— Ваши ответы практически не отличаются от тех, что вы предоставили «ЭйчСиЭн», — я произнесла это, чуть склонив голову набок. — За то время, что вы стали открыты для окружающих, ничего не изменилось?
— В концепции Академии? Нет, мы, как и прежде, никого не вербуем, не ищем подопытных кроликов или волонтеров. Это не культ и не секта. Изменилось ли что-то в моем восприятии сил как части ДНК? Нет, но я снова и снова думаю, что многих, если не всех женщин, можно назвать ведьмами, которым проще списать свои способности на какие-то странности, чем развивать их. Например, вы, мисс Рейзерн, подавляете в себе редкий дар — прорицание, путая его с проницательностью.
— Вы что, шутите? — я отключила диктофон на телефоне, оставив запись разговора на совести старого пленочного. Мой голос прозвучал, видимо, очень резко, и возникло неловкое молчание, сквозь которое я слышала, как крутится пленка. — Я думаю, вы хотели сказать, что существуют женщины, подавляющие в себе способности из-за страха неизвестного и осуждения, какая-нибудь дикая католичка, например. Но не нужно относить меня к вашим рядам.
Я специально выделила голосом «вашим», надеясь, что речь вышла хотя бы убедительной и чуточку профессиональной, хоть так явно поправлять собеседника — моветон. Мисс Гуд кивнула, сопровождая действие мягкой улыбкой,подтверждая, что моя реакция ничуть не обидела ее.
— Пожалуй. Это было лишь предположение, основанное на том, что вы предугадали большую часть ответов и задавали следующий заготовленный вопрос. Я уверена, что вы замечаете за собой это не вперые. Прорицание. Вы и не предусматривали отказ, когда писали мне с просьбой об интервью?
— Самоуверенность и интуиция, — шум пленочного диктофона действовал на нервы, а потому его постигла участь телефона. — Гадание на картах, предугадывание ответа собеседника — все это довольно просто, если вы знаете человека. Я посмотрела интервью с вами больше раз, чем говорила матери «люблю» на прощание, а мои вопросы не предусматривают изощренных ответов. Вы правы, я действительно знаю, что мне скажут, но это не магия, уверяю, а лишь человеческая предсказуемость.
— Способности не будут увеличиваться, если их не развивать. Мы помогаем девушкам с магическими задатками раскрыть их потенциал. И как вы и упоминали в своем письме, людей пугает то, что не поддается их контролю, но, поверьте, когда чувствуешь, как твои силы возрастают…
Я отрицательно покачала головой. И это они называют не вербовкой? Мне в буквальном смысле навязывают несуществующие способности, ищут призрачный потенциал, предлагают пополнить ряды.
— Послушайте, я бы не променяла свою жизнь на то, чтобы сидеть здесь, — я обвела взглядом комнату, не заостряя внимания на портретах на стене, — и сил у меня никаких нет. Мне с трудом удается фокус «с оторванным пальцем», поэтому, боюсь, я последняя женщина, которая может оказаться ведьмой.
В подтверждение словам я попыталась повторить этот старый фокус, только с указательным пальцем. Выглядело все так же неправдоподобно, как и все мои предыдущие фокусы. Всему виной неразвитая мелкая моторика и одеревенелые конечности.
До этого затянувшееся молчание спасал звук крутящейся в диктофоне пленки, а теперь повисла неловкая тишина, которой не должно быть, если ты хочешь стать журналистом и получить хорошее интервью. Корделия ничего не говорила, и это пугало. Я вдруг подумала о том, что она может сейчас произнести заклинание и все услышанное сотрется из памяти или, того хуже, когда я начну расшифровку записи, со мной что-нибудь случится. Глупые стереотипы, конечно, но не стоит недооценивать тех, кто сильнее тебя.
— Полагаю, я ответила на все вопросы? — она с той же отточенной грацией первая поднялась из кресла, на ходу расправляя подол струящегося платья; я поднялась следом, надеясь, что при этом ничего не переверну.
Вопросы еще оставались, их было слишком много, чтобы закончить так быстро.
— Вы не возражаете, если я сделаю несколько снимков?
Руки потянулись к камере быстрее, чем было получено разрешение. Никаких контрактов о неразглашении, клятв или ограничений по съемке.
Я помню, что сделала тогда не меньше двухсот фотографий, охватив при этом и портреты женщин, ранее руководящих «Робишо», и колонны, и одну из комнат, что пустовала, но ничуть не походила на ведьмовскую ночлежку.
Теперь, когда не существует штатов, я думаю, что вправе пополнить копилку стереотипов о Техасе. Мы убили Кеннеди. Наши женщины порой слишком говорливы. Каждый третий, кто не прожил здесь и недели, и тот, кто живет слишком далеко, считает своим долгом пошутить про ковбоев, прерии и салуны.
Мы всегда берем кусок больше, чем можем проглотить. Фразу «Мы из Техаса, мы такие» я слышала на протяжении всего детства от дедушки, который считал, что когда-нибудь нас погубит президент-республиканец.
В этом был смысл.
Помню, когда уже не осталось ни одного не сфотографированного угла, я вновь встретила мисс Гуд. Она заполняла список дел в ежедневнике — вполне себе человеческое занятие — и спросила, закончила ли я, почти сразу же оторвавшись от планирования встреч.
Мы всегда берем кусок больше.
Я сказала, что закончила с фотографиями, и тут же извинилась за грубость и резкость. Мне хотелось узнать еще больше об этом здании, о каждой главе Академии (хотя бы последних пяти), пробраться внутрь, раскусить систему изнутри.
Лана Уинтерс и «Брайрклифф». Нелли Блай и имитация безумия. У меня были хорошие идейные вдохновители.
Может, она и ведьма, но с телепатией не дружит, иначе пустила бы меня на ингредиенты для зелий или прокляла, чтоб черти в аду драли, а не предлагала встречу, когда «буду готова найти в себе силы» и «раскрыть внутреннее «Я», что живет внутри».
Но ничему из этого не суждено было произойти.
Летом меня не стало.
Согласитесь, что звучит куда лучше, чем «я умерла».
Это произошло не так быстро — я не проснулась одним утром, подумав, какой сегодня же хороший день для смерти, а после упав замертво. Смерть настигла меня в тот момент, когда я расслабилась, не допуская и мысли о том, что все закончится так нелепо и в одно мгновение. Ну, знаете, когда каждый день ты слышишь отовсюду про рак, то складывается ощущение, что это единственная болезнь, от которой можно сыграть в ящик. Как бы есть еще и СПИД, но я не сидела на игле и трахалась не так много, как кажется, чтобы стать ходячим носителем ЗППП.
Лето после первого курса я проводила совсем не так, как велит молодость: пару недель я провела с отцом, сводной сестрой и его женой. Мы ездили в Техас, смотрели телек, ели стейки и овощи и сделали пару вылазок на «семейное барбекю», когда приезжали кузены, тети, дяди и старшим нужно было развлекать младших, пока не приготовится обед. К слову, я ненавидела семейные вылазки, и эта не стала исключением.
Единственное, что стало для меня открытием — Джейк уехал в Даллас. Один. В четырнадцать у меня была свобода, но в пределах города, а ему мама со спокойным сердцем разрешила уехать в другой штат, и даже не задумалась о том, что с братом может приключиться что-то. Впрочем, если подумать, в Далласе у нас были родственники, а еще каким-то ветром там оказались новые друзья брата, да и езды до Шугар-Ленда всего четыре часа, так что может ничего ужасного и не произойдет. Все это мама произнесла, оставляя за спиной Небраску или Айову (она редко обращала внимание на указатели), ее голос сопровождался гулом проезжающих машин и ветром, что врывался сквозь открытые окна. Мама решила съездить к старой подруге в Нью-Йорк, и, кажется, совсем не подумала обо мне и о том, что мы не виделись без малого год.
Было ли мне обидно? Немного.
Перед этим мачеха в течение недели все уши прожужжала мне о готовящемся дорожном путешествии, Калифорнии, солнце (будто его мало в Луизиане) и океане, а отец без лишних слов предложил подвезти до Лос-Анджелеса. Когда он предположил, что я хочу увидеться с мамой, в его голосе звучало равнодушие, будто мы говорили о какой-то ерунде, а не о женщине, с которой его когда-то связывало десять лет брака и двое детей.
