Позабыв, что дурной знак, когда покойники тянут к тебе руки во сне, Кейси протягивает в ответ, уверенная, что сейчас ее рука столкнется с воздухом или пройдет сквозь нее. Но этого не происходит.

«Не уходи. Пожалуйста, не уходи»

Кейси не спит. Ей не может все это сниться, иначе, почему она чувствует человеческое тепло на своих руках? Рыдания душат, и Кук готова отдать всю свою жизнь, чтобы этот момент длился вечность. Умиротворение, спокойствие, чувство защищенности, которого временами так не хватало.

«Ты такая взрослая, Кейси. Я так горжусь тобой»

Гордится. Мама гордится ей, хотя Кейси была уверена, что вся ее реальность одно сплошное разочарование и пример того, как нельзя жить, который нужно показывать подростком во время классного часа.

«Забери меня к себе»

Пронизывающий ветер заставлявший стучать зубами уходит, забирая с собой штормящий океан. Безмятежность.

Кейси не хочет разрывать объятий, но просто обязана рассмотреть лицо человека, давшего эту жизнь. Мягкие линии, вздернутый нос, тонкие губы и ямочки на щеках при улыбке, не сходящей с лица.

Разрезом глаз она пошла в мать, но с одним отличием. Карие Кейси почти всегда влажные, будто бы вот-вот расплачется, а у Розалины, словно океан или лед, в котором отражается миллиард сияющих звезд.

Кук прекрасно знала, у кого еще такие глаза и не забыла бы даже на смертном одре.

Деннис.

Кейси не сможет уйти сейчас, да и вообще когда-либо.

Мама стирает с ее лица слезы и говорит что-то успокаивающее, но Кейси не разбирает ни слова. Голос звучит лучше пения дивной птицы, будто колыбельная океана или шелест листвы от теплого апрельского ветерка.

«Кейси. Кейси. Кейси»

Образ женщины блекнет, рука растворяется в руке и приходит пустота.

- Кейси, проснись, - знакомый голос вырывает из черной пучины, заставляя распахнуть глаза, и мгновенно сощуриться от яркого света. – Кейси.

Горячая рука растирает ее предплечье в попытке согреть и разбудить.

Она часто моргает, чтобы согнать сонливость, ощущая, как собственное тело содрогается от рыданий. Вся наволочка влажная и ситцевая ткань неприятно холодит щеку.

Кейси снова кричала во сне, что было не новостью, но рыдания… Она редко плакала во сне, лишь проснувшись, могла стереть несколько непрошеных слезинок. Обычно не составляло ни малейшего труда разбудить ее одним лишь прикосновением или шорохом, но не сейчас.

На душе скребут кошки от одной мысли, что встреча с матерью была лишь смутным сновидением, которое может никогда больше не повториться.

Рыдания душат с прежней силой, и ей необходимо утешение, которое Кейси, как и всегда, находит в объятиях старого похитителя.

- Перестань плакать, - слишком нежно, как если бы это был отец. После ночных кошмаров или дурных снов, она всегда приходила в комнату родителя, где и оставалась до рассвета. - Перестань, иначе будут морщины.

Интонация изменилась на более женскую, а руки будто бы становятся мягче - Патриция.

Женщина укачивает ее словно младенца, расплакавшегося от постороннего шума грозы и вспышек молний. Кейси и есть ребенок: своенравный и непослушный как Хедвиг и беззащитный и сломленный как Кевин.

Дочь, которой у нее никогда не будет.

Некоторым нашим мечтам не суждено сбыться, как бы мы этого не хотели. Мертвых не воскресить, как и не вызволить всех личностей из единого плена.

Но некоторые наши заветные желания становятся реальностью, и Кейси готова поклясться, что ее сон был знаком свыше, когда утром курьер привозит потрепанный временем и немного засаленный ежегодник тридцатипятилетней давности, обернутый в грубый пергамент.

Ее фантазии не так сильно разнились с действительностью и с тринадцатой страницы в левом верхнем углу на нее смотрела девушка, совсем как она, разве что волосы не такие длинные и на лице россыпь веснушек.

Мисс улыбка 1988 года.

Кейси обвела пальцем контур фотографии, а затем прикоснулась к волосам, будто бы чувствуя их мягкость сквозь ламинированную бумагу и ушедшие годы.

Мама. Ее мама. Ее настоящая мама.

My clothes still smell like you

Моя одежда все еще пахнет тобой

All the photographs say, that we’re still young.

Фотографии говорят, что мы такие же молодые.

- Body electric, Lana Del Rey

Комментарий к - Casey - «march»

* - 53 по Фаренгейту = ~12 градусов Цельсия

95 по Фаренгейту = 35 градусов Цельсия

========== - Kevin - «april» ==========

я люблю тебя снами и грёзами,

и несмелыми воспоминаньями,

я люблю тебя стоном, вопросами,

умирая, засыплю признаниями…*

- Люблю. Владимир Соколов

Есть вещи, которые должны принадлежать только нам.

Прикосновения, воспоминания, ощущения, чувства и мысли, которые должны течь лишь в нашем сознании, оставаясь тайным и сакральным, а не разноситься шумным гулом по ушам всех двадцати трех личностей.

У Кевина никогда не было свободы. Абсолютной или навязываемой американской мечтой. У него нет выбора, собственно как и выхода. Он слишком долго жил под колпаком и покровительством двадцати трех личностей, взявших на себя ответственность за его жизнь, как за нечто ценное и хрупкое, точно хрустальное.

Даже, если бы ему захотелось поднять бунт и воспротивиться опеке Денниса или схлестнуться с Барри за счет владения светом, этот раунд был бы обречен на проигрыш. Самое крошечное желание чувствовать собственное тело, не слыша мыслей советчиков, пресекалось на корню.

«Ты слишком слаб»

«Этот мир убьет тебя»

Никого не заботило то, что в глубине души Кевину давно хотелось умереть, но каждая попытка была иррациональной. Без уведомления Барри и одобрения Денниса любое действие, слово, шаг не было бы допущено к исполнению.

Кевин никогда не представил бы и на минуту, что однажды, открыв глаза в своем собственном теле, он увидит рядом с собой девушку, которая до сих пор не ушла и не сбежала с криками о помощи. Он каждый раз забывал ее имя, которое то и дело было на слуху. Нельзя не знать о том, кого все любят и презирают одновременно.

«Кейси»

Он произносит ее имя шепотом, боясь, что одно неловкое движение испортит всю идиллию раннего утра.

Кевин произносит его снова и снова, пробуя на вкус, теряя уверенность, что делает это так же тихо, как и в первый раз. Не справедливо то, что она все еще здесь, и не удивился бы, если за иллюзией ее добровольного нахождения скрывался террор.

Он не помнит, когда в последний раз просыпался в своем теле и слышал утреннее пение птиц за окном или как мотылек бьется крыльями о ночник и где-то вдали разбивались волны о берег.

Кевин не может вспомнить, когда видел рассвет и видел ли вообще когда-либо.

Сегодня словно все, как по волшебству располагает в его пользу. После каждой самой темной ночи приходит рассвет, и сейчас он стал свидетелем того, как светало, а затем алое марево расползалось по всему небосводу, проводя параллель с тем багровым подтеком на ее белоснежной спине.

Первые неуверенные солнечные лучи проникали в помещение, сквозь не занавешенное плотными шторами окно. Видимо, кто-то из личностей не подумал об этом или сама Кейси оставила все как есть, зная, что сегодня проснется не кто иной, как сам хозяин тела. Она слишком часто задумывалась о нем, даря человеческие ощущения, которые давно были позабыты.

Кевин борется с желанием разбудить единственную живую собеседницу в доме, самоуверенно зная, что девушка проснется и поговорит с ним, ведь это ее крест и истинное счастье.

Ему нравится смотреть на размеренное дыхание, дрожащие ресницы и волосы, что будто шелк растеклись по подушке. У нее молочная кожа и в первых лучах, она кажется, еще белее и нежнее. Один лишь облик пленницы внушает умиротворение, которое долго не будет покидать его сознание.

Если бы Кевин знал, какой сегодня день или год, он бы связал свою удачу с этим моментом и тщательно оберегал единственное светлое воспоминание от чужих взоров. В жизни не так много приторно мягких моментов, которые бы принадлежали одному ему.