Один из черных стервятников вынул яблоко не по правилам, выбрав то, которое ему больше приглянулось, и был освистан все в той же шутливой форме. Веселимся, словно завтра не настанет, верно? Некоторые готовы идти напролом, чтобы не оставаться в позорном меньшинстве.

Я заняла новое место — целый балкон импровизированного театра. Привалась спиной к книжному стеллажу, откуда открывался прекрасный вид на сцену, где происходящее все сильнее напоминало абсурдную постановку бродячего цирка.

— Яблоки из рая, — цирюльник жонглировал своим трофеем, хвастаясь скромными познаниями Библии — первых трех глав книги Бытия. — Это символ.

Плоды дерева познания добра и зла. Кажется, он читал писания между строк, цепляясь за знакомые имена Адама и Евы.

А была ли та, что яблок не рвала?

Я намеревалась смотреть до конца, до самых титров и дополнительной сцены, которую суждено увидеть только самым терпеливым. Думала, что вдохну запах рвоты и пережеванных яблок, посмотрю, как потухнет свет в глазах тех, кто был безжалостен ко всем. Половина яблок была отравлена. Венебл не успела дать приказ отравить их все, но, к сожалению, сказка про Белоснежку не числилась в списке любимых.

— Уже уходишь?

Уже навеселилась. Мама бы не хотела видеть во мне убийцу, а хотела ли я видеть себя с руками по локоть в чужой крови? Время прощаться. Грядет худшее после жалкого спектакля — пира пиров.

Я потеряла способность мыслить здраво, поэтому не помню, как сошла вниз, когда Майкл вновь заговорил:

«Поздравляю, — елейным голосом произнес Лэнгдон, сжимая пальцы на наполированных перилах. Ему плохо удавалось скрыть ребяческий восторг, глядя на павших воителей с оловом вместо мозгов. — Вы успешно прошли «Кооперацию» и избраны».

Музыка все еще тихо раздавалась из радиолы. Я любила эту песню, о чем уведомила окружающих. Выживших. Та Серая, что еще недавно прошла танцевальный круг, рыдала на коленях у тела парня. Из его рта белой пеной, точно у бешеной псины, выходила рвота. Никогда такого не видела. Она металась, импульсивно сжимала половину яблоко, впиваясь пальцами в жесткую мякоть. Сделать или нет?

Я переступила через Энди. Дайана Стивенс переступила через тело своего единственного сына. На ее лице не дрогнул ни мускул, она даже не опустила глаз, не поспешила проверить пульс, нажать на его язык и очистить желудок.

Продолжайте веселиться, — механическим громом велела Мид, всматриваясь в искаженные страхом лица.

Такого ли исхода они желали для неугодных?

Мысли снова спутались. Какая-то фантасмагория, которая, возможно, мне приснилась. Может, все это - затянувшийся кошмар? Я проснусь дома в Техасской глубинке и больше никогда не буду переживать! Никакого волнения, лишь сахарные плантации и раскидистые ветви дубов.

Я думала, что найду в себе силы сделать танцевальный круг, посмеяться, сжечь тряпки Венебл, разломать в щепки ее трость. Окутать себя чертовщиной шабаша, показать неспокойный душам, что и моя душа не найдет покоя.

Лэнгдон протянул мне яблоко. Я вытянула дрожащую руку к змею, вспоминая Еву - когда-то мне уже приходилось думать о ее судьбе, о том, что она чувствовала во время изгнания из Рая.

«Вы будете, как боги, — говорит предание».

Сочный фрукт, будто бы ледяной, принятый из рук искусителя, был приятен для глаз, хорош для пищи. Вожделенно.

Я поднесла яблоко ко рту, чувствуя, как плод почти шипит, норовит выскользнуть из дрожащей руки, сам тянется ко мне. Зубы впились в мякоть, челюсть, что отвыкла от любой твердой пищи, свело. Я разучилась пережевывать твердую пищу. На вкус как сгустки случайно проглоченного гноя.

Ненавижу яблоки.

Я выплюнула не пережеванную кашицу в сторону. Жаль не на блестящую кожу высоких сапог. Майкл засмеялся. Тихий смех сочился ядом и удовольствием. Было ли оно отравлено или тут сыграла роль моя ненависть к плодам дерева, что изгнало Мать на землю?

Тогда Господь Бог сказал женщине: «Что же ты сделала?» Женщина ответила: «Змей перехитрил меня. Он обманул меня, и я поела плодов».

— Тебе было весело?

Это прозвучало как рваный шепот во время секса: «Тебе было хорошо?». Я покачала головой. Ни хорошо, ни весело. Мне было никак. Эмоции перестали существовать и наполнять, как это было раньше. Теперь «хорошо» и «плохо», «весело» и «грустно» — просто слова.

Больше ничего чувствовать не могу.

— А тебе?

— Мне больше понравилась творческая часть. Воображение красочней реальности.

Это верно.

Снова комната, четыре стены, кровать. Изысканно. Кашемировый плед с душком муската неаккуратно укрывал ноги, напоминал хвост русалки, выброшенной на берег. Уши заболели, когда я надела первый наушник. Раньше без них и жить не могла, а теперь боюсь, что голова лопнет, точно воздушный шар, если музыка громко забьет по барабанным перепонкам.

Я оставила платье Венебл, словно знамя поверженных войск, на перилах ведущей наверх лестницы. Трость разлетелась в щепки при помощи магии. Я слишком слаба, чтобы махать деревяшкой по сторонам.

Майкл снова что-то печатал. Плечи расправлены, спина прямая, голова не опущена стыдливо вниз. Какой-то отчет для «истории» о сотворении нового мира. Стук клавиш мне надоедал, но с этим ничего не поделать. Предметы из прошлого в антикварной лавке настоящего выглядели абсурдно. Я не могла понять, как раньше жила так, хотя еще двенадцать месяцев назад отрекалась от свечей и спичек, испытывая прилив гнева, когда спичечная головка не вспыхивала с первого раза.

Я следила за каждым его движением. Его детскому поступку не было прощения. Я покачивалась, обнимая острые коленки, и с ужасом приходила к единственному объяснению того, что снова сижу здесь, приползла, давясь пылью мира.

Néc sine té, nec técum vívere póssum. Ни без тебя, ни с тобою жить не могу.

Майкл Лэнгдон все равно приволочет меня назад. А я поддамся. Всегда поддавалась. Что мне делать в гордом одиночестве на еще одной станции? Он придал тщеславию другой вид, сделал меня особенной, выделил из толпы. Я потрачу свою жизнь служа ему.

Дьявол кроется в деталях. Мы все причастны к его становлению, нам некого винить.

Я приложила к уху подушку и закрыла глаза. Мне не о чем волноваться, да? Мне не о чем беспокоиться?

Свечи угасли. Я не хотела раскрывать глаза и зажигать их снова. Тот огонь, что пылал в сознании, никогда не утихал. Я представила, что время повернется вспять. Майкл прикоснулся к моей душе, запустил в нее свои щупальца, и я поняла, что ничего не хочу менять. Это прикосновение куда интимнее.

Он дал мне ручку, чтобы написать историю. Без него бы ничего не вышло. Я бы стала как все: уголок, отделанный рогожкой, фотографии на канцелярских кнопках, сладкая газировка и жирная индейка по праздникам.

День умер, как бы он не был хорош.

I was a little girl

Alone in my little world

Who dreamed of a little home for me

Я была маленькой девочкой,

Одна в своем маленьком мире,

И мечтала о своем небольшом домике.

— Priscilla Ahn — Dream

========== 20 - Looking for Elise ==========

Please say my name

Remember who I am

You will find me in the world of yesterday

You drift away again

Too far from where I am

When you ask me who I am

Пожалуйста, произнеси моё имя,

Вспомни, кто я, найди меня во вчерашнем мире.

Ты снова так далеко от меня,

Когда спрашиваешь меня, кто я.

— Within Temptation — Say my name

Please, please forgive me,

But I won’t be home again.

Maybe someday you’ll have woke up,

And, barely conscious, you’ll say to no one:

Isn’t something missing?

Пожалуйста, прости меня,

но я не вернусь домой.

Может быть, однажды ты проснешься,

и неосознанно скажешь в никуда:

Кажется, чего-то не хватает?

— Evanescence — Missing

Она суетилась у большой ели, делая все по-своему, как хотелось только ей, не принимая во внимание мнение кого-то еще. Красно-зеленый сарафан помощницы Санта Клауса так и норовил затеряться в зеленых иголках и красных огоньках гирлянды. Температура, ко всеобщему удивлению, понизилась - синоптики обещали заморозки. Для нее это слово в новинку, для меня тоже.