– Эвен…

Приближаясь к финалу, Эвен проигрывает в голове то, как Исак произносит его имя. Ему стыдно, но он уже достиг той примитивной

стадии, когда может думать только о разрядке. У него болит запястье, и он, вероятно, издаёт позорные звуки, но он не может остановиться. Он не может остановиться, даже если бы попытался.

– Блядь! – стонет он, наблюдая, как его стыд белёсой струёй извергается из него. Грудь вздымается от тяжёлого дыхания, рука болит.

Ему требуется ещё пять секунд, чтобы заметить стоящего перед ним в дверном проёме Исака, Исака, у которого вытаращены глаза, а лицо алеет сильнее обычного.

Ох.

Ох ёбаный боже!

– Блядь! Что за…?! – Эвен резко поднимается, чтобы натянуть штаны, и сейчас лицо у него, вероятно, такое же красное, как у Исака.

– Я… Мне жаль! Прости! Я…

– Твою мать! Пожалуйста, отвернись! – кричит Эвен, пытаясь натянуть штаны, и чуть не падает, запутавшись в них.

Исак делает, как ему сказали. Он поворачивается к Эвену спиной, но почему-то не уходит.

– Прости, Эвен. Я услышал, что ты произносишь моё имя. Подумал, что я тебе зачем-то нужен. Я не собирался нарушать… твоё уединение.

Эвен отказывается верить в происходящее. Во-первых, он забыл закрыть дверь, слишком занятый попытками избавиться от стояка. Во-вторых, Исак видел его. Его. Там. Делающим это. Он смотрел, как Эвен довёл себя до оргазма, вероятно, выстанывая его имя. В-третьих, мама дома, и велик шанс, что она тоже могла его слышать. В-четвёртых, Исак всё ещё здесь.

– Я… э-э-э… Я пойду, – говорит Исак, будто прочитав его мысли.

Несмотря на звон в ушах Эвен поспешно моет руки и приводит себя в порядок, потом выбегает из ванной. Он не знает, что сказать, но уверен, что случившееся переплюнуло два предыдущих «дерьмовых утра». Он сгорает от стыда и пытается предположить, сколько дней теперь Исак будет молчать, не желая общаться с ним.

Однако, когда он приходит на кухню, то находит там Исака, который сидит на одной из табуреток и изучает надпись на упаковке с хлопьями, стараясь сдержать улыбку.

– Прости, что тебе пришлось это увидеть, – выпаливает Эвен, потому что ему не хочется обижать Исака. Произошедшее, кажется, вышло за все возможные рамки.

Исак удивляет его тем, что вдруг начинает хохотать, продолжая держать в руках коробку.

– Ты надо мной смеёшься? – фыркает Эвен.

– Прости, – смеётся Исак, прячась за коробку. Он очарователен. Эвен не может этого вынести. – Пожалуйста, не обращай на меня внимания.

– Ты серьёзно сейчас надо мной смеёшься? Я что, настолько смешной там?

Смех замирает в горле Исака, словно его голову наводнили какие-то неприличные образы. Точно. Слишком рано для пошлых шуточек.

– Виноват, – наконец отвечает Исак, садясь более прямо, словно что-то придало ему решимости. – Я не хотел тебя обидеть. Мой смех не имел никакого отношения к твоей, хм, анатомии. Скорее к ситуации, в которой она была представлена.

Теперь наступает очередь Эвена краснеть. Он сгорает от стыда. Ему больше нравилось, когда Исак смеялся. И Исак, видимо, это замечает.

– Я не к тому, что ты должен стыдиться того, что делал, – продолжает Исак холодным и равнодушным тоном, и это странный способ подбодрить Эвена. – Онанизм – естественное явление, в основном полезное для здоровья и часто практикуемое.

– Онанизм? – кривится Эвен.

– Ну, знаешь, то, что ты делал там. Хотя у этого есть и другие значения. Но да, стимуляция своих, хм, половых органов – это естественный процесс. Исследователи даже говорят, что выведение из организма канцерогенных веществ подобным образом может предотвратить развитие рака простаты, что довольно часто случается у мужчин. Так что, если уж на то пошло, ты занимался там предупреждением болезни. Никакого осуждения.

– Поверить не могу, что ты используешь слова «простата» и «стимуляция», а я всё ещё не возбуждён.

Исак очевидно давится воздухом. Да, наконец-то реакция.

– Ты ужасен, – сердито пыхтит Исак.

– Говорит парень, который просто стоял там и смотрел.

– Я не смотрел! – огрызается Исак. – Всего лишь секунду. И, если уж на то пошло, я наблюдал из любопытства.

– Что, ради науки? Ты стоял там ради науки?

– Я уже говорил тебе, что не хочу упускать возможность получения знаний.

– Смотреть, как я дрочу, – это для тебя возможность получения знаний? – выпаливает Эвен прежде, чем успевает поймать себя за язык.

– Я… Перестань вкладывать мне слова в рот!

Эвен хочет пошутить насчёт других вещей, которые хотел бы вложить ему в рот, но понимает, что пока слишком рано, слишком много всего происходит одновременно. Осознание, что он на самом деле хочет позволить Исаку обжечь его гениталии, сейчас кажется перебором. Ему бы хотелось повернуть время вспять. Происходящее сейчас – это катастрофа.

– Иммануил Кант говорит, что ублажение себя – это нарушение закона морали в своей книге «Основы метафизики нравственности». Мне всегда казалось, что он немного ошибается, хотя я сам ничего подобного не делаю.

– Я что, правда сейчас слушаю, как ты рассуждаешь о философии мастурбации у меня на кухне? – фыркает Эвен.

– Ты сам это начал!

– И что же Эвен начал на этот раз? – прерывает их препирательства нежный голос. Это мама Эвена. И Эвен, и Исак готовы сгореть от стыда. – О чём вы так страстно спорите этим прекрасным утром? – улыбается она им.

– Доброе утро, Юлие, – Исак приходит в себя первым, и на его лице расплывается слабая, осторожная улыбка. Эвен решает, что ему нужно податься в актёры. – Вы просто сияете этим утром.

– О, пожалуйста! – смеётся она, и копна взъерошенных волос лишь добавляет очарования её природному обаянию. – Ты льстец, Исак. И как же ты используешь эту способность?

Если бы ты только знала.

– К сожалению, никак, – лучезарно улыбаясь, отвечает Исак. – Впрочем, мне удалось вызвать у вас улыбку. Так что я считаю это победой.

– Сладкий льстец. Готова поспорить, ты пользуешься популярностью у девушек.

– Не хочу вас расстраивать, Юлие, но для этого девушкам для начала нужно было бы приблизиться ко мне, – добавляет Исак.

Улыбка на лице Юлие меркнет. Слетает с её губ, будто бы она только что вспомнила о болезни Исака.

– Ох, – Исак всё понимает, заметив, как изменилось выражение её лица. – Это шутка. Не волнуйтесь из-за этого. Всё нормально.

Эвен не может поверить, что за пять минут они успели пошутить о мастурбации, а теперь практически довели до слёз его мать.

– Ах ты сладенький пупсик. Надеюсь, Эвен хорошо к тебе относится. Дай мне знать, если это не так. Я обязательно оттаскаю его за уши.

– Мама! – Эвен отшатывается от неё.

– Он очень хорошо ко мне относится. Не волнуйтесь, – снова улыбается Исак.

– Ну, просто знай, что тебе здесь всегда рады, – говорит Юлие. – Я бы с радостью осталась и послушала рассказы о ваших интересных экспериментах по химии, но мне нужно бежать на бранч с друзьями.

Лишь когда она исчезает в своей комнате, Эвен снова может дышать.

– Бля, как ты это делаешь? – спрашивает он, подходя ближе к табурету, на котором сидит Исак.

– Делаю что?

– Врёшь? Как у тебя получается так убедительно справляться с этим дерьмом?

– Я так понимаю, мы снова вернулись к теме экскрементов, – фыркает Исак.

– Боже! – стонет Эвен. – Пиздец моему завтраку.

.

– Что ты хочешь? Тост? Бекон? – спрашивает Эвен, заглядывая в холодильник, чтобы начать готовить им завтрак. Исак по-прежнему сидит на табурете позади него.

– Хм… Ты не мог бы, э-э-э, приготовить омлет?

Эвен оборачивается и внимательно смотрит на него, в голове всплывает воспоминание о том, как Исак покраснел, когда ел приготовленный им завтрак в прошлый раз. Сейчас Исак выглядит смущённым и полным надежды.

– Да, конечно, – кивает Эвен.

– Классно.

Эвен осторожно ставит перед Исаком тарелку и видит, как тот сдерживает улыбку. Эвен специально положил ему больше еды. Это всего лишь догадка, но у него есть причины полагать, что Исаку действительно нравятся яйца.