Холод.

В воскресенье она заложила обручальное кольцо.

То самое, что хранила в бархатном мешочке, периодически надевала на безымянный палец и представляла что-то еще. В сиянии бриллианта она была кем угодно — миссис Райан, леди Салли Райан, дешевой копией Холли Голайтли.

Салли Райан лишенная романтизма вернула кольцо не на Пятую Авеню, как завещали еще в шестьдесят девятом, а в единственный работающий в воскресенье ломбард, где тощий мужчина с впалыми скулами и пустым взглядом через решетку сунул ей помятую сотню-другую долларов.

Кольцо стояло в разы больше.

В десятки раз, если добавить еще и воспоминаний, то во сто крат.

Уже поздно ночью Салли совершила небольшую прогулку по городу. Готэм — мрачный, гнилой снаружи и внутри, ниже Нью-Йорка и всех его трущоб, скользкий и вызывающий, как оттраханная проститутка в красных туфлях из комиссионки. Райан смотрела по сторонам, впитывая эту радиацию, уничтожающую человечность, витающую в воздухе и постепенно убивающую, размягчающую мозг. Живые трупы — жители проклятого города сновали туда-сюда, позабыв, что это не земля у Гудзона, не город Ангелов.

Лишь чудовищ.

Клубы дыма валили из труб теплоэлектроцентрали, растворяясь во мраке. Джон говорил ей, что это не опасно.

Не безопасно, конечно, но не опасно.

Когда-то Салли находила это веселым. Не ТЭЦ, не метро, не людей, а что-то другое, что давал ей только Джон, когда они неслись на такси на запад, смеялись, пили в барах и растворялись друг в друге.

Но теперь и Джона не было. Прошлого, видите ли, не вернуть.

Она посмотрела в ту сторону, где когда-то стоял старый кинотеатр, стены которого внутри были исписаны любовными посланиями, просьбами отменить снос и строительство какой-то башни, кажется, теперь это империя Уэйнов (нужно же на кого-то перевести стрелки), а еще там были уютные залы и звалось как-то иначе.

В понедельник Салли не проснулась.

Она засыпала снова и снова, готова была взвыть от головной боли, уставала даже от этого, а еще решила пропустить этот день. Больше делать было нечего. Телефон не прогонял гробовую тишину, только увеличивал невыносимую тяжесть от собственного бытия.

Во вторник, распивая двухдневный чай, Салли выложила в ряд деньги полученные в ломбарде. Так мало! Этого бы не хватило и на пару месяцев безбедной жизни. На неделю — да, две — возможно, но не месяц. Она ничего не выручила в деньгах, только потеряла на своей жадности. Эти грязные, хранившие следы кокаина, зеленые бумажки протянутые сухой жилистой ладонью не восполнили душевную пустоту. Ох, как Салли могла бы избавиться от этого украшения!

Она могла бы бросить его в воду, замахнуться, точно кидалась горстью речных камешек в проплывающие мимо буксиры, могла бы прислать его бывшему мужу, а лучше швырнуть в лицо при встрече: «К чему твои подарки, коль в них не осталось любви?».

А лучше бы… Если бы в день свадьбы Салли бы сбросила кольцо у алтаря, разрыдалась бы на коленях его сестры, разорвала бы тонкую вуаль, задыхалась и шептала, что передумала.

Пока что Салли Райан передумала разводиться, но это уже было прошлым. Свидетельство о расторжении бессмысленного брака пылилось у зеркала в коридоре.

В среду ей позвонил Уоррен. Его голос казался обеспокоенным, а может, сама Салли была взволнована. Правда, не в ее положении волноваться. Что еще могло произойти ТАКОГО, чтобы выбило почву из-под ног? Уоррен был лаконичен и галантен, наверное, как хороший адвокат. Салли было сложно судить на этот счет. Она не знала плохих адвокатов. Никаких не знала.

Уоррен — еще один знакомый Джона.

Старая крыса. Суперкрыса.

Салли нервно засмеялась в трубку.

— Ты находишь это смешным, Сал?

Она даже не слушала его. Райан лежала на диване, скрестив руки на груди, и придерживала телефонную трубку щекой. Она откровенно скучала и потеряла азарт к беседе в первые тридцать секунд, когда послышалось знакомое кряхтенье.

— Не-а, — Салли провела пару раз языком по внутренней стороне щеки, имитируя, черт-знает-что.

Ей хотелось приукрасить свою жизнь перед Уорреном. Это была минутная слабость; как прощальный секс с бывшим, затянувшийся на пару-тройку раз. Можно было бы сказать, что она познакомилась кое с кем, он жестко отымел ее, слюнявя ухо, приговаривал: «Ты маленькая траханая дырка», а после бы оплатил такси до неотапливаемых студий. Но что с этого рассказа? Ни-че-го. Уоррен бы чиркнул зажигалкой на моменте с такси, глубоко затянулся и про себя бы подумал, что Салли Райан после развода позволяет кому попало сливать в себя.

— Ты под чем-то? — это прозвучало, точно допрос, а не вопрос. Какое его дело? Никакого.

— Не-а, — говорить было лень, как и оправдываться перед каким-то Уорреном, который даже не ее друг, а так. Адвокат.

— Ты довольна разводом? Я выслал тебе свидетельство, не потеряй. Как обычно.

— Ага.

Он тяжело выдохнул, чиркнул зажигалкой, затянулся, а потом произнес тихо: «Пока, Салли».

Катись к черту, Уоррен.

Салли Райан ненавидела среды. Глупый день недели. Когда она там замуж вышла? В среду?

Она приняла горячий душ, растерла тело дешевой губкой, которая подошла бы больше для обуви, нежели нежной женской кожи, а после обернулась в не менее жесткое пересушенное полотенце. Надо бы начать следить за собой, пока от запаха собственных выделений, вони изо рта не стало рвать.

И как бедные женщины, которым приходится работать с утра до вечера, успевают все это? Салли напрочь забыла какого это работать. Вставать как все, завтракать не по паре часов, распивая остывший кофе, бежать в метро или на автобус, толкаться, ругаться, огрызаться. Столько глаголов, столько действий.

Она вообще работала раньше? Приехала же, чтобы работать, да? Салли дернулась, сбросила полотенце и быстро надела на голое тело длинную ночную сорочку, пропахшую табачным дымом.

Какая-то путаница в голове, ничего не помнила. Было же?

Джон. Они же познакомились на работе? Он водил погрузчик или она? Или это было в каком-то фильме про болтливую принцессу и безобразном чудовище? Или наоборот.

Салли паниковала.

Красные райские пташки шептали, что она поступает правильно, когда раскусывает их пополам, заглатывает с помощью обжигающего горло виски.

Все верно, дорогая Салли, ты поступаешь правильно.

На четвертый день ее разбудил телефон.

Она с трудом разомкнула глаза, когда попытка наощупь отыскать источник шума провалилась. Голова гудела, комната плыла, отдалялась, трансформировалась, черт подери, пока Салли шумно рухнула на софу и прижала холодную трубку к щеке, рявкнув хриплое: «Да?!»

— Я вас не слышу, — уже мягче проговорила Райан, потирая кулаком глаза. Очертания становились ярче, приобретали форму и какие-никакие детали. — Кто это?

— Салли.

— М?

— Это Артур. Артур Флек, — она вздрогнула. Уточнять было бессмысленно, в ее жизни нет знакомых Артуров, как и нет никого по фамилии «Флек». Как-то не красиво Салли попрощалась с ним, сбежала после того, как они попробовали заняться сексом с утра. Да уж. Лучше бы не звонил, она только забыла об этом. — Ты меня слышишь?

— Угу, — еще невежливей. — Слышу, я… Я просто… Просто только проснулась.

Райан мямлила так, точно бы придумывала отмазку, трахалась направо и налево, позволяла разыграть в два… Чересчур. Она просто спала, просто не могла проснуться, немножко переборщила вчера ночью, всего ничего.

— Знаешь, я же комик, — вдруг начал Артур, — мое выступление заметил Мюррей. Я сегодня один из приглашенных гостей.

— М-м-м, — Салли сделала глоток содовой, что уже несколько дней стояла у дивана. На вкус, точно моча. Фамилии, имена, уточнения доходили до нее с запозданием. Кто такой Мюррей, каких гостей, какой из этого болвана комик. Он даже шутку не может рассказать. — Прости меня, пожалуйста, я… Я не понимаю.

Жалкое мяуканье.

— Мюррей, — голос стал серьезнее. — В прямом эфире с Мюрреем Франклином. Его ассистент пригласила меня. Я думал, что ты любишь это шоу.