Илья коротко поцеловал в лоб и подтянул плавки.

– Пошли. Нас, наверное, уже ищут.

– Илья…

– Что?

Лара хотела спросить, значит ли это, что между ними теперь любовь, но передумала. Конечно, между ними любовь, что это еще может быть?

– Ты не знаешь, что будет на обед? – не растерялась она.

– А что? Проголодалась?

– Немного.

– Вроде бы котлеты. Любишь котлеты?

– Только не рыбные.

Илья усмехнулся и легко чмокнул ее в щеку. На этом все и закончилось, словно и не было ничего.

Уже в своей комнате на полотенце Лара обнаружила засохшие пятна, как если бы она пролила сок. Они все еще хранили ту загадочную тайну, тайну великой близости, которая не даст Ларе уснуть в эту ночь.

Лето подходило к концу, август уже вступил в свои права. Смена заканчивалась, а Илья так больше и не подходил к ней, только смотрел, опустив глаза. Он что, сожалел? Стыдился? Или что-то еще?.. Лара не понимала. Все, что она могла – ходить за ним по пятам, любоваться его загорелым телом, искрящимся после воды, украдкой вздыхать и мечтать о новом тайном свидании. Может быть не в старой будке, может быть даже в палате вожатых, хотя там никогда не бывает пусто, может быть, он не может найти укромного места, поэтому не подходит?.. Лара не знала, но это не значит, что она не скучала, и что ей не было больно.

О, как она скучала. Ночами, когда все девочки спали, она снова плакала в подушку, представляя себе его руки, его поцелуи, как он снова и снова касается кончиком языка сосков. И от этих воспоминаний было лишь больнее, в сердце врезалось ледяное алмазное сверло.

Однако время и вправду лечит – не в том понимании, к которому Лара привыкла, нет, она учит забывать о своих ранах, особенно о ранах на сердце. В конце концов, ночь не может длиться вечно, за ней всегда будет рассвет. Так и Лара успокаивалась, все реже плакала, страдала лишь ее душа.

Лето заканчивалось. Лето заканчивалось навсегда. Настал последний день последней смены, и в честь этого вожатые устроили последнюю линейку. Лара вместе со всем кричала: «всегда готов», стараясь не смотреть на Илью, в честь праздника надевшего голубую рубашку и брюки, он же, напротив, не сводил с нее глаз. Наверное, причина была в платье, которое сшила мама из импортного крепдешина, украшенного черными кружевными оборками на плечах. Лара выглядела в нем немного старше своего возраста.

– Всегда готов! – крикнули они в последний раз, и у кого-то на глаза навернулись слезы. У Лары же слез уже не осталось.

После, как солнце растаяло в розовой дымке, отряды повели на пляж. В сумерках привычная дорога казалась незнакомой и таинственной. Лара, как всегда, шла последней. Кто-то из девчонок добыл густое крымское вино, от которого стягивало небо и немел язык. Они шли и, пока вожатые не видели, пили из одного горла. Ларе тоже досталось, по телу распространилась приятная теплота, мышцы расслабились, в голове вдруг появилась легкость и ясность. Душа Лары, наконец, обрела долгожданный покой.

Над головой распростерлось бархатное небо, усыпанное звездами, как ледяными маргаритками. Теплый летний ветер колыхал волосы и подол платья, залезая под трусики, целовал затылок, словно не хотел отпускать. Уже завтра их ждал поезд и долгая дорога домой в плацкартном вагоне, стук колес и запах креозота. Все завтра, а сейчас…

– Кошкина, – раздалось сзади.

Илья… Как ни в чем не бывало, стоял рядом с проклятой трансформаторной будкой, сунув руки в карманы.

– Чего? – спросила равнодушно.

– Ничего. Иди сюда, – его глаза опасно сверкнули в полумраке.

– Не хочу, – хмыкнула Лара, которой вдруг стало очень обидно, и пошла было своей дорогой, как он поймал ее за руку. – Ну чего?!

– Дурочка, – он легонько шлепнул ее по попе, и на нее вновь накатило мучительное желание ощутить его пальцы в себе. Вперед-назад, вперед-назад…

Поняв, о чем она думает, Илья обернулся в поисках людей и, убедившись, что никого нет, поманил ее за собой.

Оказавшись за будкой, он поцеловал ее, как в тот раз, с языком. Его губы оказались сладкие-пресладкие, и пахли алкоголем. Рука снова скользнула под ее платье, нащупывая грудь, а вторая замерла на талии.

– Илья…

– Что?

– Сними брюки, – попросила она.

Илья только рассмеялся.

– Я серьезно, никто же не видит, – пальцы сами скользнули к заветному бугорку, нащупали молнию на ширинке, кожаный ремень… – Давай…

– Лар, давай не будем, – серьезно отозвался он, ловя Лару за кисти. – Ты еще маленькая.

– Я не маленькая, – обиделась Лара и все равно попыталась расстегнуть ширинку. Таинственное нечто за тканью твердело и становилось больше с каждой секундой. – Я уже в одиннадцатом классе!

– Кошкина, я сказал «нет», – жестко отозвался он и больно сжал запястья. – Ты пьяная.

В его голосе звучало… презрение? Он презирал ее?

Проститутка…

– Прости меня… – всхлипнула Лара и закрыла лицо руками. Как она себя ненавидела в этот момент, как снова хотела умереть! – Прости пожалуйста…

Он обнял ее, но не как раньше, без нежности, скорее с жалостью. Так обнимают брата или сестру, но никак не возлюбленную.

Что-то порвалось в ее душе, какая-то тонкая струна.

Они простояли так еще немного, не зная, что сказать друг другу, а потом он ушел. Лара, в душе которой осталась лишь пустота, спустилась к остальным и села у костра. Она больше не слышала песен, шума прибоя, треска веток в костре, все заволокло черным непроглядным туманом.

Так кончилось самое счастливое, и в то же время самое несчастное лето в ее жизни.

– Говорят, кошки не умеют любить.

– О, дорогая, единственное, что кошки не умеют, это в положенном месте перебегать дорогу.

Л., из Ненаписанного

Лето кончилось, и начался колледж. Лара ушла туда после девятого класса, чтобы после трех лет учебы сразу попасть на второй курс института – это была идея родителей. Шел последний год обучения, и подготовка к экзаменам теперь занимала почти все ее мысли. О прошедшем лете она старалась не вспоминать, для нее и лагерь, и Илья превратились в полузабытый сон. Иногда, по ночам, накатывал плач, но слезы эти не имели конкретной причины.

Да кого она обманывает? Конечно, причина была. Остальные девчонки из ее класса давно встречались с парнями, и только Лара, как всегда, одна. Неужели она уродка? Или это просто невезение? Даже ни разу не довелось ни с кем познакомиться, парни по неизвестной причине не попадались у нее на пути. Если, конечно, не считать Ильи.

Родителям она так ничего и не сказала. Все собиралась вызвать мать на серьезный разговор, но потом испугалась. Мама ведь обязательно скажет папе, и тогда не избежать скандала, а Ларе совсем не нужны скандалы.

Так и проходила жизнь: в подготовках к экзаменам, ужинах с родителями, редких прогулках и беспросветном одиночестве.

Закончился последний урок, и как только Лара вышла из колледжа, сразу закрапал октябрьский дождь, колющий лицо мелкими ледяными иглами. На ногах поскрипывали новые сапожки, слегка натиравшие щиколотки. Лара запахнула куртку, бросила сумку на плечо и расправила зонт. Начинался привычный до колик путь домой.

На остановке, вжимая голову в плечи, уже стоял Георгий, ее одноклассник. Он всегда напоминал Ларе волка: высокий, худой, взъерошенный, беспокойный, с одичавшим взглядом черных глаз. Он всегда ходил в черной, явно маловатой форме, бритый почти налысо – его отец был военным и стриг, как положено в армии, в руках вместо обычного рюкзака Георгий носил потертый кожаный портфель-дипломат, который по слухам достался ему от дедушки-разведчика. Портфелем Георгий очень гордился и берег его: никогда не кидался из окна, никогда не оставлял в общей куче у раздевалки, не прикреплял значки. Словно этот чертов портфель заменял ему единственного друга.

Георгий перевелся в их колледж год назад, однако так почти ни с кем и не сдружился. Учителя говорили, что «Гоша умный мальчик, но характер тяжелый». Может быть, они были правы, ведь Лара всегда видела некую потаенную силу в его бледном лице, через кожу которого просвечивали голубоватые вены. Он сосредоточенно смотрел вдаль, будто зачаровывая автобус.