Нет.

— Нет! — Исак чувствует, как у него сжимается горло. Он не хочет этого слышать. Он закрывает уши руками, отшатываясь от Эвена, как ребёнок, который не хочет слышать плохие новости.

Эвен мягко берёт его за запястья, тянет руки вниз, заставляет слушать, заставляет смотреть, как каждое произнесённое слово ранит его.

— Я люблю тебя, Исак. У меня есть абонемент на поездки в грёбаный Тронхейм, потому что я не хочу, чтобы наши встречи по выходным прекращались. Я сплю в твоей кровати, потому что хочу просыпаться и видеть, как ты спишь на моей груди. Я еду в этом ужасном поезде шесть часов, потому что я, блядь, скучаю по тебе, потому что я хочу тебя видеть. Я прикасаюсь и целую тебя, я трахаю тебя, потому что я в тебя влюблён. Я люблю тебя. Связь так и не вернулась. Эта слепая необходимость быть с тобой, и заставлять тебя смеяться, и обнимать тебя… Всё это потому, что я влюблён в тебя. Это то, что ты чувствуешь, когда любишь, Исак. Мне кажется, что я под кайфом, потому что, когда я с тобой, я невероятно счастлив. Но я не наркоман. Я ничем не болен. Я просто люблю тебя.

Водоворот мыслей в голове Исака крутится всё быстрее и быстрее. Он отстраняется от Эвена, он обхватывает себя руками. Исак отгораживается от него. Он пытается придумать план побега, что-нибудь более рациональное, чем просто выбежать голым на улицу.

— Исак. Посмотри на меня.

— Мне… мне нужно идти.

— Нет, не нужно.

— Я не буду сидеть тут и слушать это… эту херню.

— Хм, мы перешли от «тупой херни» к просто «херне». Мне стоит порадоваться?

— Эвен, я не хочу этого! — резко бросает Исак. — Мне это не нужно.

— Но мне нужно.

Это заставляет Исака замолчать и на секунду отключиться от происходящего.

— Это правда. Я хочу этого. Мне это нужно. Да, я идиот, а любовь — это бред. Но я всё равно хочу этого.

Исак делает глубокий вдох, потом пытается добраться до той части мозга, которая отвечает за механизмы вытеснения.

— Ну что ж, тогда, полагаю, удачи тебе, — говорит он и видит, как Эвен меняется в лице.

— Полагаешь?

— Да, полагаю. Потому что я не знаю, чего ты от меня сейчас ждёшь.

Эвен смотрит на него, и на этот раз на его лице отражается лишь неверие. Он выглядит так, словно был убеждён, что Исак сдастся под напором его чрезмерно откровенного признания. Он выглядит потерянным. Он выглядит так, словно его сердце разбито. Исак клялся себе, что больше никогда не заставит Эвена выглядеть так. И вот они снова в той же ситуации.

Они сидят в тишине. Исак не может сказать, как долго они просто сидят и сверлят друг друга тяжёлыми взглядами, их тела по-прежнему покрыты потом и возбуждены.

— Что ж, тогда, полагаю, всё кончено, — наконец произносит Эвен.

До Исака не сразу доходит смысл его слов.

— Что? — Исак не может сдержать поражённый вздох. — В каком смысле кончено?

— В том самом смысле. Всё кончено.

— Что… о чём ты говоришь?

— Я говорю, что не хочу продолжать делать это с тобой. Я не хочу больше быть твоим дилером, Исак. Ты слишком холоден. Ты отказываешься чувствовать хоть что-то. Ты даёшь мне жалкие крохи. Это слишком больно.

Исак немного выпрямляется. Ему кажется, словно на голову обрушился потолок. Ну, разумеется, Эвен не всерьёз. Он бы никогда не отказался от него.

Эвен наклоняется вперёд и легко целует его в лоб, словно по привычке, прежде чем отодвинуться от него. Исак смотрит, как он встаёт с кровати, бросает бесполезный презерватив в мусорную корзину и надевает трусы. Он смотрит, как Эвен неловко вытирает слёзы запястьями. Он просто смотрит на него до тех пор, пока не понимает, что натворил.

— Мама вот-вот вернётся, — мрачно сообщает Эвен.

— Окей. Тогда мне лучше уйти.

— Окей.

Исак быстро одевается в тупом оцепенении. Всё это кажется слишком серьёзным. Необратимым. Однако, как и с Эскилем, он не может заставить себя извиниться, взять свои слова обратно. Всё внутри него кричит, что он должен сейчас встать на колени и умолять. Но он этого не делает. Он не будет. Ему никогда никто не был нужен, и он не собирается что-то менять сейчас.

— Я верну твою одежду, — говорит Исак.

— Не парься.

— Ладно. Ну… тогда прощай.

— Пока, Исак.

.

Уже слишком поздно, чтобы пытаться успеть на поезд в Тронхейм. Он не может пойти в коллективет, потому что Эскиль его ненавидит. Он не может пойти в дом своих родителей, потому что он подал заявление об эмансипации. Он не может пойти к Юнасу, потому что тот не сможет удержаться от вопросов, а Исаку не хочется ничего объяснять. Он не может отправиться ни к одному из друзей Эвена, потому что все они были свидетелями его нервного срыва накануне.

Исаку некуда идти.

Он бредёт по холодным улицам, пока не оказывается в баре. Он выпивает два коктейля и вспоминает, что ничего не ел уже несколько дней. Он пытается посмотреть на часы на стене, но понимает, что ничего не видит, потому что перед глазами всё плывёт. Алкоголь слишком быстро ударил в голову. Ему сначала нужно было поесть.

Он вынимает телефон и неотрывно смотрит на лицо Эвена. Он выглядит таким счастливым на фотографии. Он был таким счастливым, а теперь Исак сломал его.

Исак всех ломает, всех расстраивает, всех делает несчастными. Эскиля, Леа, свою мать, своего отца, Юнаса, Ральфа, Бенни, Эвена. Исак всех разочаровывает. Он срывается и причиняет боль другим, чтобы держать их на расстоянии, чтобы оставаться собранным и рационально мыслящим. Но правда в том, что он трус. Он прячется за обидными словами и бессмысленными тирадами, потому что ему слишком страшно позволить себе чувствовать то, что, возможно, причинит ему боль. Ему слишком страшно подпустить кого-то к себе, слишком страшно дать кому-то возможность и силу причинить ему боль, обжечь его.

Но ради чего всё это? Ведь сейчас ему ещё больнее.

Ему никогда ещё не было так больно.

Блядь.

Из колонок доносится какая-то дурацкая песня, глупая попса, которую так любит Эвен. Исак ощущает физическую боль в сердце.

Блядь.

Исак ломается, когда помещение дерьмового бара наполняют звуки 5 fine frokner.

Как поэтично. Наверняка Эвен сказал бы что-то подобное.

Исак плачет. Он тихо всхлипывает, отвернувшись от всех и прижимаясь лицом к стене.

Он плачет, и плачет, и плачет, и плачет. И ему по-прежнему больно, но слёзы немного облегчают груз, давящий ему на плечи, немного успокаивают огонь в груди.

Слёзы продолжают катиться по щекам, когда Исак ловит такси и называет водителю адрес Эвена.

Он стучится в дверь и надеется, что Эвен дома, надеется, что Юлие снова нет, потому что если Эвен собирается его бросить, то ему не нужны свидетели.

Эвен открывает дверь. Его волосы растрёпаны, а глаза покраснели и опухли, как будто он плакал.

— Исак, что ты…

— Пожалуйста, не поступай так со мной, — умоляет Исак. Он изо всех сил старался остановить слёзы, пока поднимался по лестнице. Он изо всех сил старался вернуть себе холодный, собранный голос Исака Вальтерсена, который всегда так ему помогал. Но слёзы по-прежнему текут по щекам, а голос дрожит. — Эвен, пожалуйста. Не делай этого.

Эвен потрясённо смотрит на него, стоя в дверном проёме. Исаку нужно какое-то мгновение, чтобы вспомнить, что Эвен никогда не видел его таким.

— Я просто… — Исак снова замолкает, потому что ком в горле становится всё больше, и ему не хочется рыдать на глазах у Эвена, но, возможно, всё равно придётся.

Эвен протягивает к нему руки, мягко сжимает его локти, заводя в квартиру, и закрывает входную дверь.

— Не бросай меня, — плачет Исак, икая, как маленький ребёнок. — Я стану лучше. Я буду стараться. Я обращусь за помощью. Клянусь. Пожалуйста. Ты обещал, что будешь меня ждать. Пожалуйста, подожди меня.

— О господи, Исак, — Эвен обхватывает руками его лицо, и Исак моментально испытывает облегчение.

— Мне очень больно, — признаётся он, вероятно, впервые в жизни глядя правде в глаза. Он хватает Эвена за руку и прижимает её к груди, накрывая своё колотящееся сердце. — Эвен, мне очень больно.