Когда пара миль от родных пенатов осталась позади, а связь пришла в норму, я включила заученное наизусть единственное взятое «ЭйчСиЭн» интервью у главы Академии мисс Робишо для одаренных юных дам — Корделии Гуд, которое уже знала наизусть. Я планировала написать ей в грядущем году, даже сохранила шаблон примерного текста, но каждый раз останавливалась, считая, что еще недостаточно готова к встрече. Почему-то у меня не возникало и мысли о том, что мне могут отказать.
________________________________
* — Миа Уоллес — вымышленный персонаж в фильме Квентина Тарантино «Криминальное чтиво»; считается одной из самых знаковых женских ролей с 1990-х годов.
** — строчки из кавера Muse — Can’t Take My Eyes Off You.
*** — Portishead — Glory Box. Звучала в сериале в конце четвертой серии восьмого сезона.
**** — Бернард Мейдофф — американский бизнесмен, обвинённый в создании крупнейшей финансовой пирамиды и приговорённый к 150 годам тюремного заключения.
***** — 32°F = 0°C; 44,6°F = 7°C; 55,4°F = 13°C
========== 4 - Are You Afraid of the Dark? ==========
Я уже говорила, что есть двери, которые должны оставаться закрытыми?
Чем больше ты читаешь, тем чаще невольно начинаешь цитировать все подряд. Если бы я могла повернуть время вспять, то, право слово, сделала бы все, чтобы двери Академии мисс Робишо для одаренных юных дам оставались закрытыми для меня навсегда.
Мисс Корделии Гуд я решилась написать только в начале марта, надеясь, что моих знаний будет достаточно для того, чтобы задавать вопросы. Ответное электронное письмо с пометкой «Интервью» пришло через две недели. Кто знает, возможно, все это время глава Академии взвешивала «за» и «против», или же просто объем ежедневной корреспонденции не позволял направить ответ раньше.
Наша встреча была назначена на девятнадцатое марта, за сутки до Остары — дня весеннего равноденствия. Это был мой первый вопрос: следуют ли они Колесу года или празднуют только выборочные дни вроде Самайна?
Я планировала разделить интервью на две части: одна о ведьмах и их жизни, другая непосредственно об Академии. В письме я между делом упомянула, что многие заведения, даже монастыри, разрешают интервьюерам узнать о распорядке дня и жизни послушниц.
Другими словами — копаться в чужом грязном белье.
За первые два месяца нового года я только и делала, что читала, смотрела и сохраняла иллюстрации, которые стали своеобразным концепт-артом моей работы. Смешно, но я научилась гадать на Таро. Это, конечно, громко сказано, ведь я всего лишь могла теперь назвать нечто среднее между прямым и перевернутым значением карты, но Кики всякий раз в коридоре кидалась облизывать мне щеку и говорить, что все сходится. Соседка по комнате обижалась и без конца заваливала меня вопросами о том, как это получилось. У меня для нее был только один ответ: «Я, блять, умею читать».
Ничего сверхъестественного.
Просто на рождественских каникулах, когда большинство разъехалось кто куда, я заучивала интервью с главой Академии и дважды навестила отца, передав подарок сводной сестре. Семейные ужины с мачехой мне не приносили удовольствия, она изо всех сил пыталась со мной подружиться, несмотря на слова о том, что мы уже считаемся семьей. Формально. Не было смысла что-то усложнять и ухудшать отношения.
Тогда-то я и стала читать ерунду вроде «Таро для всех» и описание арканов. Глупо, но как ребенку нравятся красочные иллюстрированные книжки, мне нравились картинки на многих картах. Таким незамысловатым методом все и запомнилось.
О поиске материала и статье никто не знал, мне удалось как-то продержать это в тайне столь длительное время. Удивительно, учитывая, что мне приходилось жить в Техасе, где за некоторыми женщинами закрепилась слава, что они не болтают разве что в постели. В таких условиях волей-неволей привыкаешь много говорить. Во мне это проявилось, когда я стала жить в кампусе и почти каждые выходные посещала вечеринки, где пока вы не пьяны — вы разговариваете, а дальше все индивидуально - вы или продолжаете болтать и веселите окружающих, или замыкаетесь в себе и начинаете тихо поддаваться размышлениям. Третьего типа я еще не встречала.
Ранним субботним утром я приехала на Джексон-авеню и боролась с искушением начать фотографировать каждый дюйм на прихваченную из отцовского дома «цифру». Путь занял у меня час и десять минут (я специально засекала время). Не было ничего удивительного, что прежде я не была в этом районе. После переезда из Шугар-Ленда отец арендовал дом в довольно симпатичном районе «Мид-сити» на Юг-Кортес-стрит; Академия же располагалась рядом с «Фаюбург Ливодейс». Сомневаюсь, что смогла бы написать это псевдо-французское название с первого раза без посторонней помощи.
Примечательно, что поблизости с «Робишо» находится кладбище Лафайетт, по слухам, появившееся здесь раньше самого города. Туристы его обожают намного больше Французского квартала и парка Луи Армстронга.
Кованые ворота открылись для меня ровно в десять утра, и я гадала, было ли это магией или же обычными технологиями. За воротами не было никаких захоронений, могильных крестов и надгробий, лишь симпатичный зеленый внутренний двор. Но не исключено, что это лишь для отвода глаз.
Белое двухэтажное здание с декоративными колоннами могло с легкостью быть выкуплено музеем, но стало пристанищем для ведьм. Забавно.
Дверь открылась вовнутрь едва я начала подниматься по ступенькам и, к моему сожалению, без помощи магии. Симпатичный (но на любителя) парень в костюме держал дверь открытой, пока я не зашла внутрь, и любезно предложил осмотреться. Он не был похож на какого-нибудь гоблина из потусторонних миров, выполняющего за оплошность обязанности швейцара. Черт подери, это какая-то академия для Сабрины — маленькой ведьмы — Спеллман.
Руки так и тянулись к камере.
— Мисс Рейзерн? — от упоминания собственной фамилии я вздрогнула меньше, чем от женского голоса, который слышала последние четыре с половиной месяца чаще, чем голос родной матери.
Корделия Гуд, элегантно придерживая подол длинного платья, без спешки спускалась по лестнице. Она ничем не отличалась от той вежливой женщины из интервью федеральному каналу и располагала к себе с первой секунды, распространяя вокруг мягкую ауру.
Мы (точнее наши наряды) выделялись аляповатыми пятнами на белоснежном фоне интерьера. Никаких тебе остроконечных ведьминских шляп, едкого запаха кипящих на огне зелий или черепов. Здесь было уютно, а обстановка вокруг подошла бы для обложки журнала.
Мисс Гуд пригласила меня в уже знакомую (по интервью) гостиную и каждое ее действие, даже самое простое, сопровождалось улыбкой, отчего складывалось впечатление, что я случайно оказалась на приеме у герцогини Кембриджской — до того манеры главы «Робишо» были безупречны. С непривычки у меня дрожали руки, когда я включала два диктофона на случай, если в телефоне закончится память.
Она выглядела идеально, как эта комната, как и весь дом, будто пытаясь этим что-то доказать.
Примерно, как когда вы лезете из кожи вон в попытке догнать иллюзорный идеал, например, старшую сестру, которой перепадали все лавры, или соседскую девчонку, которую вечно ставили вам в пример, или того хуже — пытаетесь конкурировать с мертвыми, что идеальны по определению.
Присев в кресло, мисс Гуд разгладила складки платья, я при этом невольно взглянула на свои ноги и ужаснулась безобразной зацепке на новых колготках. Черное платье (банально, но я не знала, что надеть) тоже было новое, куплено за пару дней до интервью. Я нервно повела плечами, надеясь, что сейчас не нащупаю несрезанную вовремя этикетку.
В тот момент я как никогда ощущала себя техасской деревенщиной, но пыталась, правда пыталась, держаться в той же манере, что и телевизионщики, будто это не первое интервью, которое я беру в своей жизни, и вопросы мои ничуть не абсурдные.
Даже в памяти тот день теперь стилизован под какую-то публицистическую статью, написанную корявым языком студента. Но я даже видела все кругом в каком-то ином свете, чувствовала кем-то другим, когда пыталась подражать манерам Корделии или складывала руки на коленях, точно школьница на фотографии для ежегодника.
