Эвен качает головой и коротко улыбается.

— А ты жестокий.

— Нет. Я просто честный, — говорит Исак. — Люди часто смотрят свысока на тех, кто осмеливается выбрать путь, который они даже не рассматривали в силу своей ограниченности. Но правда в том, что они скорее всего тебе завидуют. Вообще-то я уверен, что так и есть. Потому что, пока они будут в поте лица трудиться на ненавистной работе, зарабатывая деньги, которые не могут оценить в полной мере, так как одержимы идеей получать ещё больше, ты будешь лепить новое поколение маленьких личностей, которые, возможно, денормализуют эти глупые устоявшиеся практики. Перед тобой каждый день будет чистый холст, на котором ты сможешь рисовать. Ты сможешь оставить свой след в душах этих малышей, которые в дальнейшем смогут повлиять на наш жалкий мир. Вот что ты будешь делать. Так что пошли они нахуй, Эвен. Пошли они нахуй за то, что заставляют тебя сомневаться в правильности твоего решения, что хотят помешать делать то, что ты любишь.

У Эвена сжимается сердце. Он закрывает глаза. Он жалеет, что на записал этот разговор. Он думает, что ему пора начать их записывать.

— Если смотреть на это трезво, ты же понимаешь, что я целыми днями буду лишь помогать им с раскрасками и наступать на лего. Так ведь?

— Не стоит недооценивать пользу для здоровья, которую может принести симпатичный и неуклюжий учитель, наступающий на лего. Каждый раз, когда ты будешь спотыкаться, твоя неуклюжесть будет заставлять ребёнка рассмеяться. А смех — это очень полезно для сердца. Ты хоть представляешь, сколько инфарктов ты сможешь предотвратить? Это очень впечатляет, Эвен.

Эвен закатывает глаза. — Мы можем вернуться к той части, где ты говоришь, что я симпатичный?

— Что это была за часть? Я сказал, что ты неуклюжий, — смущённо поправляется Исак.

— Ты покраснел? Готов поспорить, что ты покраснел.

— Заткнись.

— Ты очень милый, когда захочешь, — со смехом говорит Эвен. — Очень романтичный.

— Я вешаю трубку!

.

Исак находит хорошего психотерапевта ближе к началу декабря. Дни стали короткими и холодными, но они теперь постоянно разговаривают по телефону. Иногда даже по видеосвязи.

Эвен приезжает к нему в Тронхейм, чтобы пойти на странный концерт, который устраивают в университете в честь праздников. Исак там должен играть на ударных. Он даже не сказал об этом Эвену. Ему пришлось узнавать обо всём у Гейра.

Исак возмущается, что у него было всего несколько дней, чтобы выучить «эти ужасные рождественские песни», и что все в группе просто отвратительны кроме Ирины, девушки Гейра, которая является там солисткой.

— Зачем ты тогда согласился играть? — со смехом спрашивает Эвен.

— Ты вообще видел Ирину? Она умоляла, глядя на меня этими своими огромными глазами. Я не смог отказаться, — пожимает плечами Исак.

— Это не может быть единственной причиной.

— Ну… Возможно, я немного соскучился по ударным.

Эвен смеётся и легко пихает его в плечо.

— Ты испортишь их жалкий праздничный концерт, да? Ты забацаешь какое-нибудь соло для ударных от Led Zeppelin и всё испортишь.

— Как ты смеешь ставить под сомнение мою профессиональную этику?

Эвен смеётся, потом наклоняется и быстро целует Исака в губы. Исак улыбается, обвивает руками его шею и углубляет поцелуй.

Идеально. Всё просто идеально.

Эвен настаивает на том, чтобы стоять в первом ряду, к ужасу людей позади него, откровенно высказывающих сильное недовольство «высокими придурками, которые настаивают на том, чтобы быть впереди». «Это всего лишь дерьмовый концерт. Что с ним не так?»

Эвену неловко, но он не сдаётся. Он втягивает голову в плечи и сгибает колени, чтобы стать ниже, но всё равно остаётся. Он хочет видеть, как Исак играет. Он хочет улыбаться и смущать его. Он хочет видеть, как он улыбается. Он хочет быть самым большим фанатом Исака, таким же, как Исак является для него.

К концу их ужасного выступления у Эвена болят колени и бёдра. Исак двадцать минут злится на парней, отвечавших за звук, заявляя, что «они специально устроили диверсию, потому что они завистливые куски дерьма».

Эвен находит очаровательной новую сторону Исака, который открыто матерится, вместо того чтобы искать сложные философские цитаты, объясняющие его чувства.

— Ты милый, — настаивает Эвен, улыбаясь так широко, что у него начинают болеть щёки.

— Ты можешь хоть на секунду стать объективным? — закатывает глаза Исак.

— Это невозможно.

— Ладно. Поверить не могу, что ты стоял там и пытался стать ниже.

— Я пытался быть милым.

— Ты мог бы встать сзади, — говорит Исак.

— Я хотел быть у сцены. Хотел видеть тебя.

Исак краснеет. Эвен замечает намёк на улыбку.

— Ты хуже, чем Гейр с Ириной. Клянусь, — качает головой Исак.

— А это плохо?

— Хуже не придумаешь.

.

Исак кажется более спокойным, более счастливым, более мягким. У него по-прежнему бывают моменты, когда словно тёмная туча повисает у него над головой, но по большей части он более открытый.

Они идут на ужин с Ральфом и Бенни и тесно прижимаются друг к другу коленями под столом. Они обсуждают планы на Рождество и Новый год и смеются над одним из молодых постоянных посетителей бара, который, кажется, странно одержим Исаком.

— Не знаю, сколько раз мне пришлось сказать этому парнишке, что Исак несвободен. Но он всё не сдаётся, — смеётся Ральф, в то время как Исак закатывает глаза, не отрицая это утверждение.

Эвен думает, в нём ли дело. Несвободен ли Исак из-за него. На самом деле они не обсуждают, кем являются друг для друга. Эвен в основном концентрируется на нежности.

Потом, словно по сигналу, или же прочитав его мысли, Исак находит руку Эвена под столом и сжимает её. «Это ты. Я несвободен, потому что есть ты».

Эвен краснеет.

.

— Приезжай к нам на Рождество, — выпаливает Эвен, когда они под снегом бредут к Исаку домой.

— Что?

— Я знаю, что ты считаешь это дурацким праздником. Но мы с мамой будем очень рады тебя видеть. Она слишком много готовит. Ты ведь её знаешь. Так что с едой проблем не будет. Я даже обещаю, что дам тебе спокойно заниматься твоей научной работой, когда захочешь. Если захочешь. Ну то есть… Понимаешь… — Эвен запинается и замолкает, теряя мысль.

Он сейчас переходит все границы. Он это понимает.

— Окей, — просто говорит Исак.

— Да?

— Да, ладно.

.

Они особо не разговаривают о том, как Исак справляется с терапией. Эвен не настаивает. Он знает, как тяжело открываться чужому человеку и как трудно после этого прийти в себя. Поэтому он не настаивает. Он позволяет Исаку делиться тем, чем он готов делиться, и не спрашивает об остальном. Бывают дни, когда они не разговаривают по телефону, и Эвен понимает необходимость побыть наедине с собой после эмоционально непростого дня.

Поэтому он не настаивает.

.

У Исака немного отросли волосы, они больше вьются на концах, как пружинки. Эвен замечает это, когда встречает его на вокзале. Это мило. Он милый. Они целых десять минут целуются у «Бургер Кинга», расположенного на первом этаже дома Эвена, пока его телефон не начинает разрываться от звонков Юлие, желающей знать, где они и скоро ли будут.

— Я хотел, чтобы ты хоть немного был только моим.

— Жадина.

.

Коллега Юлие Ларс, который совершенно очевидно от неё без ума, приходит на рождественский ужин и приносит с собой щенка, очаровательного бостон-терьера с красным бантом на ошейнике. Эвен не может сдержаться и делает сотни фотографий этого четвероногого чуда со всех возможных ракурсов. В какой-то момент он даже опускается на колени, чтобы найти идеальное освещение. Исак смеётся и закатывает глаза от его глупого поведения, но не подходит близко. Он не осмеливается.

Тогда до Эвена доходит, что играть со щенками — не обычное дело для Исака Вальтерсена, что это то, чего он, вероятно, не делал годами, если вообще когда-нибудь делал.