— Видишь? Ты не обжигаешь меня, — улыбается Эвен, подхватывая его руками под ягодицы и стараясь оставаться хладнокровным и собранным.

— Это ничего не значит, — бормочет Исак, опустив руки вдоль тела, и выглядит таким робким, как никогда раньше, хотя и продолжает держать лицо.

— Дотронься до меня, — говорит Эвен и видит, как расширяются глаза Исака. — Ты тоже должен ко мне прикоснуться. Иначе это не настоящий эксперимент.

— О чём ты говоришь? — закатывает глаза Исак. — Что ты вообще знаешь о настоящих экспериментах?

— Просто остановись на секунду, ладно? Просто обхвати меня руками, — настаивает Эвен. — Попробуй.

Исак делает, как ему сказали. Он поднимает обе руки к шее Эвена и сцепляет их у него за спиной, сначала неуверенно, а потом сильнее, когда замечает, что тот улыбается.

— Ну и как ты себя чувствуешь? — спрашивает Исак.

— Великолепно, — ухмыляется Эвен. — Как ты себя чувствуешь?

— Я чувствую… Хорошо, — отвечает Исак, и это так мило, что Эвену хотелось бы, чтобы они оказались ещё ближе.

А потом Исак бросается вперёд и обнимает его, вышибая воздух из лёгких. Исак обнимает Эвена просто так, зарывается лицом в шею, прижимается тесно, крепко обхватывая ногами за талию.

Исак обнимает его как человек, которому наконец разрешили обниматься, обвивается вокруг него, практически душит, как большой пёс, радостно кидающийся на хозяина после долгого дня разлуки.

Эвен ошеломлён. Эвен чувствует счастье Исака, и оно заразно. Эвен счастлив.

— Мне так хорошо, — снова бормочет Исак ему в шею, заставляя Эвена сильнее обнять его.

— Насколько хорошо? — спрашивает Эвен. — На уровне стояка «гомосексуала» или стояка «полного мочевого пузыря»?

Исак раздражённо стонет и отпихивает его. Сеанс обниманий превращается в попытки утопить друг друга, когда Исак хватает его за шею и тащит вниз. Эвен так удивлён его силой, что захлёбывается водой и пытается откашляться, когда они снова оказываются на поверхности.

— Ты в порядке?

— Да, вау. Ты в прошлой жизни был борцом, что ли? — смеётся Эвен, но Исак не отвечает тем же.

— Я раньше занимался восточными единоборствами, — говорит он.

— Восточными единоборствами…

Ох.

Что?

Как мог Исак заниматься восточными единоборствами и тренироваться с людьми, не обжигая их? Разве так можно? «Раньше» — это когда? Исак родился таким? Эвен снова понимает, что очень мало знает об Исаке и его заболевании.

Он бы спросил, но свет в глазах Исака уже погас. Эксперимент окончен.

.

Исак стоит рядом, пока Эвен курит свою последнюю сигарету за день после бассейна. Он теперь ограничил их количество до трёх ради матери.

Отец Исака должен подъехать за ним к школьному бассейну, поэтому они вместе стоят у скамейки. Эвен курит, а Исак ждёт. Это приятно, несмотря на холод. Эвен понимает, что даже не обращает внимания на мороз, когда он с ним, с Исаком, ведь его присутствие — постоянный источник тепла и покоя.

— Ты уверен, что твой отец приедет? — спрашивает Эвен, докурив сигарету и чувствуя желание поджечь следующую.

— Он бы иначе позвонил. Заебал своей дотошностью.

— Заебал? И как, задница не болит?

— Боже! — стонет Исак, пихая смеющегося Эвена рюкзаком. — Ты такой ребёнок!

— Говорит парень, которого забирает папочка. — Низко. Некрасиво. — Прости. Блин, — запинается Эвен. — Я придурок. Когда я с другими людьми, я на автомате говорю всякую херню и даже не задумываюсь.

— Всё нормально, — отвечает Исак. — Я постоянно говорю тебе гадости.

— Это ненормально. То, что кто-то причиняет тебе боль, вовсе не означает, что ты должен ранить их в ответ.

Эвен закуривает четвёртую сигарету, и Исак беззастенчиво рассматривает его. Просто смотрит на него, изучая его профиль и заставляя чувствовать себя неловко.

— Что? — спрашивает Эвен, изгибая бровь и стараясь скрыть нервозность.

— Я хочу кое-что сказать, но не знаю как, — отвечает Исак.

— Не нужно подбирать слова. Это только всё портит. Просто скажи, как получится.

— Это глупо, но я очень рад, что у нас есть эта фигня, — бормочет Исак.

— Эта фигня?

— Это физическое притяжение. Ну, это. Меня бесит, что я постоянно хочу быть с тобой. Но я впервые за долгое время чувствую себя практически счастливым, — Исак пожимает плечами. — Так что я рад. Наверное.

Эвен смотрит на Исака, пока тот не поднимает на него взгляд, такой робкий, такой замечательный. Что-то оживает в его душе, нежность, возможно, вероятно, определённо.

Эвен протягивает руку и накрывает щеку Исака, проводит пальцем по скулам и видит, как, дрогнув, закрываются его глаза. Это происходит мгновенно. И это так волшебно. То, как Исак льнёт к нему каждый раз, когда Эвен вот так прикасается к нему. Кожа к коже. Эвен думает о том, как Исак отреагирует на поцелуи, на наготу, взорвётся ли от обычной прелюдии. Эвен пытается представить, как бы он смотрелся в его постели, как выглядит его кожа, когда её целуют и лижут, и внезапно он задыхается.

Исак открывает глаза, словно услышав его мысли, и на какое-то мгновение они оказываются в безвоздушном пространстве. Абсурдно, что Эвен не может понять, метафора ли это, или вселенная действительно сговорилась заставить их прикасаться и заботиться друг о друге. Эвен не знает.

— Такое чувство, будто вселенная этого хочет, — шепчет Исак, озвучивая мысли Эвена, и тесно прижимается к его боку. — Так сильно этого хочет.

Эвен обхватывает Исака рукой за спину и притягивает к себе, чтобы обнять. Он бросает окурок на землю и наступает на него. Потом он выбросит его в урну, когда за Исаком приедет отец и Эвен наконец снова сможет дышать. Когда Исак больше не будет прижиматься к нему и смотреть на него так мечтательно.

Они снова обнимаются, на этот раз сильнее и беспорядочнее. Грустно и отчаянно, и зимние куртки разделяют их. Но то, как Исак бросается на него, разбивает Эвену сердце. Всё в Исаке разбивает ему сердце. «Это наука», — напоминает себе Эвен. Это эксперимент, и Исак старается расширить границы своей теории. Вот и всё. Только это. Исак не «гомосексуал». Он очень чётко это объяснил. Но этот жар, эта близость, это желание разъедают Эвена изнутри.

— Почему ты вступился за меня перед Эрикссоном? — спрашивает Эвен, потому что эта мысль только что появилась у него в голове, и ему нужно знать, что двигало Исаком. Необходимо знать.

— Он всегда к тебе придирается, — отвечает Исак, его глаза закрыты, а руки по-прежнему обвивают шею Эвена. — Мне это не нравится.

— Ты за мной присматриваешь? — Эвен чувствует, как внутри разливает тепло, невероятное тепло.

— Но ты ведь тоже приглядываешь за мной.

— Так мы что, типа друзья? — спрашивает Эвен, по какой-то странной причине испытывая головокружение и продолжая обнимать Исака за талию.

— Ну, я бы не…

— Исак? Исак, это ты?!

Женский голос внезапно прерывает их странный сеанс обниманий, заставляя обоих отшатнуться друг от друга. Эвен встревожен и смущён, а Исак, кажется, на грани истерики. Он выглядит так, словно наступил конец света.

— Ис… — Эвен пытается протянуть к нему руку, но женщина опережает его, решительно встав между ними.

— Бога ради, Исак, что это такое?! Кто это? Что происходит? Почему этот молодой человек трогал тебя?! — кричит она, заставляя сердце Эвена сжиматься.

— Мам…

О нет.

— Что ты делал с моим сыном?! — она поворачивается, чтобы обрушить свой гнев на Эвена, чувствующего себя загнанным в угол и пристыжённым. — Ты кто? Почему ты так прикасался к моему сыну? Как ты вообще можешь до него дотрагиваться?

— Мам, пожалуйста! — умоляет Исак, и Эвен никогда не слышал и не видел его таким.

— Держись подальше от моего сына, ты слышишь?! — предупреждает она, грозя Эвену указательным пальцем. — Не смей больше никогда приближаться к моему сыну. Я достаточно ясно выразилась? Исак — не гомосексуал. Я не потерплю такого святотатства!

Вот, значит, откуда у него такая терминология. «Гомосексуал».