Исак настолько охвачен страстью и подчинён животным инстинктам, что, когда Эвен заставляет его встать на ноги и бесстыдно слизывает с его губ остатки спермы, Исак бездумно разворачивается в его руках и упирается ладонями в стену, тяжело дыша и умоляя, умоляя о чём угодно, обо всём, что готов ему дать Эвен.

Но Эвен лишь сцепляет руки у него на животе и осыпает шею нежными, неторопливыми поцелуями, словно хочет его успокоить. На мгновение в груди Исака поселяется разочарование, которое уже через минуту сменяется стыдом. Глубочайшим стыдом.

Боже. Что я делаю. Что я творю.

Эвен возвращает его к реальности секунду спустя, скользя губами по спине Исака.

— Малыш, — шепчет он, прокладывая вниз дорожку из влажных поцелуев. — Мой малыш.

Исак плавится у стены, а Эвен опускается на колени позади него, словно желая разуверить, словно говоря: «Стыду здесь не место. Между нами нет и не может быть стыда».

— Малыш, раздвинь ноги.

И ох. Они никогда не делали такого. Исак только читал об этом. Что ж, вау. Он больше никогда не сможет нормально принимать душ. Эвену даже особо не приходится использовать руки. Исак просто взрывается, изливаясь на стену, и матерится, матерится, матерится. А Эвен смеётся, смеётся, смеётся. Он вытирает рот тыльной стороной руки и смеётся, и Исак поражённо смотрит на него, потому что, как кто-то, кто только что делал это, может выглядеть таким невинным и красивым. Как человек может быть одновременно таким греховным и таким невероятно возвышенным?

Исак тоже опускается на колени, и они целуются, пока вода не начинает обжигать их кожу.

.

Исак неторопливо одевается, а когда заканчивает и выходит из комнаты, то обнаруживает, что Эвен ждёт его, сидя в куртке на ужасном диване, который теперь так сильно любит.

— Мы идём за завтраком, — объявляет он.

Они молча идут по холодной улице и расходятся в разные стороны, оказавшись в магазине. Исак говорит, что уже давно собирался купить чистящие средства, а Эвен просто улыбается и, подмигнув ему, заворачивает за угол.

Они начинают хохотать, когда сталкиваются в отделе, где продают презервативы.

— Как думаешь, сколько нам нужно упаковок? — дразнит его Эвен, задевая плечом — молчаливое прикосновение, подбадривающее прикосновение.

Исак краснеет, понимая наконец, почему Эвен не стал потакать его желаниям утром в душе.

— Я не знаю, — он пожимает плечами и тянется к упаковке с тремя презервативами.

— Три штуки?! При теперешнем состоянии экономики? — фыркает Эвен. — Ни за что. Это просто деньги на ветер.

Он шлёпает Исака по руке и берёт упаковку с двенадцатью презервативами.

— Двенадцать?!

Эвен берёт ещё две такие же упаковки и кидает их в тележку.

— Это мой тебе подарок. Спрячешь их под раковиной или ещё где-нибудь.

— Под раковиной?!

Они покупают хлеб, сметану, апельсиновый сок, кофе, масло, яйца, сыр, презервативы, смазку и тарелки. Женщина за кассой целых пять секунд рассматривает их, качая головой. Исаку хотелось бы знать, станет ли она теперь иначе к ним относиться, будет ли считать его грешником, испорченным гомосексуалом. Ему хотелось бы понять, заденет ли его, если это произойдёт.

— Хорошего дня, — широко улыбается она, глядя на него.

.

День и правда хороший. Эвен берёт его за руку, когда Исак отказывается отдавать ему один из пакетов, потому что «Ты мой гость!». Потом он прижимает Исака к стене рядом с несчастным соседским растением и целует его глубоко и медленно, пока у Исака не начинают подгибаться ноги, и он роняет оба пакета.

— Попался! — Эвен показывает ему язык и ухмыляется.

— Иди на хуй.

— Ну если ты настаиваешь.

.

Всё так просто. Кажется, будто они вернулись в те несколько блаженных недель, которые провели вместе до его отъезда в Тронхейм. Они не могут насытиться друг другом. Исак возбуждён до головокружения, его трясёт от жажды. Он хочет всего. Он хочет этого везде.

Ему даже не приходится убеждать или умолять Эвена овладеть им в этот раз, потому что они оба ослеплены страстью. Стоит им зайти в квартиру, и они набрасываются друг на друга, Исак всё ещё растянут и открыт после проявленного Эвеном мастерства в душе утром.

Они валятся на кровать, срывая друг с друга одежду, целуясь, царапаясь, кусаясь, тяжело дыша и смеясь, когда Эвен промахивается мимо его рта и вместо этого облизывает подбородок. Исак не может вспомнить, когда смеялся в последний раз.

Комната плывёт перед глазами, как и его мысли. Кровь с рёвом бежит по венам, а гормоны счастья весело танцую и поют в голове. Он голый и счастливый, а его волосы растрёпаны, и Исак снова смеётся, когда Эвен кричит: «Господи боже мой! Я такой лох!», прежде чем броситься на кухню, чтобы вытащить презервативы и смазку из пакета, путаясь в болтающихся на щиколотках джинсах.

— Ну и вид! — дразнит его Исак, когда Эвен возвращается и устраивается у него между ног.

— Хочешь поговорить о видах? — дразнит его Эвен в ответ, гладя ладонями по обнажённым бёдрам, напоминая ему о том, что происходит, о том, в какой позе он лежит — ноги раскинуты в стороны, все самые интимные части тела уязвимы и выставлены напоказ.

Исак, кажется, краснеет всем телом, в невероятном смущении пытается сдвинуть ноги.

— Не надо, — останавливает его Эвен, нежно гладя по коленям, рисуя невидимые круги на коже, прежде чем наклониться и поцеловать внутреннюю поверхность бедра, щекоча мягкими волосами, упавшими на лоб. Это так приятно. У Исака перехватывает дыхание. — Не надо. Ты такой красивый.

Исак снова раздвигает ноги, открывая Эвену всего себя.

— Нет, это ты красивый, — шепчет Исак, касаясь ладонями его лица, безмолвно прося о поцелуе.

Он открывается Эвену так, как никогда не позволял себе раньше, когда они были в Осло.

Он позволяет Эвену «заняться с ним любовью». Он позволяет Эвену брать, и брать, и брать. И реальность настолько лучше его чёртовых снов. Настолько лучше. Исак не хочет останавливаться. Он не хочет выходить из квартиры. Он не хочет, чтобы Эвен уезжал.

Он ненасытен и распалён весь день. Он очень быстро начинает испытывать благодарность за упаковки с двенадцатью презервативами.

Он хочет попробовать Эвена на вкус, хочет быть с ним в спальне, на полу в гостиной, на ужасном диване, на кухонном столе, прогнувшись над унитазом, у раковины, у стены, у стола, у шкафа для обуви, на своих книгах. Он хочет его везде. Он хочет чувствовать его везде. Он хочет, чтобы все вещи в его квартире несли в себе частичку Эвена, чтобы не скучать по нему так сильно, когда он уедет, чтобы ему было достаточно открыть книгу или опереться о холодильник, чтобы найти его, обрести его, почувствовать его внутри себя.

— А ты ненасытный, — смеётся Эвен, когда они лежат на диване, и Исак снова начинает целовать его шею.

Возможно, так и есть. Возможно, теперь ему уже немного больно. Возможно, потом у него будет сильно болеть всё тело. Возможно, завтра ему будет непросто ходить. Возможно, он ведёт себя безрассудно, потому что боится, что ему будет не хватать этой близости потом. Возможно, Эвен прав. Возможно, ему нужно остановиться.

— Прости, — смущённо вздыхает Исак, чувствуя себя жалким и потерянным.

— Нет, — тихо шепчет Эвен, прежде чем нежно поцеловать в губы. — Не извиняйся.

— Я веду себя нелепо.

— Это не так. И близко нет, — настаивает Эвен, прижимаясь губами к его волосам. — Хочешь знать, какой ты?

— Какой? — спрашивает Исак, чувствуя неуверенность.

— Горячий. Ты охуенно горячий.

Эвен перемещается на ужасном диване и усаживается на Исака верхом. Он садится к нему на колени, совершенно выбивая из колеи, накрывает ладонями его лицо и глубоко целует.

— Ты горячий, и я в восторге от этого. Я это обожаю. Ты не нелепый.

Милый, преданный Эвен, который всегда находит способ успокоить его, поддержать даже в самых острых ситуациях. Боже, Исак бы бросился ради него в лесной пожар. Правда.