Как и я. Точно, как я.

Исак по-прежнему не чувствует его, и страх возвращается. Он придвигается ближе к кровати и кладёт голову Эвену на плечо, неловко его обнимая, надеясь, возможно, что это заставит его прийти в себя.

— Я здесь, — говорит он, и это глупо, но вдруг Эвен может его слышать. — Мне так жаль. Блядь, мне так жаль, Эв…

У него перехватывает горло, и голос срывается, и Исаку приходится отстраниться, чтобы взять себя в руки. Скоро вернётся Юлие. Наверное, она уже идёт обратно.

— Я никогда не хотел, чтобы ты пострадал, — шепчет Исак, и знает, что это важно скорее для него, но не может не продолжить свою речь. — Ты был прав. Это того не стоило. Я должен был остаться с тобой.

Сердечный ритм Эвена не меняется. Он не слышит Исака. Его даже нет здесь. Это лишь оболочка Эвена, однако вот он, Исак, со всей своей логикой и научным мышлением говорит с ним, пытаясь вернуть в сознание, словно это какая-то сказка.

Это же не какое-то дерьмо о спящей красавице.

Исак внезапно встаёт, словно на него только что снизошло озарение.

Он дотрагивается рукой до лица Эвена и гладит его. У него мягкая кожа. Такая мягкая. Исаку интересно, у всех ли кожа так мягка, или это особенность Эвена.

Исак проводит большим пальцем по его губам и ждёт знака, затаив дыхание и слушая стук сердца — мышцы, которая разгоняет кровь по его телу.

Эвен остаётся недвижим, и Юлие вернётся в любую секунду.

Исак осознаёт, что, возможно, у него больше никогда не будет такой возможности и наклоняется к нему. Поцелуй. Возможно, поцелуй разбудит его. На хуй науку и логику. Поцелуй. Эксперимент.

Рука Исака, лежащая на щеке Эвена, дрожит. Можно ли считать это настоящим поцелуем, если второй его участник без сознания? Можно ли это считать обменом биологических жидкостей? Да и вообще, обмен ли это?

Он касается носом носа Эвена, его губы так близко, и Исак хочет поцеловать его. Не ради привязанности, а просто чтобы он очнулся. Пусть в основе этого и не лежит научно обоснованное предположение, но это всё равно теория. Эксперимент, стоящий того, чтобы его провести.

Исак ненавидит себя.

Не так.

— Мне так жаль, — с трудом произносит он.

Исак прижимается губами ко лбу Эвену и встаёт, чтобы выйти из палаты, пока ураган в его голове не заставил его сделать что-то безрассудное.

.

Выйдя из палаты, он сталкивается с Муттой, в последний момент умудряясь избежать физического контакта.

Блядь.

— А я всё думал, когда ты появишься, — говорит тот, и в его голосе больше снисходительности, чем злости.

— Разве ты не должен сейчас смотреть футбол?

— Мой лучший друг приходит в себя после серьёзной операции на черепе. Так что нет, не должен.

Исак делает шаг назад. Вот и конец попыткам сделать всё незаметно. Он бы предпочёл, чтобы Мутта просто наорал на него. Он не может сейчас вынести пассивно-агрессивного отношения. Особенно от Мутты, который был к нему исключительно добр до произошедшего.

— Вильям говорит, что откажется от обвинений против тебя, если Эвен откажется от обвинений против него, — говорит Мутта.

— Я знаю, — кивает Исак. — Девушка Вильяма Нура связалась со мной.

— Надеюсь, ты также знаешь, что мы не откажемся от обвинений.

Мы. Исак задумывается, кто же эти «мы». Входит ли в их число Юлие, плевать ли и ей на то, что случится с ним, если в отношении её сына восторжествует справедливость.

— Я знаю. Я тоже этого не допущу, — отвечает Исак.

— Но ты получишь по полной программе за то, что сделал с Вильямом.

— Я знаю.

— И ты готов навредить себе ради Эвена? — Вопрос кажется ловушкой. Словно Мутта пытается получить ответ на другой вопрос. «Тебе действительно не плевать на Эвена? Что происходит между вами?»

— Вильям чуть не убил его. Он должен за это заплатить. То, что я сделал с ним после, не имеет никакого отношения к Эвену и не должно быть использовано для заключения сделки. Я и Эвен — две отдельные единицы, — говорит Исак. Он замолкает и делает глубокий вдох. — Именно поэтому ты не видел меня сегодня.

Мутта хмурит брови. — Я совершенно уверен, что вижу тебя сейчас.

— Нет, это не так. Ты меня не видел. Я не приходил навестить Эвена, пока он лежал в больнице, — настаивает Исак.

— Ты что, пытаешься меня загипнотизировать? — горько усмехается Мутта.

— Нет. Я просто говорю, что ради всеобщего блага ты никому не скажешь, что наткнулся на меня здесь, — продолжает Исак.

— И почему я это сделаю?

— Потому что, если Эвен будет думать, что я проигнорировал его и не пришёл навестить, ему будет проще выдвинуть обвинения.

Мутта складывает руки на груди и прищуривается.

— Ему будет больно.

— Он это переживёт, — резко отвечает Исак.

— То есть тебе плевать, что ему будет больно?

— Я просто хочу, чтобы человек, отправивший его на больничную койку, был наказан и никогда не мог больше сделать это с кем-то другим. Мне не плевать на правосудие, — отвечает Исак.

— Но плевать на Эвена. Тебя не заботит Эвен как отдельная единица.

Исак вспыхивает под проницательным взглядом Мутты. Он чувствует себя загнанным в угол. Он начинает задумываться, как долго Мутта стоял у двери палаты и как много видел. Он думает, не ждал ли он, пока Исак закончит, не сторожил ли у двери, чтобы их никто не побеспокоил.

— Ты такой врун, — продолжает Мутта, словно молчание Исака послужило ответом на его вопрос. Но в его словах нет угрозы или злобы. Он практически улыбается.

Исак решает, что Мутта, вероятно, видел его в палате.

— Пожалуйста, не говори ему, — умоляет он, хотя и не уверен, о чём именно просит. Ему стыдно, что он чуть не поцеловал лежащего без сознания Эвена и проник к нему в палату без разрешения. Но больше всего он чувствует себя униженным из-за того, что кто-то раскусил его.

— Не скажу, — отвечает Мутта, чем застаёт его врасплох. — Тебя здесь не было.

— Я, э-э-э, да. Меня здесь не было.

Исак натягивает капюшон на голову и собирается уйти, как вдруг голос Мутты смягчается снова.

— Это правда? Что люди говорят? Что тебя отправят куда-то?

Стыд. Он переполняет Исака. Грызёт его. «Что люди говорят». Люди говорят о нём. Люди знают, что он облажался, сорвавшись на Вильяма. Люди знают об угрозах отправки в лабораторию и о том, что он вот-вот потеряет свою свободу. Все знают. И Мутта смотрит на него сейчас так, словно беспокоится. Исак не может этого вынести. Не может вынести жалости.

— Я…

Исак собирается ответить, как вдруг чувствует это.

Словно пламя вспыхивает в темноте. Наконец-то тепло. Наконец-то свет.

Исак чувствует, как от радости и облегчения разглаживается его лицо. Он чувствует, как в улыбке изгибаются губы, а сердце переполняется чувствами. Его сердце — всего лишь мышца, качающая кровь по всему его телу, но сейчас оно переполнено.

— Почему ты вдруг улыбаешься? — хмурится Мутта.

Потому что я снова чувствую его.

— Мне кажется, Эвен пришёл в себя.

Когда Мутта оказывается у кровати Эвена и разражается бессмысленным смехом от облегчения и радости, что его лучший друг в порядке, Исака уже нет в больнице.

Он убегает, потому что не заслуживает находиться рядом в этот момент.

.

И когда он вступает на случайный эскалатор на случайной станции метро полчаса спустя, он благодарен за свой снепбек и толстовку.

Потому что, когда по щекам начинают катиться одновременно горькие и радостные слёзы облегчения, он не пытается их остановить.

Я буду так сильно по тебе скучать.

========== Глава 9 - Философия ярлыков - часть 1 ==========

От переводчика: глава будет разделена на 4 части

У Эвена не очень приятные воспоминания о том, как он впервые очнулся в больнице — в этой больнице.

Не потому, что ему было больно дышать, а трубки впивались в кожу; не потому, что мозг лихорадочно пытался понять, где он находится. Это было ужасно потому, что он всем сердцем желал вообще никогда больше не приходить в себя. Потому, что само осознание, что он очнулся — или что он жив — было слишком болезненным, слишком жестоким, слишком пугающим.