– И когда я ревную, меня это убивает, – продолжает Исак. – Потому что, как говорил Барт о суждении Пруста по этому вопросу, ревнуя, я страдаю четыре раза. То есть сначала я страдаю, потому что вообще ревную, потом – потому что виню себя за то, что ревную. Далее я страдаю, потому что боюсь, что моя ревность может ранить других и заставить меня вести себя в несвойственной мне манере. И наконец я страдаю, потому что позволяю себе опуститься до такого абсурда, до чего-то настолько банального и недостойного меня. Он говорил: «Я страдаю оттого, что исключён, агрессивен, безумен и зауряден». Разве это не сводит с ума?

Эвен вздрагивает. – Ненавижу это слово.

– Я знаю, – вздыхает Исак. – Но суть в том, что, как бы меня ни раздражало, что я позволяю себе испытывать такие недостойные и бессмысленные чувства, если бы у меня появилась возможность испытать то же, что и другие, я бы не захотел отказываться от этого. Потому что, хотя я не думаю, что моя самая безумная фантазия о том, что кто-нибудь обнимет и поддержит меня на людях, когда-нибудь осуществится, мои менее глобальные и более тупые фантазии, как, например, делать селфи со снапчатовскими фильтрами и курить «паровозиком»* в спальне во время вечеринки, достаточно реальны.

– Ты хочешь курить «паровозиком»? – смеётся Эвен. – Вся эта речь была лишь для того, чтобы попросить меня выдохнуть дым тебе в рот, пока мы делаем селфи?

– Не надо селфи, – Исак отводит взгляд, внезапно смутившись, словно он уже представлял, как Эвен будет это делать, словно он жалеет о том, что озвучил свою просьбу.

– Только курить?

Исак кивает. Он выглядит так очаровательно, лёжа у Эвена на коленях и прося выдохнуть сигаретный дым ему в рот, ему в лёгкие.

– Ты полон сюрпризов, – улыбается Эвен.

– Я не буду умолять.

– О, разве это не было бы приятно?

Исак уже готов оттолкнуть его и закатить истерику, когда Эвен делает глубокую затяжку и наклоняется к нему, останавливаясь в паре сантиметров от его лица, и огонь между ними невозможно унять.

Исак, кажется, забыл о своей просьбе, потому что он замирает под ним, и глаза его распахиваются шире, и шире, и шире. Эвену не остаётся ничего другого, лишь схватить его за подбородок и, надавив большим пальцем, заставить разомкнуть губы. Прикосновение пробуждает в нём безумие, потому что губы Исака под его пальцем такие мягкие, мягкие, мягкие. Эвену приходится сконцентрироваться на том, чтобы не подавиться дымом. Но Исак делает именно это. Как только Эвен выдыхает дым ему в рот и отстраняется, Исак мгновенно закашливается.

Однако Эвен не даёт ему времени, чтобы прийти в себя, потому что его кровь звенит, пальцы зудят, а губы до безумия снова хотят оказаться так же близко, чтобы ещё раз испытать эту иллюзию прикосновения. Эвен делает затяжку, наклоняется вниз, и на этот раз Исак встречает его с открытым ртом и закрытыми глазами. Он выгибает спину и хнычет, и его лицо алеет в обрамлении влажных кудряшек.

Эвен оставляет палец на нижней губе, мягко надавливая, а иногда постукивая, наблюдая за тем, как он тает. Исак стонет, и Эвену нельзя терять концентрацию. Это одна из фантазий Исака, и он сделает её реальностью. Он доведёт его до сумасшествия. Он сделает всё, чтобы результат не разочаровал.

Руки Исака оказываются в волосах Эвена, пальцы запутываются в растрёпанных прядях, и Эвену жарко, так жарко. Ему больно дышать. Эвен не уверен, что на этот раз вообще втянул в себя дым, косяк скурен, остатки брошены в стаканчик с кофе.

Эвен сейчас может предложить лишь огонь в своих лёгких, и это заставляет его волноваться. Но Исак с благодарностью принимает его, открыв рот, вдыхает горячий воздух между ними и прижимается лбом ко лбу. Ещё пара сантиметров, и они бы поцеловались. Но они не закрывают это пространство. Они вдыхают воздух друг друга, и Исак высовывает язык, словно хочет облизнуться. У Эвена плавится мозг.

Исак проводит языком по его большому пальцу, и Эвен теряет контроль над собой. Вот голова Исака лежит на его коленях, а в следующее мгновение Эвен уже сидит на нём верхом и не может оторвать глаз от полоски кожи, открывшейся теперь, когда рубашка задралась на животе.

– Как? – задыхается Эвен, блуждая взглядом по лицу Исака, по его милому раскрасневшемуся лицу, горящему под его ладонью. – Ты сказал, что хочешь почувствовать моё прикосновение. Но «не так». Как ты хочешь? Скажи мне.

– Эвен… – Исак дёргает бёдрами и закрывает глаза.

– Чего ты хочешь? Скажи.

Исак выгибает спину, обхватывая ладонями лицо Эвена. И он восхитителен сейчас. Он такой красивый, такой необузданный.

– Пожалуйста…

Эвен кладёт руку на его пах, накрывает ладонью ткань джинсов спереди и замирает, чтобы посмотреть на реакцию. Эвен видит её и слышит.

Исак стонет так, словно никогда не испытывал удовольствия раньше, словно только что впервые вступает на неизведанную раньше территорию. Его лицо, его стоны, его губы, его изогнутая спина. Всё в нём чрезмерно. У Эвена всё плывёт перед глазами.

Он убирает руку.

– Нет! – стонет Исак. – Не останавливайся.

Эвен удерживает большой палец на лбу Исака, нежно гладит его, зная, как сильно он ценит эти прикосновения. И невинная мягкость этого жеста так разительно контрастирует с неприличными действиями, которые он совершает другой рукой.

Он так и не расстёгивает ширинку на джинсах Исака, так и не вытаскивает ремень. Он осторожно ласкает его через ткань, не забывая о своей цели – об удовольствии Исака. И, как и ожидалось, ему не нужно много времени, особенно учитывая, что бёдра Исака так ни разу и не коснулись матраса, что он постоянно выгибается, не желая терять контакта с его рукой.

– Я сейчас…

– Кончай, Исак. Всё в порядке.

– Эвен… – Исак выстанывает его имя, и Эвен никогда не забудет, как эротично, как идеально оно звучит.

Эвен прижимается лбом к его лбу и обнимает Исака во время оргазма, пока его тело дрожит, словно никогда раньше не испытывало такой сильной разрядки. Они оба с трудом могут дышать.

Эвен обнимает его и ждёт. Он ждёт стыда, отвращения, раскаяния. Эвен обнимает его и ждёт. Назад пути нет. Он чувствует, как у него разбивается сердце, как вскрываются старые раны.

– Всё нормально, Исак. Всё в порядке. Не волнуйся.

– Я никогда… Никогда раньше… Я не знаю…

Эвен не знает, что имеет в виду Исак. Он никогда раньше не испытывал оргазм? Это невозможно. Или никогда не испытывал его с чьей-то помощью? Эвен не знает, что думать, что говорить или делать. Поэтому он просто обнимает его.

Он как раз собирается прижаться губами ко лбу Исака, как вдруг дверь распахивается, и парень с кудрявыми волосами, густыми бровями и синяками на лице, за спиной которого маячит девушка, вваливается в комнату, а потом быстро вылетает оттуда, крича:

– Простите! Простите! Блядь!

Исак и Эвен откатываются в разные стороны до того, как парень снова открывает дверь и заходит в комнату.

– Что за херня?! Исак? Это ты?! – восклицает он, заставляя Эвена сесть перед Исаком и вытянуть руку в попытке заслонить его.

Кто это?!

– Юнас… – раздаётся сзади тихий голос, и Эвену кажется, что по его телу только что пропустили электрический разряд.

Ох.

– Исак? Господи. Как это возможно? – Юнас с изумлением смотрит на них, подходя к кровати. – Вы же только что касались друг друга, да? Как? Исак, ты нашёл разгадку?

Исак весь сжимается, и на его лице застыл ужас, и Эвен понимает. На джинсах Исака расползается вполне красноречивое мокрое пятно, и он не в состоянии сейчас отвечать на вопросы.

– Эй, приятель, ты не мог бы попозже зайти? – говорит Эвен, придвигаясь ближе к Исаку.

– Вы можете касаться друг друга?!

Тогда это и происходит. Эвен тянется к Исаку и обжигается, его словно ударяет током, так больно. Гораздо больнее, чем в предыдущие разы, когда Исак обжигал его. Пронзительно и резко. Настолько, что Эвен практически вскрикивает.

– Блядь! – кричит Исак, осознав, что только что обжёг Эвена. – Блядь, блядь!