Не лучше ли смотреть, как она бегает по кругу, в колесе неудач как глупый хомяк, не оставляя веры в свою «живучесть»?

Оно ставило ей новые препятствия и помогло малышке Джейн принять правильный выбор, когда в ее светлую и юную головку пришла мысль о беспомощности.

Конечно, Дженни. Ты так бесполезна. Ты обуза, Джейн. Ты большая обуза для всей семьи. Ты подвела Молли.

А хочешь знать, как ты сможешь помочь ей? Ты можешь умереть. Ты можешь вскрыть себе вены, повеситься или принять больше таблеток. Тебе же так тошно от них. Прими их, Джейн! Прими! Прими! Ты же знаешь, что это подействует! Молли сможет еще выиграть суд, а ты оправдаешь свою беспомощность. Сделаешь доброе дело. Помнишь, как говорят христиане?

Тогда жертвуй собой во благо. Донеси свой крест до конца. Ты же веришь в Иисуса, а он прошел свой тернистый путь. Не будь слабой.

Не подводи больше Молли.

Оно могло убить ее изощренно или оставить на десерт. Могло выпотрошить на части или облить кровью одного из мальчишек, незаполненного личинками и еще теплого, добавив сладкого как гренадин чувства страха, облачая в алую мантию благородства и ужаса. Могло, но оставило ей еще немного жизни, наслаждаясь страданиями, плачем. Оно предпочитает плоть, но для аперитива подойдет и отчаяние.

«Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришёл»

Времени не существовало в этот момент. Света не существовало в этот момент. Ни прошлого, ни будущего. Лишь пустота настоящего, скрываемого гнетущей тьмой, ведь не будь здесь настоящего, то не было бы телесности, не было бы чего-то еще, что необходимо.

Она подняла взгляд заплаканных человеческих глаз на него, будто бы вырвалась из уз скудного сознания, увидела, что скрыто за камуфляжем и первая вырвалась из мертвых огней, удерживая свой разум, чтобы не свихнуться.

Оно протянуло к ней руки в приглашении закончить начатое, прекратить бессмысленность движений и вернуть ход времени, не путая настоящее для его маленьких куколок, которые когда-нибудь умрут. Ее руки дрожали и ладони были влажными, наверное, потными, а во взгляде вновь появилась мнимая уверенность и непреклонность до самого конца. Безумство, кроме которого ничего не оставалось.

Пойдем, Молли. Ты пришла, а значит, мы сыграем.

Как в раннем Средневековье «Все дороги ведут в Рим», так сейчас все дороги ведут на Нейболт-стрит.

Мы все там летаем.

В ту ночь он её заточил,

Избил и сломал.

Он боролся изо всех сил,

А затем украл ее.

Ему было интересно, каково это:

Прикасаться и чувствовать.

— Meg & Dia — Monster

========== XXV ==========

Нейболт-стрит.

Если ты не знал ни одной страшилки или не пытался подбить своего друга зайти туда (взять на слабо), то либо у тебя не было детства, либо ты не жил в Дерри.

Молли редко гуляла в том районе, будучи маленькой девочкой, но слышала уйму предостережений. Бродяги, дикие собаки, еноты, обветшалая крыша, которая вот-вот рухнет. А взрослой ей не было нужды ездить хуй пойми куда, чтобы полюбоваться обоссанным бомжами старым зданием, которое не несло с собой ровным счетом ничего. Правительство не выражало рвения заняться благоустройством этой части города и все сошло к тому, что об этом доме благополучно забыли.

Подростки продолжали фотографировать его для социальных сетей или устраивать тематические фотосессии не норовили войти вовнутрь и ограничивались крыльцом, но всегда находились смельчаки-любители заброшенных сооружений, позабывшие, что у них не девять жизней как у кошек.

Молли не была удивлена выбранной локации. Кто захочет искать ее труп в этой хибаре? Кто вообще сунется сюда? Неподалеку стояла ржавая машина колеса, которой украли. Возможно, там гниет тело, но никому нет дела.

Никогда и не было.

— Обожаю трахаться в заброшенных зданиях, — отшутилась она вполголоса, пытаясь успокоить себя, сопротивляясь и одновременно с тем повинуясь немому приглашению войти.

Это была та черта после, которой начиналось свободное падение. Молли переступила ее еще пару недель назад, но осознание этой пустоты пришло только сейчас. Она не знала, что ей делать дальше. Побежать назад, но куда? Побежать вперед и прятаться в лесах? Высказать все, что она думает и уйти с гордо поднятой головой?

У нее не было времени на размышления и стратегии, которые последние недели были явно не ее коньком. Страх скорее был пустотой оттого, что Молли не могла представить, что будет уже через пару часов. Когда живешь по инерции, зная, окончания рабочей смены, и того, что дома тебя кто-то ждет, то ты с легкостью ответишь на вопрос: «Что будет завтра?»

Завтра будет новый день, который относится к разряду «еще один день».

А теперь Ригс понятия не имела, сколько минут, часов, дней ей осталось прожить. Он собрался убить ее, изнасиловать, убить и расчленить или, черт возьми, что можно было сделать в этих стенах, где любили устраивать жертвоприношения сатане?

Здесь был затхлый воздух, до безобразия большое количество паутины, пыль как у нее дома, когда она только въехала, плесень. Доски под ногами скрипели, будто бы предупреждали, что могут обвалиться в любой момент и заранее просили за это прощение. Старая мебель, осколки посуды и лестница наверх. Возможно, под толщей пыли, комьев грязи и сухих растений названия, которых Молли не знала, но обозначила, как плющ отыскалось бы и ковровое покрытие.

В полуразрушенных временем и людьми постройках всегда есть особый шарм. Когда-то здесь жили люди. Они смеялись, плакали, разговаривали, ругались, занимались сексом и не предполагали, что через пару десятков лет их жилище превратится в нечто такое.

Здесь был кусок витражного стекла, сохранившийся вопреки времени и вандализму. В лучах солнца он переливался и заполнял маленький участок чем-то прекрасным и живым. Она цеплялась взглядом за любую вещь, которую можно было бы после использовать в качестве самообороны, но попадался лишь мусор и то, что можно было направить только против малолетних сатанистов.

Грей направлял к лестнице, а после протянул руку в своем полюбившемся за последние часы жесте. Молли нехотя согласилась, не проявляя желания, касаться здесь хоть чего-то.

«Уж не в преисподнюю ты меня ведешь?»

Это был подвал с колодцем или колодец в подвале или колодец внутри дома.

Ригс не имела привычки спускаться в котельные или подвалы. Они зачастую вызывали брезгливость крысами, паутиной и разложившимися трупиками мышей с клочками шерсти. Она бы повторила прогулку в коллектор со сточными водами, хлюпающими в кедах, нежели прогулялась по погребам.

Молчания было слишком много, и Молли терялась в догадках. Столкнет ли он ее в этот колодец, чтобы она переломала парочку костей, а после не в силах пошевелить пальцем, не то, что подняться сгнила здесь заживо, а стервятники раздирали ее плоть.

— Предлагаешь плюнуть, — она заглянула вниз, натыкаясь лишь на кромешную тьму.— Желание загадывать не вижу смысла, но кое-что найдется в кармане.

Молли вынула из кармана джинсовой куртки мобильный телефон Джейн, хранящей все хорошее, что последняя старалась запечатлеть на камеру смартфона. Какие-то красивые цветы, что цвели под окном, вереска, семейные посиделки за столом, когда еще мама была жива. Старшая Ригс пролистала больше половины фотографий, испытывая отвращение к своему лицу и голосу на видеозаписях.

Она повертела мобильный телефон, а после бросила чудо техники в неизвестность, прислушиваясь, когда же устройство соприкоснется дна, чтобы рассчитать количество сломанных костей при полете.

— Моллс, — Роберт завел руки за спину, произнося ее имя в знакомой интонации, коверкая на свой лад. — Тебе знакомо выражение «Никогда не бросай грязи в источник, из которого ты когда-либо пил»?

Ригс пожала плечами не в силах думать ни об известных выражениях, ни о том, что ее беседа ведется с душегубом, держащим в страхе город, чьим сердцем он являлся. Куда делась та уверенность, сопутствующая по жизни? Возможно, утекла в канализацию вместе с причинами жить, выпихнув в сознание единственный живучий инстинкт — страх. И в ее случае — страх смерти, боли и того, что здесь она не умрет, а останется, но после смерти не будет ни рая, ни ада, а лишь безвыходность.