– Я не притворяюсь, Исак. Я не такой, как ты.

Исак толкает его, и они оба спотыкаются, чуть не падая на кровать. – Иди на хуй!

Они стоят посреди комнаты, тяжело дыша и испытывая головокружение, и Эвену невыносимо видеть, как быстро они переходят от нежности друг к другу к этой враждебности. Это внушает ему настоящий ужас.

– Я не хочу больше ругаться, – бормочет он, чувствуя, что готов признать поражение. – Ненавижу это.

– У тебя нет права решать, когда нам ругаться, а когда нет!

– Я никогда…

– Ты относишься ко мне, как к куску дерьма, с той ночёвки. Ты не можешь указывать мне не злиться, когда я наконец позволяю себе это делать! – рявкает Исак ему в лицо, и это отрезвляет – внезапно услышать от него кусочек правды. Исак признаёт, что Эвен задел его. Это отрезвляет.

Эвен шагает к нему, чтобы, может быть, дотронуться до его плеча, дать ему это, хоть что-то, извиниться, загладить вину. Но Исак вздрагивает и отступает, и в кои-то веки выглядит уязвимым и открытым, и его обычно высокие защитные стены рушатся на глазах.

– Исак…

– Нет! – Исак снова толкает его. И он в ярости, но не обжигает Эвена. Потом, когда они оба успокоятся, Эвен заговорит об этом. Не злость заставляет Исака обжигать Эвена. Дело не в злости.

Эвен тянется к нему в третий раз, и на этот раз всё получается. Он обнимает Исака, и какая-то его часть ждёт боли от ожога, а потом тихо вздыхает, когда ничего не происходит. Он извиняется. У Эвена всё плывёт перед глазами, но он извиняется и крепко обнимает его.

– Прости. Я не хотел. Прости.

.

– Что я сделал? – спрашивает Исак. Они лежат на чьей-то кровати. Эвен на спине, а Исак распластался у него на груди. – Просто скажи, что я сделал. Меня это убивает.

– Ты ничего не сделал.

– Не ври мне, – предупреждает Исак. – Ты полностью изменился после той ночи. Что я сделал?

Эвен садится повыше, и голова Исака скатывается ему на колено. Он ёрзает, пока наконец не вытаскивает из заднего кармана джинсов свою заначку.

– Что ты делаешь? – спрашивает Исак, с недоумением глядя на него.

– Собираюсь скрутить нам косяк, – отвечает Эвен. – И после этого я тебе всё расскажу.

.

– Кто такой Юнас? – спрашивает Эвен, когда они раскуривают второй косяк. Голова Исака по-прежнему лежит на его колене, а Эвен всё так же нависает над ним, пропуская пальцы свободной руки сквозь пряди его волос.

– Мой лучший друг. А что? – Исак поднимает бровь. – Разве мы это уже не обсуждали?

– Ты помнишь?

Исак сосредоточенно хмурится, словно пытаясь вспомнить события той ночи.

– Значит дело в том, что я что-то сказал. Я что-то сказал? – вздыхает Исак. – Блядь, я сказал что-то о Юнасе?!

Эвен кивает.

– Что я сказал?

– Неважно, – отвечает Эвен. – Не бери в голову.

– Для меня важно! – Исак резко садится. – Я рассказал тебе о том, что произошло? Это… Это из-за того, что я его обжёг? Потому что ты наконец понял, что случается, когда кто-то осмеливается слишком приблизиться ко мне?

Выражение лица Исака разбивает Эвену сердце. Он решил, что дело в его болезни. Он считает, что Эвен отталкивает его, потому что боится. Но это не так.

– Ты мог прикасаться к Юнасу? – прямо спрашивает Эвен, надеясь, что Исак поймёт. – Юнас когда-нибудь прикасался к тебе, не обжигаясь?

Исак смотрит так, словно вдруг понимает, о чём он, словно картинка наконец складывается у него в голове. И Эвен не знает, чего хотел, но жалеет, что спросил, в тот момент, когда Исак отвечает.

– Да, – говорит он. – Я раньше мог прикасаться к Юнасу. Но больше не могу.

То есть ты врал мне. Врал прямо в глаза. Ты заставил меня думать, что я особенный.

– Ладно.

Он больше не говорит об этом. Они оба не говорят, так как в этот момент начинают ощущать эффект от косяка.

.

– Что это за девушку ты целовал? – спрашивает Исак. У него осоловелый взгляд, лицо, как всегда, раскрасневшееся, розовые губы приоткрыты.

– Это Соня, моя бывшая, – объясняет Эвен. Ему кажется, что он парит в воздухе. Он чувствует себя волшебно.

– Как долго у вас продолжалось?

– Мы встречались три года.

– Вау.

– Ага, – улыбается Эвен, гладя Исака по голове и чувствуя, как он урчит.

– Ты всегда целуешься со всеми своими бывшими и друзьями, или только когда я смотрю?

– Заткнись, – смеётся Эвен, слегка отталкивая его и заставляя засмеяться тоже.

– Так что случилось? Почему вы расстались?

Эвену бы хотелось рассказать ему, но он не уверен, что сейчас может поделиться этой частью себя. Он не уверен, что Исак не использует это, чтобы сокрушить его. Эвен не может позволить, чтобы его сейчас снова разбили вдребезги.

– Она стала слишком меня контролировать, – отвечает он, и это тоже правда.

– В каком смысле?

– Как ворчливая мамаша. В какой-то момент её стало слишком много. А учитывая, как все остальные постоянно психовали, стоило мне провести весь день, смотря сериалы на Netflix, это стало просто невыносимо.

– Почему люди психуют, когда ты смотришь Netflix? – спрашивает Исак, упираясь подбородком в грудь Эвена.

– Дело было не в самом Netflix, – смеётся Эвен. – А в том, что я брал день, чтобы передохнуть и ничего не делать, и не вести себя, как самый счастливый парень на этой земле.

– Самый счастливый человек на земле? Бедолага. Его жизнь кажется такой утомительной, – Исак улыбается, и сердце Эвена снова замирает.

– И не говори, – Эвен улыбается в ответ. – Мне бы хотелось, чтобы у меня мог быть плохой день, чтобы у меня могло быть плохое настроение, и чтобы при этом никто не волновался, не воспринимал это как тревожный знак, сигнализирующий о том, что мне нужна интервенция. Понимаешь? Мне бы хотелось, чтобы постоянное счастье в поведении не было нормой.

– О да, норма. Ненавижу нормы.

Эвен смеётся. Исак такой милый, когда лежит вот так у него на груди. Очаровательный.

– А ты? – спрашивает он. – Какое у тебя самое сокровенное и неосуществимое желание?

Эвен ждёт, что Исак пустится в метафизические и экзистенциальные рассуждения о том, что в конечном итоге всё в этом мире несущественно. Он ждёт цитат из Сартра, и Канта, и Монтеня, и Аристотеля, и его любимого Гераклита. Он ждёт, что Исак сейчас прочитает ему лекцию о концепции, которую он раньше никогда не пытался понять.

Но Исак не делает этого.

Исак просто отвечает:

– Почувствовать твоё прикосновение.

Ох.

Эвен касается рукой его лица, нежно гладит по щеке, очень нежно, несмотря на бурю в собственном сердце.

– Я прикасаюсь к тебе сейчас, – шепчет он.

– Не так, – тихо бормочет Исак и проводит кончиками пальцем по тыльной стороне руки Эвена, в которой он держит косяк. Эвен испытывает упоение.

– А как тогда?

– Ты знаешь, как я вечно поношу людей, которых волнуют такие идиотские вещи, как вечеринки, соцсети, одобрение других и желание быть популярными. Но правда в том, что я просто завидую. Не потому, что я хочу, чтобы меня волновали эти вещи, а потому, что мне бы хотелось, чтобы у меня была такая возможность. Потому что мне бы хотелось, чтобы у меня была возможность переживать о подобных глупостях и просто быть обычным тупым подростком. Но мой разум постоянно ведёт войну с самим собой. И всё, что мне остаётся, – это чувствовать зависть, а иногда ревность. Потому что между ними есть разница, ты в курсе? Многие путают эти понятия. Но зависть – это то, что ты чувствуешь, когда хочешь что-то, что есть у другого, а ревность – это когда ты чувствуешь, что боишься, что кто-то заберёт то, что есть у тебя. У меня мало что есть, так что я редко испытываю ревность, поэтому я бываю так ошеломлён, когда это всё же происходит.

Эвен глубоко затягивается и слушает. Он ощущает тяжесть в голове. Он знает, что Исак не перестанет говорить в ближайшее время, что рано или поздно перейдёт к сути. Поэтому сейчас он курит, гладит его по волосам и думает, чувствовал ли Исак когда-нибудь такую же ревность, которая переполняет Эвена, когда он видит его с другими людьми. Похоже, я боюсь тебя потерять? Да?