерть. Поцеловать нужно именно в этот, нужный, правильный момент.
— Ты, блять, бежал что ли?
Эдди улыбается и снова вгрызается в мой рот. Ненасытно, вкусно целует, будто не губы, а сладкую конфету посасывает. Присасывается ко мне и зубами оттягивает пухлую губу, не жалея.
— Просто замолчи. Ты всю душу мне вытрахал. Как можно т а к о е писать мне, когда я сижу в окружении ребят?
Венка на его шее бешено пульсирует, и я приклеиваюсь туда языком, кончиком скольжу по ней, и ощущаю, как Эдди дрожит. То ли от смеха, то ли от возбуждения.
— Так в этом же и прикол, — он выдыхает, и гладит меня по плечам. Лицо как у нашкодившего ребенка - вроде и стыдно, что стены размалевал, но в то же время было так весело, — тебе же понравилось.
Как бы в подтверждение своих слов опускает руку на мой пах и осторожно, играчи пробегает пальцами. Губы немеют, будто наркотик какой по вене пускаю, а не его целую.
Эдди останавливается на секунду и рассматривает меня, точно я пришелец с планеты Нибиру. Мы всё ещё стоим в прихожей, я придавливаю его к стене, напираю всем весом, и даже не думаю о том, что если выйдет его мама, то конец света настанет гораздо раньше, чем обещали.
Эдди будто мысли мои читает:
— Её нет дома.
И этой фразы мне хватает, чтобы снова притянуть его к себе ближе, щекотнуть своим дыханием, как за секунду, чтобы поцеловать, услышать:
— Ты точно этого хочешь?
Я упираюсь в него ноющим, уже причиняющим боль возбуждённым членом, дышу, будто бежал марафон, а он спрашивает, хочу ли я? Я хочу его со средней школы. С того момента, когда в самый первый раз увидел в объятиях придурка-неформала, который пихал свой противный язык ему в рот, ни капли не стесняясь, что Эдди пятнадцать, а ему восемнадцать. Хочу, когда он каждый раз рассказывал, как и с кем проснулся на этот раз, и в какой позе кто кого трахал, настолько он любил поделиться со мной всем. Хочу так сильно, и не только сейчас. Не только на один разочек, быстро, горячо и испепеляюще. Хочу, чтобы это повторялось снова и снова. Охуеть, как хочу.
— Ты просто не представляешь как.
Целую его в изгиб шеи и прячу глаза, которые тут же меня выдали бы. Почему-то упираться стояком, тереться, разжигая возбуждение по телу, не стыдно, а в глаза заглянуть страшно. Будто на ногах не устоишь и грохнешься малодушно от одного ответного проникновенного взгляда.
Эдди запрокидывает голову и шея, чистая, молочно-кремовая, так и просится поставить свой “автограф”. Он коротко выстанывает, когда я зубами оставляю свой след, свою метку, потому что боюсь затеряться среди многих. Быть одним из большинства.
— В спальню. Не здесь.
Был в его комнате миллион раз, а сейчас из-за нервов даже забыл куда идти. Если бы он не придерживал меня под локоть, не направлял, я бы свалился ещё на лестнице.
— На кровать.
Краткими обрывистыми предложениями он говорит со мной, и мне ещё никогда никому не хотелось так сильно подчиняться, как ему.
Он не приказывает, но звучит так, будто выбора у меня всё равно нет. Эдди уже знает, что я до одурения с ума по нему схожу, и уже точно никуда не денусь. Пока только не понимаю, хорошо это или плохо.
— Чёрт. Дай мне минутку.
Я застываю перед кроватью и прикрываю веки. Комната кружится перед глазами, а ноги робко подкашиваются. Ещё никогда мне не было так страшно. Будто нет права на ошибку. И это так глупо. Ведь ничего ужасного не произойдёт.
Эдди выглядит увереннее, и я не удивлён. Он понимает, что делать, он чувствует себя, как в своей тарелке. Понимает, насколько привлекателен, и как использовать свои лучшие стороны. Я же вряд ли дотягиваю до той высокой планки, которую он привык держать.
— Всё хорошо? Ты весь белый.
Каспбрак останавливается у края кровати, тем самым будто символичную черту проводит – ещё шаг и пути назад нет.
Я молча киваю, мысленно считаю до десяти (его, кстати, старый способ, чтобы успокоиться, приостановить панические атаки), и чувствую, как сердце грохочущими, переполняющими толчками рвётся из груди. Девять. Десять.
— Неужели Ричи Тозиер чего-то боится в этой жизни?
Эдди подходит ближе, и лукавая, едва заметная улыбка трогает губы. Совсем как в детстве, якобы говоря «слабо, что ли?». Я понимаю, что он подбодрить хочет, перевести всё в шутку, и от того, что он не отказывается, не злится из-за моего внезапного ступора, я чувствую невероятную благодарность.
— Самую малость, — отвечаю в его стиле и ощущаю, как крепко Эдди сжимает мои плечи. Откуда в нём только берётся столько силы.
Даже в свой первый раз я не вёл себя так по-дебильному. Наверное, это закон подлости. Когда хочешь, чтобы всё прошло идеально, обязательно всё пойдёт через жопу. Но сейчас действительно хочется не разочаровать. И из-за этого давление слишком велико.
— Давай сядем.
Он тянет меня за кофту на себя, сажает к себе на колени, но больше ничего лишнего не позволяет. Мне даже как назло ни одна шутка в голову не прилетает, даже самая избитая и пошлая. А это значит, я в полной пизде.
— Помню, меня вообще чуть не вырвало, когда был мой первый раз. Так переживал, что едва соображал что-то.
— Но это ведь не мой первый раз, — слабо протестую.
У Эдди небольшой шрамик на переносице – упал с турника - россыпь веснушек, которые не прячутся даже в зимнее время. Каждую мелочь готов рассмотреть лишь бы в глаза не глянуть.
— Мы должны были быть первыми друг у друга, знаешь, — говорит. — Я всё искал чего-то, сам не зная чего. Перебирал среди мусора и ещё удивлялся, почему всё не то. Вот ведь бред, да? Наверное, боялся на тебя замахнуться. Попробовать что-то настоящее, а не прикольчик на одну ночь. Такое уже так просто не обесценишь, не вышвырнешь из сердца. А мне так стремно привязываться к кому-то. Особенно после того, как свалил отец. Короче, полный пиздец.
— Это мне не стоило молчать столько времени. В этом настолько весь я. Помирать изнутри, но ни слова не произнести. Мне нужно было тебе намекнуть. Возможно, этого всего не было бы.
— Да я и так знал, — Эдди улыбается и кладёт руку на бедро. Очень чистой, очень непривычной для него улыбкой. Лишь бы снова не сработал этот «щёлк», и не объявился давящий своего сексуальной энергетикой Эдди. Который прикрывает этим все свои детские страхи и боязни. — Но мне хотелось, чтобы ты сам сделал шаг. Говорю же, ты иногда так смотрел, что трудно было не догадаться.
Сам не обратил внимания, как за разговором незаметно для самого себя клонюсь к нему ближе, дышу ровнее и не могу не восхититься Эдди. Хитрая уловка сработала, и меня уже не колбасит, словно я на эшафот иду, а не в кровать.
— Спасибо.
Он прекрасно понимает за что, и в ответ молча, по-лисьи щурит глаза.
— Подожди ещё благодарить.
Он чуть приподнимается и небрежно сбрасывает меня с колен. В этом жесте есть что-то дико забавное и вместе с тем щемяще трогательное. Мол, не волнуйся ты так. Это же я. Мы всё ещё можем позволить себе дурить и расслабляться.
Толкает ладошками в грудь, и с тихим вздохом я падаю спиной на кровать, провожу пальцами по холодному постельному белью и даже не могу мысленно сосчитать, сколько же раз я хотел оказаться здесь. В его кровати, в его объятиях, чтобы он нависал надо мной, на грани, шептал сорванным голосом. Когда мечты уже не мечты, а реальность, на долю секунды становится жутко. И ущипнуть себя хочется. Уж не сплю ли я? Но Эдди делает лучше. Усаживается на мои колени и улыбка, нахальная, хорошо мне знакомая, разносится горячей волной по моему телу. С ремнем он справляется меньше, чем за десять секунд, как солдат. Талант, блять, не пропьёшь.
