.

— Как, блядь? — смеётся Эвен, всё ещё не веря своим глазам, когда Исак заканчивает свою барабанную партию. Он отдаёт ему бутылку воды и полотенце.

— Тебе придётся конкретизировать, если ты ожидаешь услышать ответ, — ухмыляется Исак. — «Как» предполагает, что ты хочешь знать, как что-то работает, но, боюсь, следующее слово не несёт особой смысловой нагрузки.

— Боже, заткнись! У меня и так уже мочевой пузырь переполнен. Если ты опять вернёшься к снисходительному тону, у меня может появиться настоящий гомосексуальный стояк, — улыбается Эвен.

— Господи, прекрати! — Исак заливается румянцем.

Эвен помогает ему сушить волосы и останавливается, когда замечает, что Исак замер на месте. — Прости, — говорит он, приподнимая полотенце, чтобы посмотреть на него.

— Всё нормально, — отвечает Исак, осматриваясь по сторонам. — Они здесь нормальные.

— Как тебя вообще сюда пустили? Ты же ещё ребёнок.

— Мне семнадцать, Эвен! И я здесь выступаю. Для выступающих другие правила.

— Как ты познакомился с этими людьми?

— Хм, в интернете?

.

Эвен заказывает ему выпивку в баре, и Исак недоумённо моргает, глядя на него.

— Что это? — спрашивает он, сложив руки на стойке и уткнувшись в них подбородком.

— Ты сказал купить тебе выпить, — говорит Эвен.

— Я сказал тебе, что я не пью.

— Ты сказал, что это потому, что ты не хочешь кого-то случайно обжечь.

— Насколько я знаю, я по-прежнему всех обжигаю, — замечает Исак.

— Да, но сейчас с тобой я. Я не позволю этому произойти.

— Как?

— Я тебя остановлю, если тебе захочется прикасаться к другим, — Эвен широко улыбается. — И я не позволю незнакомым дотрагиваться до тебя. Ну, как тебе?

— Будешь вести себя, как долбаный собственник, пока я напиваюсь?

— Ага.

Они отправляются в туалет, чтобы Исак мог выпить три напитка, которые Эвен заказал для него. Исак не хочет злить Хельгу, владелицу бара, так как знает, что у неё повсюду глаза.

Исак залпом осушает первый бокал, стоя у раковины, пока Эвен, хохоча, снимает его на телефон. Исак отталкивает его практически на всех видео. Но когда дело доходит до третьего бокала пива, он забирает у Эвена мобильный, чтобы сделать селфи.

— Селфи? — фыркает Эвен.

— Да! — радуется Исак, и Эвен решает, что он очарователен, когда выпьет. — Используй фильтры. Снапчатовские фильтры!

— Что? Кто ты?! — хохочет Эвен, пока Исак сердито дуется на него.

Исак выигрывает в их непонятном споре, потому что в результате они бок о бок сидят на подоконнике в туалете и делают селфи, используя собачий фильтр в снапчате. Это совсем не смешно, но Исак чуть не падает с подоконника, хватаясь за живот от хохота. Красивый звук, говорит себе Эвен. Смех Исака.

— Давай ещё одну фотку, — требует Исак, и они так близко, что буквально сидят на коленях друг у друга, между ними никаких барьеров кроме футболок. Они сегодня оба в футболках. Так близко.

— Должен признаться, что никогда бы не подумал, что буду делать с тобой селфи с собачьим фильтром, — фыркает Эвен. — Никогда бы не подумал, что ты такой.

— Поставь фильтр со странными ртами, — говорит Исак. — Нет, не с цветочными коронами. Это слишком по-девчачьи.

— Нет, это не так, — усмехается Эвен.

— Да, именно так. Посмотри на этот макияж, на тушь и всё такое. Я хочу фильтр с большим ртом.

— Боже, кто ты? — смеётся Эвен, пока Исак корчит рожу в камеру и складывает руки на груди. Они делают около пятидесяти фотографий, и Эвен сохраняет их все.

— Ты спросил, кто я, да? — бормочет Исак, когда они пробираются к танцполу в баре. — Думаю, я тот, кому никогда не приходилось делать такие дурацкие фотографии с кем-то.

Ох.

— Это глупо, но я хочу всё попробовать, пока могу, — с улыбкой говорит Исак, пятясь назад.

Пока он может.

— Я не хочу снова жалеть о чём-то, — продолжает он, а потом оборачивается и начинает подпрыгивать в такт музыке.

Снова? О чём он жалеет?

.

Эвен не очень представляет, как танцевать под панк, поэтому просто трясёт головой в такт музыке. Исак перечисляет ему названия выступающих групп, потом останавливается, чтобы рассказать историю System of a Down, чью песню играл, когда Эвен впервые пришёл к нему домой.

Исак пьян и счастлив, и он прыгает и танцует, и вечер только начинается, и этот вечер принадлежит ему. Эвен наблюдает за ним, пока не чувствует, как сердце распухает в груди от накатившей нежности, как оно тяжелеет от переполняющих его чувств. Этот мальчишка, с его злостью, и его знаниями, и его талантом, и его большим сердцем. Этот мальчишка, лишённый всего, чего так отчаянно желает.

Какая-то девушка в кожаной куртке и на высоких каблуках подходит на танцполе к Исаку, заставляя Эвена покинуть своё место и встретить его на полпути. Он обнимает Исака за плечи и притягивает к своему боку, чувствуя, как тот тает в его руках, как обычно вспыхивая румянцем.

Но эта идея не срабатывает, потому что другая девушка присоединяется к первой, и теперь они оказываются вчетвером. Некоторые люди — геи, Сюзанна.

Исак разворачивается в объятьях Эвена и смеётся, уткнувшись в ворот его футболки, и у Эвена появляется идея. Он обвивает рукой его шею и, наклонившись, быстро целует Исака в лоб, пока более высокая из двух девушек говорит о совершенно неизвестной Эвену группе.

Вот дерьмо.

Исак полностью размякает в его руках, у него практически подкашиваются ноги. После поцелуя в лоб он вцепляется в Эвена, прижимается тесно и беззастенчиво, и Эвен чувствует слабость в коленях.

Этот мальчишка.

Исака никогда не целовали раньше. Эвен знает это. Эвен совершенно уверен.

Эвену приходится извиняться за них обоих, потому что, кажется, Исак пытается слиться с ним воедино прямо здесь, будто хочет спрятаться в его теле, найти в нём место для себя. Исак пьян и не контролирует себя, и Эвен хочет знать, как бы он отреагировал на поцелуй в губы. Он просто хочет знать. Эксперимент. Это мог бы быть эксперимент. Эта мысль навязчивая, сводящая с ума. И Эвену не терпится узнать.

Исак бы никогда меня не простил.

Исак танцует, тянет Эвена за руку и танцует. Вокруг них собираются люди, и Эвен вспоминает о своей миссии, о единственной причине, по которой он здесь.

Исак болтает у барной стойки с пожилой женщиной, так что Эвен устраивается позади него, обнимая руками за талию и утыкаясь подбородком ему в плечо. И, возможно, один выпитый бокал пива немного затуманил его рассудок, потому что Исак никогда не просил его вести себя, как его парень. Он никогда не просил Эвена тереться носом о его шею, и рассказывать анекдоты, и смешить его. Он никогда не просил Эвена крепко его обнимать. Он никогда не просил Эвена стоять так близко и играть с его пальцами. Исак никогда не просил об этом.

— Я как сумасшедший, — говорит Исак, хватая лицо Эвена обеими руками. — Ты сводишь меня с ума.

— Я ненавижу слово «сумасшедший». Не выношу его, — отвечает Эвен, накрывая руки Исака своими.

— Когда у меня больше не будет этого, — произнося это слово, Исак показывает на пространство между ними, — думаю, я совсем слечу с катушек. Я не выдержу.

— Этого?

— Знаешь, какое самое ужасное чувство в этой жизни, Эвен? Знаешь? — спрашивает Исак, раздвигая пальцы по его лицу, не отрывая от него глаз, и его прикосновение такое тёплое, такое нежное.

— Какое?

— Самое ужасное чувство в мире — когда ты теряешь что-то, что должно было быть у тебя всегда. Что-то, что ты всегда воспринимал, как должное.

— О чём ты говоришь? — спрашивает Эвен, хмуря брови, потому что Исак сейчас так обхватывает ладонями его лицо, словно умрёт, если не сможет больше к нему прикасаться, словно он в шаге от того, чтобы разрыдаться, чтобы сломаться.

— Знаешь, Ницше говорил, что потеря кажется такой огромной не из-за страдания как такового, а из-за бессмысленного страдания, которому мы подвергаем себя, — говорит Исак, и его большие зелёные глаза полны слёз. — Боль сама по себе преодолима, она может дать стимул двигаться дальше, достичь величия. Однако бессмысленное страдание бесконечно, так как не имеет смысла. Не имеет цели. Это бесконечный замкнутый круг вопросов. «Почему я такой? Почему это случилось со мной? Почему я не могу быть счастлив? Кто захочет меня? Кто я, если ко мне нельзя прикоснуться? Я вообще человек, если ко мне нельзя прикасаться? Я человек, если меня не видят и не слышат? Почему я? Почему я всегда недостаточно хорош? Есть ли смысл в моём существовании? Кто прикоснётся ко мне так, как я этого хочу? Кто захочет обжечь себя, чтобы я мог почувствовать себя живым? Кто поцелует меня? Может кто-нибудь поцеловать меня, пожалуйста?! Может кто-нибудь, блядь, прикоснуться ко мне?!»