Исак думает об этих «прикосновениях». Сильных, эмоционально заряженных, безжалостных, полных злобы и разочарования, лишённых нежности. Он думает о том, насколько очищающими они казались, как он дорожил ими, пусть они и наполняли его отчаянием и стыдом. Думает, как много усилий приходилось прикладывать, чтобы почувствовать их на своём лице. А ещё он думает о том, как всё в нём разбилось вдребезги, когда Эвен впервые дотронулся до него, и в этом действии не было ничего кроме нежности и заботы; думает о том, как клетки его мозга охватило огнём, как им пришлось приспосабливаться к этому новому «прикосновению», о том, как само значение этого слова изменилось для него, наполнилось новым смыслом.

Исак думает об этом и чувствует ком в горле.

Юлие выворачивает из-за угла, и Исак качает головой, готовясь к столкновению, к взрыву. Он вежливо уклонится от удара, увернувшись в сторону, а потом пообещает никогда больше не беспокоить её и Эвена. Он даст ей контактную информацию своего отца и уверит, что родители позаботятся о компенсации. Он всё обдумал. Он лишь надеется, что его не охватит пламя, когда её добрые голубые глаза встретятся с его глазами, и, что ещё хуже, когда он увидит в них слёзы.

Но потом Юлие просто проходит мимо него, нажимает на кнопку вызова лифта, держа в руке ключи от машины, и исчезает в открывшихся створках, оставляя Исака, который испытывает одновременно облегчение и смятение.

.

Исаку необходима минута, чтобы набраться смелости и зайти в палату Эвена. Он видел его сквозь жалюзи бессчётное множество раз. Он запомнил очертания его тела на этой больничной койке и точно может сказать, сколько трубок прикреплено к нему сейчас. Он также в курсе основных жизненных показателей Эвена, так как поздно вечером, после того как Исак притворился сыном всеми любимого пациента и завёл странную дружбу с медбратом по имени Якоб, ему удалось заглянуть в историю болезни.

Исак знает, что Эвен ещё не приходил в сознание после операции. Но все цифры говорят о том, что он, вероятно, будет в порядке — по крайней мере если верить словам Якоба. Так что Исаку не следует слишком беспокоиться.

Но он беспокоится. Он уже трижды делал это — создавал возможность побыть наедине с Эвеном. Но так и не мог заставить себя зайти в палату, потому что был слишком взволнован, слишком напуган.

Страх не оставлял его с тех пор, как он впервые оказался в больнице и понял, что по-прежнему не может чувствовать Эвена.

Исак помнит, что ощущал, когда их связь превратилась в небытие, стоило телу Эвена рухнуть на землю, а глазам закрыться — Исак больше не мог его чувствовать. Исак помнит, насколько был напуган, как замер от ужаса, когда мозг мгновенно предположил самое страшное, и как не мог не сорваться после этого.

А вот нападения на Вильяма Исак не помнит совсем.

Неважно. Сконцентрируйся.

Исак заходит в холодную тихую палату и закрывает за собой дверь. Он сглатывает ком в горле, прежде чем обернуться и посмотреть на Эвена.

Эвен.

На больничной койке.

Исак уже видел его издалека раньше, но он не думает, что хоть что-то могло бы подготовить его к тому, что он видит перед собой сейчас.

Эвен без сознания. Его голова забинтована, и они обрили его в том месте, куда пришёлся удар бутылкой. Он будет выглядеть смешно с такой проплешиной. Исак думает, что мог бы одолжить ему снепбек на какое-то время, но вдруг вспоминает, что Эвен этого не захочет, совсем не захочет.

Эвен без сознания, но его лицо спокойно и идеально несмотря на мешки под глазами. Губы потрескались, а шея открыта. Исак не может сконцентрировать на чём-то одном, поэтому блуждает взглядом по Эвену, подмечая все детали одновременно.

Он наконец понимает, что имеют в виду люди, говоря, что что-то «разбило им сердце». Исак знает, что сердце — это всего лишь мышца, которая качает кровь, разгоняя её по всему телу. Но сейчас он чувствует, словно его сердце разбито. Словно кто-то сильно ударил его изнутри.

Он стоит у двери несколько секунд, а потом направляется к стулу у кровати.

Сейчас идёт трансляция какого-то важного футбольного матча, и Исак специально выбрал это время, чтобы убедиться, что никто из друзей Эвена не захочет его навестить. Он концентрируется на этой мысли. Они одни. Он может позволить себе быть так близко к нему. Всё нормально.

Исак сидит всего в нескольких сантиметрах и ощущает, как ком в горле становится всё больше. Он не чувствует Эвена. Он сидит так близко и не может его чувствовать.

Исаку хочется закричать.

Повинуясь порыву, он тянется к руке Эвена. Его сердце — всего лишь мышца, качающая кровь по всему телу, но сейчас оно вспыхивает пламенем. И ему больно. Ему больнее, чем обычный физический дискомфорт, который привыкло испытывать его тело. Эта боль опьяняет. Она кружит голову, так сильно, что он крепче стискивает руку Эвена.

Прикосновение. Возможно, оно разбудит Эвена. Возможно, оно по крайней мере сможет возродить их связь.

Исак по-прежнему его не чувствует. Он ощущает тепло кожи Эвена, и пульс, безусловно, присутствует, но Исак по-прежнему не может его чувствовать.

Что если я обжёг его.

Исак в панике отдёргивает руку и рассматривает кожу Эвена. Никаких ожогов. Сердечный ритм стабилен, если верить монитору.

На запястье Эвена нет ожогов, но сердце Исака всё равно обрывается, потому что там есть порезы.

Целая их коллекция, множество.

Его сердце — всего лишь мышца, но оно болит.

Исак ничего не может с собой поделать — он пересчитывает их, один за одним, запоминая, рассматривая рубцы и пытаясь определить, насколько недавно они были сделаны, пытаясь понять душевное состояние Эвена, когда он наносил их себе.

Исак не слепой. Он знает. Он, вероятно, знал с самого начала. Он слышал об Эвене. Он разузнал о нём, когда пытался определить, может ли ему доверять. Исак знает. Эвен всегда носит одежду с длинными рукавами. Эвен обнажает кожу лишь при Исаке, и ему понадобилось какое-то время, чтобы уложить это в голове — негласное доверие, которое Эвен оказывает ему. Эвен никогда ничего не рассказывал, но Исак знал уже какое-то время.

Однако увидеть шрамы так близко — совсем другая история. Это заставляет Исака осознать, что они никогда не разговаривают, что он никогда не спрашивал Эвена о его чувствах, что в их отношениях всё всегда вертелось лишь вокруг него.

Исак не думает о том, что делает, когда подносит руку Эвена к губам и целует его запястье. Он не думает. В этом нет смысла, но он всё равно делает это. Он прижимается губами к коже Эвена и дрожит от ощущений, переполняющих его. Его губы на чьей-то коже. Не на чьей-то. На коже Эвена.

Отчаяние, сумасшествие? Исак не может подобрать слово тому, что овладевает им, когда он хватает кисть Эвена обеими руками и целует раз, другой, снова и снова. Ему стыдно оттого, как сильно ему нужно сделать это для себя и для Эвена. Но он никогда больше не сможет оказаться к кому-то так близко. Возможно, он больше никогда не сможет оказаться так близко к Эвену. Потому что он сам позаботился об этом, когда встал с его кровати, чтобы затеять драку, вместо того чтобы остаться и позволить себя поцеловать.

Исак знает, что ему нужно было остаться. Он знал это ещё до того, как ушёл из квартиры Эвена. Он знал это ещё в тот момент, когда выскользнул из его объятий и отошёл от кровати. Он знал, что ему нужно было обернуться и позволить Эвену прижаться губами к его рту, даже если он собирался это сделать из-за привязанности или чего-то подобного.

Но правда в том, что Исак почувствовал облегчение, когда зазвонил телефон. Потому что чем ближе Эвен наклонялся к его лицу, тем труднее становилось притворяться, что это всего лишь эксперимент, тем сложнее было держать себя в руках, чтобы не взорваться, когда это наконец произойдёт.

Поэтому сейчас Исак целует руку Эвена, и его ладонь, и костяшки, и запястье. Поцелуй для каждого шрама, для каждого пореза, для каждого раза, когда Эвен чувствовал себя настолько несчастным и беспомощным, что надругался над собственным телом, чтобы забыть, чтобы заглушить свои мысли.