Сердце против разума. Разум против сердца. Разум советует ему отодвинуться и уложить Исака на подушку, сердце побуждает обнять Исака покрепче, перекатить его на спину и, возможно, целовать в губы, пока он не проснётся и не ответит на поцелуй.

Сердце против разума. Разум против сердца.

Эвен не спит. Совсем. И когда он пытается отодвинуться, совсем чуть-чуть, Исак обвивает пальцами его запястье, захватывает в ловушку своего прикосновения — метафора, отлично описывающая, как Эвен чувствует себя с ним: загнанным в угол, заворожённым вопреки своему желанию, совершенно околдованным.

Эвен начинает сомневаться, действительно ли Исак напился, действительно ли он спит, знает ли, какую власть имеет над ним, правда ли всё это, не пытается ли он разрушить его.

Он решает, что Исак не зашёл бы так далеко, не стал бы заставлять себя блевать, лишь бы спать сейчас в объятьях Эвена. Сердцем к сердцу. Большим пальцем к пульсу Эвена, прямо поверх его шрамов. Ему интересно, заметил ли их Исак, есть ли ему вообще до этого дело.

Исак шевелится во сне и снова проводит пальцем по запястью Эвена, прижимается поцелуем к его ключице, словно ему снится, как он льнёт губами к его коже, к его костям. И это заставляет Эвена дрожать. Не от холода в теле, ибо кожа его пылает, но от холода в сердце, ибо он чувствует, как оно разбивается.

Ты едва ли мне нравишься. Но почему тогда так больно знать, что твоё сердце отдано кому-то другому?

Эвен перекатывает Исака на спину — осторожно, всегда осторожно несмотря на разочарование и боль — и обнимает его, пока не чувствует, как Исак обхватывает его руками, сильными и цепкими, разделяющими его отчаяние, его необходимость дарить и принимать объятья. Тело Исака крепкое и сильное. Эвен обычно забывает об этом.

Исак начинает издавать звуки, свидетельствующие о его нетерпении. Если он симулирует, то у него просто нет сердца, нет души. Но в данный момент Эвену плевать. Он может получить то, чего хочет, пусть и лишь однажды. Он обнимает Исака, вдыхает его запах и старается запомнить, каково это — обнимать его вот так, тесно, так невероятно тесно. Эвен зажмуривается, пока желание расплакаться не отпускает его, он обнимает Исака, пока не забывает о своём одиночестве.

Я никогда не чувствовал себя настолько одиноким, как сейчас, когда обнимаю тебя.

Эвен засыпает.

.

Эвен просыпается от нежных и нерешительных прикосновений: большой палец прослеживает форму его бровей, ладонь мягко прижимается к щеке, кончик пальца скользит по линии подбородка. Эвен просыпается от ласковых и осторожных касаний, наполняющих теплом его сердце, всё его тело. Эвен просыпается оттого, что Исак касается его так, словно он сломается, разлетится на куски, если не относиться к нему бережно.

Эвен просыпается оттого, что Исак смотрит на него, будто эти прикосновения что-то для него значат.

— Привет, — шепчет Исак, складывая руки под подбородком, и выглядит таким маленьким, каким Эвен ещё никогда его не видел.

Он краснеет, и Эвену хочется прикоснуться к нему, перекатить на спину и заставить хныкать, выдыхать «пожалуйста» снова, и снова, и снова.

Соберись, тряпка.

— Привет, — хрипло говорит Эвен, как и всегда по утрам, потом запускает руку в волосы и зевает.

Он чувствует себя странно отдохнувшим, хотя и не помнит, когда же заснул прошлой ночью. Он чувствует непонятное оцепенение, пустоту, словно пытается оценить, что ощущает на самом деле.

— Ты хорошо спал? — спрашивает Исак, и в его голосе слышится забота, нежность. Он по-прежнему смотрит на Эвена так, словно он для него что-то значит.

Эвен кивает, потом перекатывается на спину и снова зевает. Он чувствует себя странно. Он не может сказать, грустно ли ему, счастлив ли он. И когда Исак придвигается ближе, касаясь его снова, Эвен ахает и забывает, как дышать.

— Мы можем ещё немного поспать? — тихо спрашивает Исак, прижимаясь щекой к груди Эвена, и это «мы» выбивает его из колеи.

Он отвечает не сразу, и сначала Исак не замечает этого, потому что снова обвивает Эвена руками и зарывается лицом ему в шею, практически душит его. И тогда Эвен наконец понимает, что чувствует — беспомощность, глубокую печаль.

«Я люблю его. Юнаса».

Он использует меня. Я лишь научный эксперимент.

Исак поднимает голову и смотрит на Эвена так, будто хочет поцелуя, настоящего поцелуя, словно не может попросить об этом, но надеется, что Эвен примет решение за него, будто он не хочет упустить эту возможность, будто он готов.

И Эвен практически поддаётся. Практически. Но сдерживает себя. Он смотрит, как румянец на щеках Исака трансформируется из робости в смущение, а потом в тихую ярость. Он видит, как выражение лица Исака меняется с зачарованного и нежного на решительное и твёрдое.

Если я тебя поцелую, то разобью своё сердце.

Исак садится.

— Я что-то не так сделал? — спрашивает он, и его голос снова звучит отстранённо и холодно. Это застаёт Эвена врасплох — способность Исака так быстро возводить вокруг себя стены.

— Нет.

— Я ночью сделал что-то странное? — Исак хмурится, как если бы ответ Эвена был утвердительным.

— Нет.

— Ладно.

Исак встаёт с кровати и тянется за джинсами, потом за остальной разбросанной одеждой, собирает всё кроме свитера, на который его вырвало. Эвен продолжает лежать на спине в кровати, стараясь не обращать внимания на громкое сердитое дыхание Исака, копошащегося рядом.

— Я тебе верну футболку в понедельник, — говорит Исак, и его голос совершенно бесстрастен, словно он старается показать Эвену, что ему плевать на то, что он так холоден с ним.

— Ладно, — отвечает Эвен. Он чувствует себя жестоким, но предпочитает считать свои действия инстинктом самосохранения.

— Тогда увидимся в школе.

— Ага.

.

Исак не успевает уйти далеко, потому что мама Эвена подстерегает его на кухне с выражением неверия и счастья на лице. Эвен жалеет, что не может испариться прямо сейчас.

— Исак! — радостно вскрикивает она. — Какой приятный сюрприз!

— Юлие, — тепло улыбается Исак. Его прежняя холодность мгновенно исчезает, вместо глубокой морщинки между бровей на лице расцветает ослепительная улыбка, полная отрепетированной искренности. Это приводит Эвена в бешенство. Его пугает, как прекрасно Исак умеет заглушать свои чувства. Он странным образом напоминает ему себя. — Как приятно снова вас видеть. Надеюсь, я не разбудил вас ночью.

— Ночью, — повторяет она за Исаком, бросая на Эвена изумлённый взгляд, а потом снова полностью концентрируется на госте. — Я понятия не имела, что ты оставался ночевать. Я бы приготовила завтрак.

— Ой, ну что вы, — смеётся Исак. — Это разбило бы мне сердце — доставить вам ещё большие неудобства. Эвен и так уже был достаточно добр, что позволил мне остаться здесь, потому что было уже слишком поздно.

— Он добрый, правда? — широко улыбается его мать, что заставляет Эвена, стоящего позади Исака, закрыть лицо ладонью. — С каких пор вы засиживаетесь допоздна?

— Мы ставили эксперименты, — отвечает Исак, и Эвен чуть не давится водой, которую только что налил в высокий стакан.

— Да? Какого рода?

— По химии. Мы с Эвеном работаем в паре на химии, — отвечает Исак.

.

После настояний Юлие Исак остаётся на завтрак, и Эвен неохотно готовит омлет на троих. Ему интересно, чувствует ли мать, что что-то не так, что люди, которые ночевали вместе, обычно не ведут себя так утром, заметила ли, что Эвен не разложил диван и не взял чистый комплект постельного белья, что они спали в одной кровати. Думает, чувствует ли она напряжение между ними. Но потом понимает, что она понятия не имеет, что Исак разыгрывает представление.

— Тебе необязательно это делать, — Исак улыбается Эвену, словно это не он несколько минут назад собирался уйти и никогда больше с ним не разговаривать.

— Это всего лишь омлет, — говорит Эвен. — К тому же вкусный. Я готовлю отличный омлет.

Юлие продолжает засыпать Исака вопросами о том, нравится ли ему в Бакке, и насколько мучительно ходить в обычную школу такому умному человеку, как он. Исак отвечает вежливо и скромно, каждым сказанным словом всё больше завоёвывая её симпатию.